Скандал - Страница 15
Подняв голову, он вдруг заметил, что кто-то пристально смотрит на него из-за спины юноши, стоя у выхода. Тот самый тип, который нагло потребовал надписать свое имя. Наблюдая, как Сугуро пожимает руку юноши, он ухмылялся с нескрываемым презрением.
Что-то разладилось в самом центре его души, весь механизм, словно обезумев, пустился вразнос. Причина была очевидна. После церемонии присуждения премии в его внутреннем мире обнаружилось нечто такое, что и прежде подспудно его угнетало, но теперь достигло пределов непереносимых.
Сидя в тесном кабинете, в своем, можно сказать, единственном убежище, Сугуро, уткнувшись головой в стол, внушал себе: все это ерунда, не стоит принимать близко к сердцу…
Ведь правда же, он не первый писатель, страдающий от самозванца, которого все принимают за него! Надо брать пример с других и просто-напросто не обращать на это внимание.
Но, как он ни убеждал себя, на душе не становилось легче.
Стоило закрыть глаза – откуда-то являлось лицо, как две капли воды похожее на него, то, которое он видел в зале на церемонии вручения премии. И то же лицо на портрете, висевшем в галерее. И на том, и на другом – пошлая, похотливая ухмылка…
Пользуясь отсутствием жены, он внимательно рассмотрел себя в зеркале ванной. Лицо со следами усталости от жизни. Пожелтевшие белки глаз. Седые виски. Дожив до шестидесяти пяти, он все еще блуждает в потемках. Чего-то боится, дрожит как мышь.
Глядя в зеркало, он показал себе язык и тотчас вспомнил сцену из немецкого фильма, виденного в детстве. Фильм был о том, как старый театральный актер, которому, как и ему сейчас, было шестьдесят пять, влюбляется в молодую девушку, не отвечающую ему взаимностью. В этом фильме была сцена, в которой старый актер у себя в гримерной гримасничал перед зеркалом, высовывая язык и насмехаясь над самим собой.
«Это ты. Это твое лицо. Так ли уж сильно оно отличается от изображенного на портрете?» – спрашивал он себя. Для него, постоянно заботившегося о том, каким он предстает в глазах публики, это был вопрос первостепенной важности.
В тот же день глубокой ночью его разбудил телефонный звонок.
«Кто это может быть в такое время?…»
Жена тоже проснулась.
– Я подойду, – сказала она.
– Нет, лежи, я схожу.
Выйдя из спальни, включил свет в коридоре. Прижал трубку к уху и крикнул сердито:
– Алло! Алло!
На противоположном конце – молчание. Точно кто-то пытается проникнуть в его душу. Наконец послышались короткие гудки. Сугуро показалось, что это не просто чья-то шалость, и некоторое время он неподвижно стоял в темноте, затаив дыхание.
В субботу вечером он сказал жене, пришедшей убраться в рабочей квартире:
– Пойду схожу в магазин на Омотэ-сандо, у меня кончились мягкие карандаши. И еще – я, пожалуй, сегодня заночую здесь. Работа никак не продвигается.
Жена, вытиравшая в этот момент вазу, кажется, ни в чем его не заподозрила. Она знала, что муж в работе над рукописью всегда пользуется карандашами.
– Ночуй здесь, если хочешь, но… ты не забыл? Завтра – воскресенье.
– Да, действительно.
– Неплохо бы иногда заглядывать в церковь.
У нее на лице показалась улыбка, словно она подтрунивала над ребенком. Глядя на нее, Сугуро вдруг вспомнил один рассказ иностранного писателя. Отличный рассказ, описывающий взаимоотношения немолодых супругов. Жена – самая что ни на есть любящая, идеальная супруга, всячески ублажающая своего мужа. Дом всегда прибран, белье свежее, еда выше всяких похвал. И несмотря на все это, муж, испытывая благодарность, почему-то чувствует к жене охлаждение. Однажды он знакомится с официанткой и завязывает с ней отношения. И вот каждый раз, входя в квартиру любовницы, в квартиру, в которой царит страшный беспорядок и слышится плач детей, он почему-то испытывает душевный покой, какого не находил возле своей жены. Вот такой рассказ.
– Ты права… Я поем в ресторане.
– Вечером позвони.
Сугуро стало совестно, что жена навела его на мысли об этом рассказе. Выйдя из дома, он пошел коротким путем к Омотэ-сандо. Когда он поднимался по крутому склону, уже на половине пути его одолела одышка. Старость сказалась не только на печени, но скрытно подтачивала весь его организм. Если он недосыпал, то на следующий день чувствовал и умственную, и физическую слабость, от долгой ходьбы появлялась острая боль в коленях. И всякий раз он видел в этом свидетельство того, что конец уже близок.
За тот короткий срок, что он здесь не был, на улице Аояма-дори появился новый магазин импортной обуви и магазин музыкальных пластинок. Купив карандаши, он пошел по улице мимо опавших деревьев, освещенных фонарями, и вскоре оказался перед больницей, о которой говорила жена. Больница находилась прямо возле Аояма-дори, из окна палаты молодая женщина в халате, скучая, смотрела вниз на улицу.
В холле больницы было пустынно, только перед аптечным киоском, зябко сжавшись, курил старик, видимо, кандидат на госпитализацию. Сугуро спросил у проходящей мимо молодой медсестры, где находится детское отделение.
– Вы кого-то навещаете? По нашим правилам, за исключением родителей, посещать детей запрещено.
– Нет, мне надо повидать работающего здесь волонтера.
– Кого именно?
– Госпожу Нарусэ.
Медсестра наконец-то, точно сняв с него тяжкое обвинение, показала рукой в сторону лифта:
– Четвертый этаж.
Зачем он пришел сюда? Ожидая лифта, Сугуро вновь подумал о вспомнившемся давеча рассказе. Он виделся с Нарусэ всего лишь однажды, но чем же эта женщина так его заинтересовала? Не потому ли, купив карандаши, он внезапно захотел встретиться с ней, что чувствовал: с ней он может говорить о вещах, которые никогда бы не рискнул обсуждать с женой?
На четвертый этаж Сугуро поднялся в лифте с молодым врачом. За матовым стеклом ординаторской колыхались, как водоросли, бледные тени в халатах. В молодости Сугуро, страдавший болезнью легких, много времени провел в больницах, поэтому знал, что в это время суток здесь наступает относительное затишье.
– Где я могу найти госпожу Нарусэ, волонтера?
– Госпожа Нарусэ? Она сегодня здесь? – наперебой загалдели медсестры.
– Кажется, она в палате реабилитации, – наконец предположила одна из них.
Двигаясь прямо по коридору, он стал искать нужную палату. Проходя мимо туалета, заметил в открытую дверь молодого врача, которого встретил в лифте, причесывающего волосы.
– Не скажете, где палата реабилитации?
– В самом конце.
Врач не выказал никаких подозрений. Напротив, взглянув на Сугуро, поклонился. Возможно, узнал писателя, которого видел по телевизору.
Из палаты доносился детский плач. Заглянув, он увидел, что Нарусэ, одетая в синий спортивный костюм, вместе с совсем юной, похожей на школьницу медсестрой, учит ходить ребенка лет десяти. Сугуро решил, немного понаблюдав за ней тайком, уйти. Ребенок в ходунках, держась руками за поручни, подбадриваемый Нарусэ, шаг за шагом сосредоточенно продвигался вперед. Девочка лет семи подбежала и, вцепившись в Нарусэ, дернула ее за рукав:
– Расскажите о Буппи!
Ребенок в ходунках тоже остановился и присоединился к просьбе:
– Пожалуйста, расскажите о Буппи!
– Хорошо, но с условием – ты, Сигэру, еще пройдешь два раза. – Схватив девочку за руки, Нарусэ притянула ее к себе и засмеялась.
– Что это за рассказ про Буппи? – спросила медсестра.
– Сказка, я сама придумала. Волк, которого никто не любит, не может найти себе в лесу друзей, и только зайчонок Буппи относится к нему с симпатией. В результате волк становится добрым.
– Хорошая сказка. Вы часто такие придумываете?
– Дети все время просят о чем-нибудь рассказать, и я уже истощила весь свой запас когда-то прочитанных сказок, поэтому волей-неволей пришлось самой сочинять.
– Наверно, вы и своим детям рассказывали такие сказки?
– У меня нет детей.
Малыши, возбудившись, тянули Нарусэ за руки, медсестра попыталась их утихомирить, и мальчик, которого звали Сигэру, расплакался. Обняв его и поглаживая, Нарусэ начала рассказывать историю про Бугши. «Как она сейчас похожа на мою жену! – подумал Сугуро. – Как много у них общего!» И однако, эта женщина в разговоре о его книгах не побоялась высказать свое отношение к сексу – вещь, немыслимая для его жены.