Скамейка Полли - Страница 1
Нарушая лесную тишину, по дороге катилась старая, удобная карета. Две гнедые, на диво холёные, лошадки, бежали споро, будто вместо объёмистого, гружёного экипажа везли лёгкую прогулочную коляску. Упругое макадамово покрытие дорожного полотна делало поездку комфортной, а система противовесов и рессор, разработанная инженером Карданом, сводила рывки, неизбежные при конной тяге, к лёгкому, равномерному покачиванию.
В карете, откинувшись на спинку сиденья, дремал старик. Рядом лежала трость – крепкая, из тёмного металла, явно, стоящая больших денег, с рукоятью из драгоценного, играющего в свете и прозрачного в темноте, камня. Старик иногда прикасался ладонью к рукояти, и тогда заключённый в прозрачную оболочку многогранный цветок вспыхивал тысячей красок – на одно лишь мгновенье. И тогда старик улыбался – так же мимолётно, едва заметно, улыбка вспыхивала на бесцветных губах и пропадала.
Его спокойное лицо бороздили морщины, от чего кожа казалась древним, найденным на раскопках, пергаментом. Гадать, сколько лет человеку, бесполезное занятие. Могло быть и семьдесят, и восемьдесят, и все сто. Крепко скроенный, сухой, плечистый, он неуловимо походил на старые деревья, выстроившиеся вдоль дороги. Сходство с лесными великанами, пожалуй, наводило на мысль, что человек, как и деревья, пережил немало бурь – и выстоял. И как они, будет стоять ещё много-много лет. Бывают такие старцы, при взгляде на которых не возникает мысли о смерти, скорее уж – о бессмертии, вечности и нерушимости мироздания. От путешественника веяло чем-то постоянным, неизменным, чем-то, что было всегда, как этот вековой лес…
Изредка старик открывал глаза, бросал рассеянный взгляд в окно, и снова погружался в дремоту. Или смотрел на спутницу – девятнадцатилетнюю девушку, свежую, хорошенькую, такую, какими бывают женщины, уже осознавшие власть красоты, и с успехом проверившие её на мужчинах, но ещё не избалованные, не достигшие того циничного пресыщения, какое вызывает неизменный и стойкий интерес у представителей противоположного пола. Девушка, скучая, то смотрела в окно, то доставала зеркальце и поправляла тёмные локоны, собранные в пышный хвост на макушке, то бралась за книгу. Жёсткие черты лица немного смягчались размытостью принципов и отсутствием твёрдости в характере. Лёгкая полнота округляла щёки, не скрывая, впрочем, остроты скул, чёткости линии бровей и решительной формы подбородка, скорее подходящего мужчине. Глаза серого цвета обдавали холодом, но сегодня искорки веселья то и дело вспыхивали в их ледяной глубине, отчего глаза делались похожими на ёлочное конфетти из фольги. От девушки так и веяло ожиданием праздника.
Старик улыбался спутнице, взгляд теплел, на лице появлялось выражение гордости родителя, довольного своим чадом.
У старых, много поживших людей, особенные глаза. Кто обращал внимание, знает, как часто глаза у старых людей тусклые, погасшие, взгляд мутен, тяжёл. Смотреть в них неприятно, всё равно, что заглянуть в бездну, или добровольно ступить в болотину, без надежды выбраться. Но бывает и такое: с возрастом глаза редких людей становятся светлее, лучатся, и словно небо, уже распахнувшее для их душ свои объятья, смотрит на нас из глубины.
Глаза путешественника, карие, неожиданно яркие, казались кусочками янтаря, вобравшего в себя солнце.
– Ну почему мы не взяли стимер?! – Воскликнула девушка, в очередной раз отбросив в сторону книгу. – Замечу, что в этом случае уже давно прибыли бы в Роузвуд. А теперь придётся целых два дня тащиться на примитивной, даже больше – морально устаревшей колымаге. И всё только потому, что мой старый дедушка решил вспомнить молодость!
Старик взглянул на внучку, улыбнулся, высунул руку в отрытое окно и пошевелил пальцами, словно хотел поймать ветер.
– Поскрипывание кареты не мешает слышать и видеть лес, а на стимере мы бы пронеслись, ничего не заметив, да и мелькание размытых пятен вместо пейзажа не добавило бы удовольствия, – произнёс он удивительно сильным, без старческого дребезжания, голосом.
– Но мне скучно! – надув губки, она притворно вздохнула, но тут же рассмеялась. – Ладно, если вы у меня такой ретроград, то будьте добры развлечь спутницу беседой. Нет, сэр, вы только посмотрите на себя, – она лукаво блеснула глазами, – уже целый час вы подставляете солнцу лицо, жмуритесь. Право, вы так напоминаете мне старого кота, разве что не мурлычете!
– Кэти, ты порой бываешь нетерпимой.
– А вы, дедушка, порой становитесь до ужаса правильным.
– Хорошо, юная леди, чем я могу вас развлечь?
Внучка посмотрела на деда, перевела взгляд в окно и, немного помолчав, попросила:
– Расскажи, о чём ты думаешь, когда смотришь на эти деревья? Ты вспоминаешь молодость? – Обычно она обращалась к нему на «вы», но когда рядом не было посторонних, Кэтрин вела себя более свободно, переходила на «ты», потом, шутя, напускала на себя серьёзность и говорила напыщенно и официально – и тогда их беседа напоминала разговор ровесников. Такое часто бывает между людьми, стоящими далеко друг от друга по возрасту, но близкими по духу, а старый барон и его внучка очень любили друг друга.
– Да, Кэти, ты права. Я вспоминаю молодость. Далёкую… и ушедшую, к счастью, безвозвратно.
– Почему к счастью? Что такого было в твоей жизни, о чём ты не хотел бы помнить? Ведь молодость – пора надежд, и все хотят возвратить её! А ты не хочешь вернуться туда, где был молод и счастлив? Или не был?..
– Не пристало воспитанной леди строчить вопросами, будто из пулемёта, – старик поднял руки ладонями наружу, шутливо отстраняясь от спутницы.
– Дедушка, ну что, мне из тебя каждое слово вытягивать?!
Старик, загадочно улыбнувшись, промолвил:
– Хорошо, дорогая, я расскажу тебе историю жизни человека, ехавшего здесь много-много лет назад. Он, так же и как ты сейчас, сожалел, что не взял стимер. Ехал в этой вот самой карете, тогда ещё с иголочки новой, только из мастерской. Она и сейчас очень удобна, но, как ты правильно заметила, морально устарела.
– Я и не подозревала, что эта… с вашего позволения – повозка… такая древняя, – удивилась Кэтрин.
– Да, милая, та поездка для кареты была первой, и случилась давно, ровно пятьдесят лет назад. Как я сейчас, вот так же откинувшись на кожаные подушки, на этом вот, – старик похлопал рукой по кожаной обивке, – сиденье, дремал путешественник. Выезжая из города, он сожалел, что не воспользовался стимером. Стимерами полвека назад молодёжь называла паромобили, позже словечко прижилось повсеместно, и слово «паромобиль» со временем вышло из обихода. Теперь это слово мало кто помнит, но я буду пользоваться устаревшими названиями – не часто, чтобы не утомить тебя.
– Как вам будет угодно, – жеманно произнесла девушка, и тут же рассмеялась:
– Дедушка! Ты будешь рассказывать или соблюдать правила хорошего тона? Они, кстати, тоже морально устарели!
– Уступаю вашему нетерпению, юная леди, – дед шутливо склонил голову в лёгком поклоне и продолжил рассказ:
– Итак, наш герой вздыхал по поводу отсутствия стимера. Ещё думал, с каким бы удовольствием доехал до станции назначения в комфортабельном пульмановском вагоне. Он представлял себя в удобном кресле, у панорамного окна, с чашкой чая в руке. Внизу мелькали бы поля, реки, живописные посёлки, чёрные нитки дорог с игрушечными коробками паромобилей, ползущими по ним. Пятьдесят лет назад железнодорожное полотно прокладывали на эстакаде, в тридцати метрах от земли, что создавало волнующее ощущение полёта. Сейчас паровозы несутся едва ли не со скоростью света, и окон в вагонах нет, но ты, естественно, посещала музейный комплекс и уж точно побывала в парке ретро-аттракционов. Не ошибаюсь? – Девушка кивнула. – И наверняка прокатилась в таком вагоне? – Кэти, улыбаясь, снова кивнула. – Тогда ты знаешь, что столь ярких впечатлений не даёт даже путешествие на дирижабле – высота, конечно, приличная, но скорость не та. Досада, испытанная молодым человеком в начале пути прошла, и, слушая мерный перестук копыт, он радовался возможности оттянуть неизбежную встречу, что ожидала в конце пути, – старик на мгновенье умолк, вспоминая чувства, подзабытые за пятьдесят лет. – Так же вот мимо проплывали столетние буки, чёрные грабы, тонкие ясени и заросли шиповника, усыпанные белыми цветами… За окном та же картина, какую наблюдал герой моей истории… – Рассказчик замолчал, бросая на спутницу внимательные, оценивающие взгляды, будто решал: стоит ли продолжать?