Скальп врага - Страница 11

— Больной.

— Веселый.

— Тебя в психушку надо отправить.

— В цирк, — ответил Лемехов, доставая сигареты и закуривая. — Ты едешь? Или решила пешочком прогуляться?

Девица снова шмыгнула носом и полезла в карман за платком. Выходить ей не хотелось. До текстильной общаги своим ходом добираться не меньше часа, а ловить частника — неизвестно, на кого нарвешься. Шпаны в городе развелось — что тараканов на общепитовской кухне.

— Если ты дашь слово, что поедешь спокойно… — начала она, но Лемехов безапелляционно перебил ее:

— Не дам. Либо ехать, либо спокойно. Не нравится — выматывайся. Не заплачу.

— Дурак, — девица выбралась из машины, посмотрела на целенаправленно шагающего к „восьмерке“ сурового сержанта. Сержант был зол и давал себе отмашку полосатым жезлом. — Товарищ милиционер, — сказала она, — посадите его на пятнадцать суток, он — сумасшедший.

— Иди, иди, священная корова, — пробормотал Лемехов и поглядел в зеркальце бокового вида.

— Разберемся, — железобетонно лязгнул сержант.

— Ну ладно… — Лемехов захлопнул дверцу и ударил по газам.

„Жигуль“ резво прыгнул вперед. Девица криво усмехнулась, крикнув: „Я же говорила“. Сержант остался стоять с открытым от изумления ртом. Секунду он переваривал произошедшее и прохладный осенний воздух, затем поднес к губам свисток. Звонкая переливчатая трель прокатилась над ночной улицей.

— Не свисти, родной, — пробормотал Лемехов. — Деньги высвистишь.

Сержант, прижав фуражку рукой, помчался к машине. Девица — следом.

Улица поворачивала вправо, к вокзалу. Лемехов вывернул руль. Маячок метался в сотне метров позади, от стены к стене. Сержант оказался водилой не слишком умелым. Машину удерживал с трудом и с трудом же избегал столкновения с посторонними предметами, постоянно вырастающими на пути. Потоки воды окатывали тротуар. Словно мчалась по городу пара поливалок.

Лемехов посмотрел в зеркальце, оценил старание и целеустремленность сержанта, усмехнулся:

— Ну-ну, гонщик хренов, — и вдавил педаль газа до упора.

„Восьмерка“ вписывалась в повороты играючи, без напряга. Маячок отставал медленно, но верно. Лемехов довольно засмеялся. Визг резины вибрировал в стеклах, рассыпался мелкими неоновыми брызгами и тонул в лужах. Шарахнулась к стене голосующая у обочины припозднившаяся компания молодежи. Метнулся, едва выскочив из-под колес, бездомный кот. Лемехов вывернул руль вправо. Поворот, еще один, еще и… Он едва успел нажать на тормоз. Двор заканчивался глухим забором, за которым причудливым миражом красовался только-только возведенный остов здания и сонный подъемный кран.

— Оп-па, — обескураженно протянул Лемехов. — Лажа. Когда успели? Ведь месяц назад еще пустырь был.

Милицейский „жигулек“ выкатился сзади, перекрывая единственный путь к отступлению. Хлопнули дверцы. Лемехов взглянул в зеркало. Давешний сержант.

Бежал к лемеховской „восьмерке“, придерживая одной рукой фуражку, второй хватаясь за кобуру. Даже отсюда видать: лицо перекошенное, свирепое, губы шевелятся. Матерится на чем свет стоит. Грубо и грязно матерится. Дурачок. Отважный, но дурачок. Будь на месте Лемехова бандюк из отмороженных, полег бы сержант сейчас на мокрый асфальт. Откуда у него „ствол“? Нет у него никакого „ствола“. Бутерброд у него в кобуре, а не „ствол“. Как пятнадцать лет назад. Как десять лет назад, пять, год. А это кто там у машины такой счастливый, улыбающийся? Девочка, ягодка, солнышко. Успела в ментовский „жигуленок“ запрыгнуть. Вот что значит русская женщина. И коня остановит, и в горящую избу войдет, и в ментовские „Жигули“ на ходу запрыгнет.

Лемехов открыл дверцу, выбрался на улицу, пошарил по карманам. Попросил накатывающего бульдозером сержанта.

— Слышь, командир, сигареточку дай, а?

— Чего? — оторопел тот, снова давясь сочным осенним воздухом. Челюсть от изумления отвисла почти до начищенных гражданских туфель, до ровных стрелочек на серых брючках. — Сига…

— Сигареточку, — повторил Лемехов. — Курить охота — прямо спасу нет. Накатался с тобой. Ладно, теперь я — салочка.

— Чего? — повторил сержант, выпучивая глаза, вскипая мгновенно, как новенький тефалевский чайник. — А ну, документы.

— Документы? — Лемехов добродушно улыбнулся и протянул руку. — Ладно, давай посмотрю.

— Твои! — рявкнул сержант, трясясь от праведного гнева, и вдруг заорал на всю улицу: — Твои, понял? Документы давай! Быстро!!!

— Да ладно, сержант, ну чего ты? — примирительномягко забормотал Лемехов. — Чего ты сразу взбеленился-то? Дам я тебе документы, дам. Успокойся, — сунул руку в карман куртки, достал паспорт, права, протянул. — Вот, в порядке все. Права, доверенность, серпасто-молоткастый. Выбор, как на рынке.

Сержант цапнул документы с ладони Лемехова, как вороватая собака кусок мяса, принялся изучать права, затем доверенность. И то и другое отправилось в карман серого кителя. Дошла очередь и до паспорта.

— Так, гражданин Лемехов, — бормотал мстительно сержант, сверяя „личность“ с фотографией. — Значит, так и запишем. Неповиновение сотруднику милиции, превышение скорости, вождение в нетрезвом виде плюс многочисленные нарушения правил дорожного движения…

— Да ладно, сержант, ну че ты, — Лемехов улыбнулся. — Как не человек прям. Тут, видишь, какое дело, — кивнул на стоящую у „жигуля“ девчонку, наклонился, зашептал что-то торопливо сержанту на ухо. Тот слушал молча, постепенно лицо его светлело, на губах проявлялась ухмылка. — Понимаешь? — отлепился от его уха Лемехов. — Ну, сам посуди, в каком я был состоянии. А тут ты еще подкатил. — Он подмигнул. — Словом, сержант, давай не будем портить вечер, ладно? Договоримся без протокола. — Лемехов полез в карман, достал купюру, свернул пополам и протянул сержанту. — Командир, ну? Ну, чего ты?

При виде купюры тот нахмурился, вздохнул тяжко, оглянулся на машину. И деньги взять ему хотелось, и опаска брала. Проверяющих развелось, как собак бездомных. Посмотрел на топчущуюся у машины девицу.

Губы его дрогнули, щеки запунцовели, лицо прояснилось. Сержант вздохнул прощающе, взял купюру и сунул в карман кителя, вернул документы. Лемехов взял паспорт, права, бросил на сиденье, выудил из кармана куртки красную книжицу, раскрыл:

— Оперуполномоченный ГУВД, старший лейтенант Лемехов. Теперь ваша очередь, сержант. Представьтесь и предъявите документы.

Лицо у сержанта приняло землистый оттенок, глаза обесцветились, словно простирнули их в отбеливателе. Щеки впали, затряслись, пальцы ходуном ходили, когда козырял торопливо.

— Старш’ сержант Зайцев. Я… — сказал сержант, запнулся и закончил после паузы: — Я больше не буду, т’арищ старш’ лейтенант. Чес’ слово.

— Мамой поклянись еще, — Лемехов внимательно вгляделся в молодое, белое от волнения лицо, спросил, не обвиняюще, а почти безразлично: — Вот скажи мне, сержант, ты зачем форму носишь? Ради бабок? Ради власти? Зачем? Объясни.

— Я… из армии только, — пояснил невнятно сержант.

— Да я не спрашивал, откуда ты. Я спрашиваю: зачем ты форму надел? Стаж заработать? Пушку получить? Бабки рубить?

— Чтобы… бороться…

— Бороться, — повторил с внезапным раздражением Лемехов. — Борец, блин. Карелин, на фиг. — И тут же раздражение угасло, словно его и не было: — Чистые листы в планшете имеются?

— Так точно, — четко, механически ответил сержант.

— Доставай, пиши: „Начальнику ГУВД подполковнику Гукину Никите Степановичу“. Дальше пиши: „Я, такой-то такой-то, находясь при исполнении своих должностных обязанностей, такого-то числа, такого-то месяца, такого-то года получил от владельца „Жигулей“ номер такой-то взятку в размере ста рублей“. Пиши, пиши, чего смотришь? „За нарушение должностных обязанностей, кои выражались в отсутствии наказания водителя такого-то за допущенные правонарушения…“ Перечисли тут все, что ты мне наговорил. Ага, правильно. Молодец. Дальше пиши с красной строки: „Вину свою осознаю полностью, чистосердечно раскаиваюсь и обещаю, что больше такого в моей профессиональной практике не случится“.