Скалаки - Страница 40

— Ах! —вздохнула Лидушка.—Когда же?

— Как только закончу свое дело, а затем, затем…—и он замолчал.

— Как я боюсь за тебя! А что ты, собственно, замышляешь? Я догадываюсь, но ты так мало мне доверяешь.

— Вспомни, что ты мне говорила в ольшанике и на Турове. Ты ведь знаешь, сколько мы выстрадали. За все нужно расквитаться, и я хочу, чтобы люди были людьми, а не рабами.

Они остановились на вершине холма, с которого был виден весь гористый край, занесенный снегом.

— Посмотри, Лидушка, на эти деревни. Среди них нет ни одной, и даже ни одного дома, где бы люди были счастливы. Теперь они спят, а завтра, только проснутся, их снова ожидают беды, нужда, заботы и тяжелый труд. Да и кто знает, спят ли они? Многие из них в слезах и тревоге мечутся на постели. И напрасно они жалуются и взывают к богу. А у тех,— он указал вдаль, где виднелась башня замка,—там всего в избытке, там пируют, сорят деньгами, нежатся на пуховых перинах. И все это за счет измученного народа. А разве они не такие же смертные, как и все мы? Мой отец кончил жизнь на виселице’ только потому, что он защищал себя и вступился за весь народ. Мы должны уметь прощать, но им простить нельзя. Они не ослабят гнета, у них нет совести, нет сердца, и за это их постигнет божья кара. Ты понимаешь, если во всех деревнях народ прозреет, восстанет и начнет требовать: «Поступайте по справедливости!», то этот гордый Находский замок и все другие замки содрогнутся, и паны узнают, что мы не слепые и не глупцы, что мы люди. Вот чего я хочу и вот чего добиваюсь, и бог мне поможет. Мы должны действовать сами.

Глаза юноши сверкали. Лидушка с восторгом смотрела на его вдохновенное лицо. «Разве может так говорить помешанный?» Она сжала его руку и прошептала:

— Сохрани тебя бог, Иржик! Больше я не стану по тебе плакать, я буду за тебя молиться!

На Новый год Балтазар и Рыхетский встретились в наход-ской корчме.

— Ну, как Иржик, Уждян?

— Так, как вы и думали. Он не помешанный. Вам-то я могу довериться.—И Балтазар рассказал ему обо всем.

— Да,—кивал головой Рыхетский,—это настоящий Скалак. Работа ему предстоит большая, но не знаю, может быть, она и не понадобится. Говорят, что при дворе уже подготовляют отмену барщины.

— Подготовляют, кум, и вы этому верите?

— Ну, если ничего не выйдет, тогда уж и -не знаю… Иржик у вас? У меня он не был с тех пор, как помог нам своим советом.

— Он собирался к вам. Возможно, что завтра вы его увидите.

Окончив разговор, они подсели к остальным посетителям, которые сидели за большим столом и о чем-то спорили.

— Да вот Рыхетский и Уждян! —вскричал один.—Они его там видели.

— Кого?

— Нашего князя.

— Да, да! —с живостью проговорил Балтазар.—Видели. Мы как раз вышли из дворца, и он чуть не задавил нас. Князь ехал на красивом белом коне рядом с богатой каретой, в которой сидела какая-то графиня. Все на нем сверкало.

— Верю! А графиня, говорят, не его жена?

— Ну, уж конечно, чужая— да ведь у панов так водится.

— Что правда, то правда. Говорят, он в этом году к нам пораньше пожалует.

— Все едино. Управители будут нас обдирать, как всегда, а к нему и не приступишься.

— А лучше всего было бы сделать так, как говорил сумасшедший Иржик. Он рассказал нам, что был в Поржичи, Слави-кове, Павлишове, Липом, Слатине, одним словом, во всех окрестных деревнях, и будто крестьяне повсюду заявили, что они не выйдут на барщину. И будто бы так и не вышли. А еще Иржик смеялся и говорил, что, дескать, в замке сердились, ругались, просили, но ничего не могли поделать с крестьянами. Ну и выдумал сумасшедший!

— Кум, а ведь он прав,—сказал драгун.—Если бы во всем крае и во всем королевстве так поступили, посмотрели бы мы тогда…

— Черт возьми! Каков безумный! Где он теперь?

— Бродит из деревни в деревню и всегда находит кров, под которым может переночевать, ему всюду рады.

— Чаще всего Иржик бывает в Мартиновской усадьбе. Там. он как дома.

Вскоре после святок Иржик ушел из усадьбы «На скале». Разлука на этот раз была не столь печальной. Он опять пошел бродить по краю и поднимать народ против господ.

Минула зима, настала весна, на полях уже колыхались богатые всходы, а господа до сих пор не приезжали из Вены.

Князь Пикколомини с молодой княгиней собирались приехать в Наход еще ранней весной, и все было приготовлено к их приезду. Но однажды явился посланец и сообщил, что господа приедут позднее. И тут только чиновники узнали, из-за чего князь так долго задерживается в Вене. Пораженные, они не хотели верить полученному известию, но когда сообразили, что уже наступил август, а господ все нет, то поняли, что это правда. К вечеру на панском дворе ни о чем больше и не говорили. Барщину отменят! Идет слух, что в Вене при дворе хотят освободить крестьян от крепостной зависимости частично или даже полностью. Чиновники никак не могли этому поверить. Они не представляли себе, как можно обойтись без барщины. Одна мысль о том, что крестьянин будет свободен, что он не будет бояться их и трястись перед ними, выводила чиновников из себя.

В Вене действительно подумывали об отмене крепостного права. Жалобы и просьбы крестьян звучали у самого трона, и не услышать их было нельзя. Нельзя было дольше закрывать глаза на народное бедствие. В прошлом году к государыне явилась депутация из Находа, весной 1773 года — множество крестьянских депутаций со всех концов королевства. Они жаловались и просили о помощи. Беспристрастные и справедливые свидетели подтверждали их слова. На совете, созванном при дворце, Мария Терезия стояла за ослабление барщинного бремени, а ее сын Иосиф — за полное его уничтожение. Но тут возникло серьезное препятствие в лице дворянства. Дворянство — воплощение привилегий. Отмена или ограничение барщины уничтожало их привилегии, а это означало гибель основы существования дворянства, и поэтому оно упорно сопротивлялось.

Вот почему князь Пикколомини остался в Вене, он должен был защищать свои интересы.

Решение вопроса затягивалось. Приближалась осень. В это время как раз был уничтожен бич всего человечества, особенно простого народа —орден иезуитов, сильнейший союзник дворянства. Иезуиты были уже изгнаны из пражских гимназий, где несколько залов было отведено под канцелярию. Оттуда-то и должны были разнестись вести, отрадные для народа. Работавшая в этой канцелярии комиссия должна была изменить и улучшить отношения между крепостными и помещиками. Иезуитов выгнали, но дворянство осталось. Оно было спаяно, единодушно и собралось, чтобы решить, как отстоять свои интересы. Была избрана депутация, составлен меморандум. В числе депутатов был и молодой князь Пикколомини.

Простые, безвестные люди в бедных зипунах защищали права народа. Их противники, чьи предки занимали придворные и земские должности, владели большими состояниями и носили громкие имена. Исход борьбы было нетрудно предугадать.

Паны утверждали, что отбывание барщины крепостными является частью дворянского достояния, которое они унаследовали от своих отцов вместе с землей или приобрели сами—состояние приобретено ими законным способом и записано в земских книгах. А ее величество при короновании присягала на сохранение всех привилегий и льгот дворянству, которые были даны ему и подтверждены чешскими королями. Дворяне доказывали, что нововведения принесли бы государству больше вреда, чем пользы. «Крестьянин станет свободным,—говорили они,—он не будет много работать, у него останется свободное время для безделья. А господа от этого много потеряют. За крепостными надо смотреть, наказывать их, а если они будут свободны от повинностей, это только испортит их». Так отстаивали дворяне свои интересы.

Слух об этом вскоре дошел и до отдаленного Находского края. От деревни к деревне летела радостная весть о том, что с людей будет снято огромное бремя. Народ боялся этому верить, но многие твердо надеялись на близость лучших времен. Только наиболее рассудительные покачивали головами, говоря: