Система: эксперимент - Страница 3

Во мне вспыхнула ярость. Я сделала глубокий вдох, выдох… еще один, и еще.

Недобросовестные врачи, чьей первостепенной задачей было помогать больным, пользовались своим исключительным положением, без стеснения настаивая на взятках при любом удобном случае. Безнравственность и лицемерие их руководства и контролирующих органов, увы, стали отражением жестокой действительности, в которой любое безумие оправдывали личные убеждения заинтересованных высокопоставленных лиц.

Дыхание молодого отца участилось, растерянный взгляд метался по помещению. Рукой он схватился за воротник, оттягивая его.

Мне передалась его паника. Холодный пот смешался с нервными покалываниями во всем теле. Я поняла, что уже не смогу ему не помочь.

– Справка о рождении у вас собой?

Мужчина кивнул и протянул мне папку с документами.

– Идите за мной, – тихо сказала я.

Я провела его мимо больших колонн вглубь зала.

– Ждите меня здесь. Я попытаюсь справиться как можно быстрее, – и торопливо указала ему на свободное кресло.

Коллеги, которая могла нам с этим помочь, на месте не оказалось. Она ушла на обеденный перерыв, поэтому через запруженный зал мне пришлось пробираться к месту, где она допивала свой чай. Пристроившись рядом, я шепотом пересказала ей историю отца, чьей единственной надеждой оставалась она.

– Ты можешь оформить бумаги до конца перерыва? – спросила я, нервно постукивая пальцами по столу.

Я не просто подкидывала ей дополнительную работу, мы нарушали целый ряд внутренних правил. И конечно, понимали, что нам за это грозило. Но у нас в отделе был свой негласный закон, которого все придерживались, – если речь шла о жизни или здоровье детей, каждый старался помочь чем мог.

– Ну а кто, если не мы? – с улыбкой сказала коллега, отставив чашку с дымящимся чаем.

Через пару-тройку минут она, подмигивая, протягивала мне готовые одобрения и папку с документами.

– Горжусь тобой! – негромко бросила я и стремительно направилась к мужчине, который ждал меня среди прочих посетителей.

Завидев меня, он встал, пытаясь понять, радоваться ему или расстраиваться.

– Все готово, – сказала я, протягивая папку, из которой выглядывали два новых одобрения.

По выражению его лица было видно, что мужчина сначала не поверил своим глазам. В них угадывались сомнения, какая-то внутренняя борьба, как будто, получив отказ врачей, он убедился в безразличии системы, однако сейчас его уверенность в этом пошатнулась.

– Спасибо. – Слезы блестели в его глазах. Казалось, он вот-вот бросится обнимать меня. – Я никогда не забуду, что вы для нас сделали…

– Мы под камерами, – тихо сказала я. – До встречи!

Мужчина стал протискиваться к выходу, а я вернулась на свое рабочее место. Весь оставшийся день я с сожалением думала о том, что такое случалось изо дня в день. Поначалу я обивала пороги, считая важным сообщать руководству о каждой проблеме, ведь иногда для того, чтобы облегчить кому-то жизнь, достаточно было самых скромных усилий. Но мне снова и снова отвечали: «Атанасия, распоряжения идут сверху вниз, а не наоборот. Это понятно?»

Время шло, но ничего не менялось. Вышестоящее руководство неохотно занималось вопросами граждан. Видимо, перед ним стояли иные задачи. Как и многое другое, обсуждать подобное вслух было запрещено, но игнорировать ежедневное равнодушие к нуждающимся казалось уже невозможным. Когда я наблюдала за плачущими матерями, голодающими стариками и беспризорными детьми, сердце волей-неволей разбивалось. Так мы с коллегами стали понемногу брать инициативу в свои руки и помогать людям.

Но иногда жизнь вносила свои коррективы, и практика показывала, что люди не всегда являлись теми, за кого себя выдавали. В такие моменты накатывали обида и разочарование.

На днях молодой мужчина пришел оформлять свидетельство о рождении сына. Такое прекрасное событие никогда не проходило для нас незамеченным, и мы не стеснялись поздравлять новоиспеченных родителей. Пока оформляли документы, сотрудницы помогли ему выбрать имя из трех вариантов, предложенных его женой. После я лично консультировала его о положенной им материальной помощи и пищевых наборах. Он поблагодарил каждую из нас и ушел счастливым. А уже вечером нас собрали на экстренное совещание, где выяснилось, что этот мужчина продал своего сына на органы.

Кто-то из нас плакал, кого-то тошнило, я же была морально уничтожена.

Дома, чтобы никого не расстраивать, я держала все эмоции при себе. Со временем таких историй, оставляющих глубокие шрамы на сердце, становилось все больше… Казалось, что места для новых ран уже не осталось, но то ли из глупости, то ли из жалости я все равно продолжала открываться людям. Знала, что осчастливить всех не удастся, но хоть кого-то… Боль и страдания посетителей предвещали неминуемое моральное опустошение. Каждая новая история поражала своим равнодушием либо к тем, с кем это происходило, либо тех, кто в этом был замешан.

Кого-то такая работа ожесточала и учила дистанцироваться, но я еще больше замыкалась в себе. Некогда беззаботная, любопытная и веселая Атанасия пряталась теперь где-то глубоко внутри, изредка вспоминая мир, который представлялся ей интересной загадкой и незабываемым приключением. Но однажды я вновь надеялась вручить ей свою жизнь.

К моему величайшему сожалению я стала заложницей собственного пути. Удивляясь стойкости духа моих коллег, я тысячи раз думала о том, чтобы уйти с работы. Однако это решение грозило обернуться катастрофой. В течение нескольких дней после подписанного заявления о снятии с должности моя анкета попала бы в руки распределительного центра. Так как мой год для поиска жениха остался далеко позади, я была бы вынуждена стать невесткой в случайной семье… а зная, в каких условиях большинству людей приходится выживать, я не торопилась покидать родной дом.

На следующий день я снова стояла перед входом в офис и не могла заставить себя войти. Оставаясь снаружи, я будто отгораживалась от сознания собственной беспомощности и незначительности. Но опаздывать было запрещено. Это показало бы мое пренебрежение регламентом.

Пришлось взять себя в руки и пройти внутрь.

Переодевшись, я поспешила на утреннее построение. Восемь девушек моей должности стояли отдельно от других госслужащих. Мы были гордостью руководства, лучшими среди коллег. Мы считались красивее, умнее, ответственнее и перспективнее всех остальных, чем заслуживали особое расположение руководства.

В зал вошла наша начальница, утонченная, высокая женщина. Ее внешний вид был воплощением идеала государственного служащего: отстраненная и равнодушная. У нее были черные прямые волосы, которые гармонично сочетались с холодными серыми глазами. Она носила черные костюмы, что придавало ее образу еще больше строгости, ведь руководящий состав мог одеваться как угодно, а она всегда предпочитала что-то мрачное. Она прошла по залу, уверенно чеканя шаг и глядя на нас свысока, с вершины своего положения.

– Доброе утро, коллеги, – холодно поздоровалась начальница.

В этой системе добиться высокого положения можно было, только став такой же хладнокровной, как эта женщина. Меня пугало ее безразличие к окружающим. Обращаясь к ней напрямую, граждане ожидали участия и поддержки, но покидали ее кабинет униженными и со слезами на глазах. Подобная жестокость, выкованная годами, служила свидетельством высшей степени лояльности к государству.

Построение проходило по заранее подготовленному плану, без задержек и импровизаций. Закончив проводить утренний инструктаж, начальница отпустила сотрудников, попросив остаться лишь меня.

– Пойдем, – бросила она в мою сторону и направилась через весь зал в свой кабинет.

По пути я мельком осмотрела себя в зеркале. Когда ругать было не за что, начальница переключалась на внешность сотрудника, указывая на его бездарность, раз тот не мог справиться даже со своим внешним видом. Или же… Она узнала о моем вчерашнем своеволии?