Сирена - Страница 1

Когда тебе хочется плакать, это не всегда возможно. Выплакаться так, чтобы получить хоть какое-то облегчение, – это роскошь. То же самое относится к песням и смеху, к нашептанным другу на ухо признаниям.

Я всегда принимала такую ситуацию как должное. Да и откуда мне было знать, что в мире, где я когда-то жила, даже пожелание доброго дня может вызвать невообразимую катастрофу?

По щеке скатилась одинокая слеза. Я уставилась в окно второго этажа в доме, где мы временно обитали. Внизу, по вымощенной булыжниками мостовой, неторопливо шла молодая пара. Чуть старше меня. Вернее, меня восемь лет назад. Сильно загорелая девушка блистала красотой, хотя в чертах ее лица не было ничего особенного. Нет, просто она знала, как выглядит в глазах спутника. Юноша – не менее загорелый – ласково держал ее за руку. Не останавливаясь, он заглянул в глаза подруги, поднял ее руку и поцеловал с готовностью подставленные пальцы.

Что они чувствовали?

Я вытерла слезу, закрыла глаза и представила. Солнце ласкает мои каштановые волосы, крупные локоны подскакивают с каждым шагом. Пальцы созданного моим воображением безликого мужчины слишком крупные, чтобы уютно расположиться между моими. Но, пока он держит меня за руку, я не ощущаю неудобства от широко расставленных пальцев. Я чувствую лишь касание его кожи. Бессознательно я с радостью повторяю его движения. Неожиданно руки^́ касаются теплые, знакомые губы. Я отвечаю улыбкой.

Звук приближающихся шагов Мэрилин вырвал меня из наваждения. Я еще раз промокнула глаза, чтобы не оставить ни малейшего следа слез. Мэрилин и так переживала за меня, нельзя, чтобы она заметила грусть. Я закрыла окно, и мы остались наедине.

– Ты в порядке? – останавливаясь рядом, спросила Мэрилин. Ее рука, влажная и прохладная, как и моя собственная, коснулась моего лба.

– Все отлично. – Я широко улыбнулась и пожала плечами, словно и представить не могла причину для грусти. Мне часто пригождался актерский талант. Я не всегда использовала его по отношению к сестрам, но порой ничего другого не оставалось.

– Ты слышала Ее сегодня? – спросила Мэрилин.

Вот почему она искала меня – передать слова покровительницы.

– Кажется, да. Утром, правильно?

– Да. И что Она сказала?

Мэрилин лучилась от радости. И как только устоять перед подобным энтузиазмом? Я вздохнула и попыталась припомнить точные слова, поскольку ужасно боялась ошибиться.

– Ну… кажется, Она сказала, что остался еще день или два, что Она все еще ждет, но пора прислушиваться? – неуверенно промямлила я.

– Отлично! Браво, Кэйлен, прямо в точку. Неужели прошло целых восемь лет? Ты уже должна слышать Ее отчетливо. А сейчас, когда я уеду, тебе нужно держаться поближе к морю. Так Ее лучше слышно, и ты быстрее сможешь до Нее добраться. К тому же у тебя будет достаточно времени, чтобы посмотреть дальние уголки мира.

Возразить было нечего. Времени у меня в избытке. Мэрилин улыбнулась и побежала на кухню. Я получила передышку.

Характер Мэрилин полностью соответствовал ее рыжим волосам. Но, насколько я понимала, пылкость сестры не была врожденной, поэтому из нас получилась хорошая пара. Обычно я отличалась жизнерадостностью, хотя последние годы все чаще пребывала в мрачном настроении. Близость сестры меня радовала, но все же я не могла избавиться от чувства изолированности.

Хотелось бы, чтобы мой круг знакомств не ограничивался единственным человеком во всем мире. Вернее, двумя, но, как ни крути, Эйслинг так и не стала частью моей жизни.

Но дружить с кем душа пожелает – это не для меня.

Я не помнила имен, но точно знала, что когда-то имела множество друзей. И семью. Голоса давно стерлись из памяти, но перед глазами четко вставала картина, где мы сидим за обеденным столом и разговариваем. Меня саму удивляла боль, которую я испытывала от недостатка множества простых вещей. Но в большинстве случаев сердечные порывы притуплялись серостью ежедневного безмолвного существования.

Мне объяснили правила. Все, что необходимо, – это подчиниться, выполнять свой долг, внимать Ей, и тогда все мои мечты осуществятся. Меня будут держать за руку. Целовать в лоб. Я смогу жить, как захочу. Надо лишь подождать.

Ожидание превратилось в пытку.

Но тишина изматывала еще больше.

Хвала богам за присутствие Мэрилин. Она была не только хорошей собеседницей, но и бездонным кладезем мудрости. Ее срок подходил к концу, так что Мэрилин точно знала, как расплачиваться за долги и хранить тайну. Главная хитрость заключалась в том, чтобы не совершать ошибок. В противном случае все теряло смысл. Пока мы мотались по Южной Америке, она твердила это постоянно. Я уже не знала, в какой мы стране, ведь за последнее время их сменилось так много. Но когда Мэрилин объяснила, что сразу возвращаться в Америку глупо, я попросила поехать в место, где много красок.

Здесь все переливалось цветом. Деревья светились зеленью, а небо было невиданной доселе синевы. Люди вокруг тоже поражали изобилием красок. В Огайо меня окружала белая толпа со значительными вкраплениями черного, но здесь кожа прохожих отливала коричневым, мокко, медом и оливой. Я даже не знала, что существует столько оттенков кожи.

Сейчас мы заняли дом, где когда-то жило семейство с полудюжиной дочерей. Так что нам повезло найти одежду. И хотя мы не могли прочесть развешанные по дому записки, разгадать доносящиеся через открытые окна слова не составляло труда.

Мы никогда не сталкивались с языковым барьером, поскольку не говорили на языке, но всегда его понимали. Мэрилин, например, родилась в Англии, но в разговорах с ней я никогда не замечала акцента. Я не говорю, что его не было, – просто мои уши его не улавливали. Единственной подсказкой о ее национальности и эпохе были проскальзывающие время от времени фразы. Иногда я задумывалась, как звучал для нее мой голос, – возможно, он доходил до ее ушей с британским акцентом.

Но это лишь часть того, что с нами происходило. Наверное, причина заключалась в том, что сестры принадлежали к разным национальностям. А нам было необходимо понимать друг друга, хотя бы потому, что мы не видели никого другого. Когда мы пели, звуки несли в себе столько языков, что понимание казалось естественным. Должно быть, мы впитали все существующие на земле диалекты. Но я могла и ошибаться, ведь я не задавала вопросов.

Может, все дело в том, что наши голоса больше нам не принадлежали.

Мэрилин вернулась из кухни с миской, полной фруктов. На ходу она медленно жевала кусочек дыни, от души наслаждаясь вкусом. Я понимала ее желание. Никто не знал, доведется ли еще Мэрилин попробовать пищу из этого уголка мира после того, как она нас покинет. Будет ли сестра скучать по ней, сама не зная, чего хочет?

Я любила Мэрилин. Любовь давалась легко. С самого начала сестра казалась ранимой и честной, что помогло мне приспособиться к новой жизни. Мэрилин не скрывала от меня своих трудностей, а я в ответ не прятала своих.

Мэрилин стала сиреной в семнадцать. Она обнаружила, что жених ей изменяет. Когда я говорю «обнаружила», я не имею в виду дошедшие сплетни или случайно найденную любовную записку. Мэрилин пришлось пережить более глубокую травму: она наткнулась на любимого мужчину в постели с другой женщиной. Причем он даже не извинился. Просто велел Мэрилин убираться, под смех своей любовницы.

Она была слишком молода, чтобы понять, как поступить дальше. Она чувствовала себя преданной, нежеланной, стыдилась произошедшего и даже подумать не могла, как сообщить об этом своей или его семье. Обманутая невеста привязала к ногам камень и бросилась в Океан в надежде, что тело навеки затеряется в пучине. Если подумать, то веса одного лишь ее платья хватило бы, чтобы никогда не всплыть на поверхность.