Sine ira et studio. Обзор польской русистики за последние три года - Страница 4

Драматургии и театру посвящена книга Ирины Лаппо — талантливой молодой исследовательницы, переселившейся в начале 1990-х гг. в Люблин из Могилева и специализирущейся в области этнолингвистики и теории перевода. Книга называется “Мрожек à la russe ”[14] (с многочисленными иллюстрациями, полной библиографией переводов С. Мрожека на русский язык и перечнем русскоязычных постановок его пьес за 1966—2006 гг. с указанием всех действующих лиц и исполнителей). Ее подзаголовок лучше всего перевести с польского как “Театральная рецепция драматургии Славомира Мрожека в русской культурно-языковой среде”. И. Лаппо не только проделала огромную работу, но и написала выдающееся, захватывающее исследование, читать которое — огромное удовольствие, даже если ты не всегда и не во всем с автором согласен. Впрочем, читатели “НЛО” могут познакомиться с обширным фрагментом авторского перевода этой книги в № 6 “Иностранной литературы” за 2008 г. Самой ценной и интересной показалась мне третья глава, в которой рассказывается о том, как зрители в разных уголках Советского Союза — сначала просто Союза, а потом бывшего — воспринимали драматургию Мрожека, адресованную главным образом его соотечественникам, которые понимали с полуслова всевозможные намеки и легко узнавали изображенные польские реалии. Тут ведь надо было учесть множество факторов, и И. Лаппо их учла и описала: это трудности перевода (нехватка языковых эквивалентов, непонятность реалий, различия между польским и русским остроумием), иной бытовой и исторический опыт, а главное — разное понимание театральности, разные театральные традиции и навыки постановки. Оказывается, например, что в Западной Белоруссии смеются совсем не над тем, над чем в Восточной, а в Азербайджане над тем, что сам драматург счел бы вполне серьезным, или вообще не смеются. Самой интересной пьесой Мрожека в этом смысле явились “Эмигранты”: оказалось, что в разных (бывших) советских республиках само это слово понимается по-разному, а разделение на экономических (у Мрожека это полуграмотный работяга) и политических эмигрантов (у Мрожека — болезненно рефлектирующий интеллигент), на котором основан главный конфликт комедии, во многих местах оказалось недоступным пониманию зрителей. Впрочем, другие главы тоже интересны. Вторая, например, посвящена трудностям перевода текстов Мрожека: как, к примеру, надо переводить слово “пан” — “товарищ” или “господин”? Или: как перевести говорящие фамилии и географические названия, чтобы донести до зрителя комически звучащий намек? С большим удовольствием рекомендую эту книгу вниманию читателей.

Я начал свой обзор тем, что в Польше много пишут про Россию, но почти всех авторов интересует одна политика. И завершу его я рассказом об одном совсем недавно вышедшем политологическом исследовании о России. Его автор — профессор кафедры стран Восточной Европы факультета международной политики Торуньского университета им. Николая Коперника Роман Беккер. “Российское политическое мышление времен президента В.В. Путина”[15] (с библиографией и указателем имен) — так называется эта книга. Ее автор — историк по образованию, кандидат юридических наук и доктор политологии; в 1980-е гг. был активным деятелем антикоммунистического подполья. Его перу принадлежат, среди прочего, монография о евразийстве[16] и книга о тоталитаризме[17] . Прошлогодняя монография Р. Беккера о политическом мышлении в путинской России — обширное, интересное и мудро составленное исследование, которое может быть прочитано и как аналитический обзор, и как справочник. Дело в том, что вторая часть книги представляет собой удачную, на мой взгляд, попытку классифицировать и описать все более или менее заметные политические группировки современной России и кратко охарактеризовать их идеологию. Группировки названы следующие (приведу для примера лишь некоторые): “туманная этатократия” и кремлевский лагерь (Б. Грызлов, Ю. Лужков, Г. Павловский), “Наши”; российские “коммунисты” (Г. Зюганов и проч.); популисты (В. Жириновский и проч.); националисты разных оттенков (А. Солженицын, И. Шафаревич, С. Куняев, В. Аксючиц, Ю. Мухин, О. Платонов); русские фашисты (А. Баркашов и др.); евразийцы (от А. Дугина до Х.-А. Нухаева); либеральные демократы разных фракций и оттенков (М. Барщевский, Д. Тренин (“сциентическое западничество”), И. Хакамада, С. Ковалев, В. Рыжков, А. Политковская, С. Юшенков, Ю. Афанасьев); антипутинцы (В. Буковский, Э. Лимонов, В. Новодворская, А. Илларионов). Кроме того, описаны еще социалисты, консерваторы, неоязычники и руководство Русской Православной церкви, которую автор монографии рассматривает как особую политико-идеологическую группировку. Классификация, разумеется, не бесспорная, и можно выразить сомнения относительно того, насколько обоснованным является приписывание упомянутых деятелей к той или иной группе, или относительно дефиниций самих групп. Однако полезная работа проделана, а дальше можно спорить и поправлять. Хорошо уже то, что автор стремится к предельной точности и ясности формулировок. Это относится и к первой части книги, которая называется “Как понять Россию?” и в которой четко сформулированы методологические принципы изучения русской духовно-идеологической и политической жизни, а также предложены основополагающие определения — осуществляющего власть (хозяина-властелина), фашизма, национализма, тоталитаризма, автократизма и т.п. Р. Беккер решительно выступает против романтического лозунга “Умом Россию не понять”, но в то же время предостерегает от искушения, которому поддается большинство западных политических аналитиков, — наложить на Россию привычную сетку западных принципов и понятий. Если это сделать, то окажется, что все в России абсурдно или же является вопиющим нарушением “общепринятых” норм. На самом же деле Россия представляет собой иную, особенную часть западного мира. В ней существуют три основные социальные группы — чиновники, интеллигенция и народ, чего “настоящий” Запад никогда не знал. В миропонимании русских сохраняется архаическое разделение людей на своих, чужих (с которыми можно ужиться) и врагов (которых необходимо уничтожить). Особенно важным для понимания политического мышления русских людей является их трактовка центра мира: это не Рим, не Константинополь, а “мы сами”, то есть Россия и Москва. Еще одно замечание: базилевс в России владеет не только пространством, но и временем: после смерти монарха история как бы “прекращает течение свое”, начинается смута, пока не найдется новый достойный сакрализации правитель. Автор подробно останавливается на недоразумениях лингвистического характера, когда одно и то же слово западного (например, латинского) происхождения значит в России не то, что в Англии или во Франции. Специально для поляков объясняются различия между понятиями правда и истина (по-польски есть только prawda ), а также русский и российский (по-польски только rosyjski , слово же ruski употребляется по отношению к восточным славянам как некоему единству). Лично меня такого рода размышления и выводы политолога весьма радуют, потому что именно политологам чаще всего недостает элементарных знаний из области семиотики культуры, а тем более языкознания и теории перевода.

Из сказанного следует, что польская русистика сохраняет тот высокий уровень, которым отличалась на протяжении всего предыдущего столетия. Издается, конечно, разное, а я старался отобрать для обзора книги интересные и достойные того, чтобы с ними познакомиться. Однако облик научной дисциплины в стране определяется не среднестатистически, а на основании лучших достижений. И я не сомневаюсь, что по крайней мере некоторым из упомянутых мною авторов суждено будет войти во всеобщую историю гуманитарных исследований в области русистики.