Синдром тотальной аллергии(СИ) - Страница 18

Были бы тут большие камни, я бы ещё мог придавить ими куртку, ружье и рюкзак, чтобы их не унесло ветром, но увы… духи ветров, прислужники Тенгри, взяли-таки свою дань.

И тут я увидел не просто духа, а настоящего джинна их бутылки, угрожающе расправившего передо мной свои объятия. Мне показалось, что я даже видел его злорадную ухмылку. Он подхватил меня и вознёс к небу. Как уж он меня шваркнул о каменную землю, я уже не помню, потому что сразу потерял сознание, едва лишь оторвался от земли.

Я и прежде видел, как вихревые столбы смерчей и смерчиков вертят зазевавшихся людей, но это были безобидные шалунишки, желавшие поиграть со своей жертвой, напугать, но тут же отпустить. Особенно забавно, когда он вертит женщину, а у той одна забота в голове — как бы попридержать задирающуюся юбку.

Этот смерч, подхвативший меня, был вовсе не настоящий торнадо, а среди круговых вихрей — что-то вроде уличной шпаны, вечно строящей из себя крутых на расправу суперменов. Но мне и этого хватило, чтобы проваляться без сознания более полусуток.

Не иначе как он был сынком распаскудной распутницы, этой проклятой небом пустынной земли, от её порочной связи с шайтаном. Жалко, что не расспросил Карлыгаш, как молиться к небу Тенгри во спасение от смерчей.

Сознание я потерял сразу, как только воздушный поток сбил мне дыхание. Не могу сказать, на сколько сот метров смерч перенёс меня, но когда все утихло, я не нашёл ни рюкзака, ни куртки, ни сапог. Даже часы с руки слетели. Навигатор был в кармане улетевшей куртки, а фляга с водой катилась куда-то вместе с рюкзаком.

Не знаю точно, сколько я пролежал без сознания. Когда очнулся, на меня пристально глядел чей-то мудрый глаз неведомого мне божества пустыни. Чёрт-те что придёт в голову после всех этих заморочек с шайтанами да аруахами.

Когда я со стоном приподнялся на руках, глаз исчез. Когда я стал хоть что-то соображать, то понял, что пристально рассматривавшая меня большая черепаха просто втянула голову в панцирь.

Башка гудела, как после беспробудной пьянки целую неделю. К лицу невозможно было прикоснуться, да и не лицо это было, а черная от налипшей грязи потная морда, вся посечённая щебнем.

Зато теперь я снова точно знал стороны света — солнце уже садилось почти над горизонтом. Я хорошо помнил карту местности. Мне нужно было идти строго на восток, чтобы хотя бы пересечь железную дорогу, если уж не удастся точно попасть на разъезд. Деньги и документы оставались при мне. Не пропаду без рюкзака, ружья и электронных прибамбасов. Без воды вот только трудно, но не смертельно.

Ветер не утихомирился, он просто перестал гулять по сторонам. Теперь он упорно дул мне навстречу.

Я нетвёрдо стал на ноги, и чуть не опрокинулся под давлением такого плотного воздуха, хоть ты рукой щупай эту невидимую стену. Шаг за шагом я медленно побрёл против ветра на восток, как мне казалось. Это потом я догадался, что топтался кругами на одном и том же месте.

Прошёл, наверное, час, когда я увидел свой первый мираж. Вдалеке от меня вырос домик европейского типа и рядом с ним столб с проводами. В окнах уже горел свет, хотя ещё не совсем стемнело. Скорей всего из репродуктора на столбе раздавалась весёлая музыка. Кто-то забыл закрыть водопроводную колонку. Из неё журчала вода. Это журчание было куда как приятней любой музыки. Женский голос негромко напевал вслед за мелодией из громкоговорителя.

Забыв обо всём на свете, я кинулся к человеческому жилищу, где в холодильнике обязательно стоит трехлитровая банка с ледяной водой, которою я буду пить, пока не лопну.

Домик оказался на самом деле без окон и дверей. Половина шифера на крыше была сорвана сто лет тому назад. На наружных стенах облетела глиняная штукатурка, обнажив полоски деревянной драни, прихваченные проржавевшими гвоздиками.

На столбе болтались оборванные с одной стороны провода. С другой стороны провода тянулись к покосившемуся столбу, видневшемуся вдалеке. И то отрадно. Это был знак, что жильё недалеко.

Тут прежде, скорей всего, была какая-то времянка связистов или контора геологов. Ржавый бак для воды у входа был совершенно пустой.

Внутри домика нанесло песка и пыли. Деревянные полы были содраны мародёрами, которым также достались окна и двери.

Солнце село, и я не мог осмотреть, какая живность прячется в домике. Не знаю почему, но змеи, особенно безобидные стрелки, любят селиться в заброшенном жилье. Наверное, потому, что там любят устраивать гнезда мыши.

Я совершенно равнодушно к опасности плюхнулся в угол домика, прислонился взмокшей спиной в стене и наслаждался тишиной и покоем после изматывающего душу непрекращающегося свиста ветра в ушах, который ленился даже для разнообразия менять тональность.

Прикоснулся затылком к стене, прикрыл глаза, и спасительный сон милостиво отключил моё сознание.

Утром мне трудно было разлепить склеившиеся от гноя веки. Ещё не раскрывая глаз, я пожалел, что со мной больше нет фляги с водой.

Я судорожно сунул руку под ремень над пахом — секретное удостоверение, зашитое в майку, было на месте. Деньги и кредитные карточки тоже. Но тут на них не купишь и глотка воды. Ладно, тренированный человек не утратит без питья физической формы в течение суток.

Вот сейчас я всё-таки пальцами разлеплю веки, встану на ноги и пойду на восток. Скоро я должен буду услышать шум поездов. В пустыне его за десять километров различишь.

Какая-то букашка пощекотала мне руку, я небрежно смахнул её другой рукой, и у меня в глазах потемнело от жгучей боли. От меня, задрав хвост с острым крючочком на конце, убегал полупрозрачный жёлтый скорпион. Они здесь тоже маленькие по сравнению с египетскими, я уже не говорю про таиландских.

Обезручить мне только не хватало! Нужно прижечь рану. Для этого я специально держал в кармане брюк спички. Головку одной спички положить на рану, другую спичку зажечь и поднести к серной голове на ранке. Высокая температура воспламенения разрушит хотя бы часть яда.

Прижечь-то я прижёг, но рука распухла от яда и покраснела, как вязаная перчатка. Я со злобы швырнул горящую спичку на пол — да пусть горит всё синим пламенем, этот дом и эта пустыня!

Трудно мне сейчас поверить, как верно и безотказно сработало моё заклятье.

Даже не сухие листья или стебли, а нанесённая в домик растительная шелуха вспыхнула, как порох. Пустынная щитовая сторожка с вырванными дверями и окнами занялась огнём в один миг. Я еле успел выскочить наружу.

Если кто знает, что такое игривый круговой ветер в пустыне, тому не надо объяснять, как я оказался в огненной ловушке. Нанесённые вчерашним бурьяном шары перекати-поля вспыхивали и с громким треском рассыпались искрами. В воздухе надо мной вертелись догорающие ошмётки пепла и обугленные веточки. Я сорвал с себя тлеющую рубашку, затем майку и побежал напролом через стену огня, чтобы выскочить на безопасное место, но огонь бежал быстрее меня.

Как на грех, впереди пошла полоса суглинка, поросшего не только шарами типа перекати-поля, но и высохшей осокой, а ещё дальше были видны купины очень низкого высохшего тростника, над которым торчали высокие ветки-стрелы тамариска с листьями в виде сетчатых метёлочек.

Дело дрянь, вся эта сухая пакость будет гореть, как порох. Но не всё так безнадёжно — тамариск и тростник растут там, где осталась хоть лужица воды… Воды, вот чего мне так хотелось сейчас! Даже не пить, а омыться от прилипшей к потному телу гари и сажи. И смочить воспалённые ожоги.

С каждым броском вперёд казалось, что вот-вот я окажусь на чистой от огня земле. Но подо мной сейчас был не плоский скальный массив истёртых до основания древних гор, а суглинистая почва, покрытая редкой щетиной сухой растительности, по которой вольно гулял огонь, подгоняемый весёлым ветерком.