Синдбад-Наме - Страница 36

Когда чреда дней подошла к пятому, то вопли невольницы о помощи достигли небесных светил. Она думала: «Если я допущу промедление в этом деле, то заговорит царевич и снимет покров с этой тайны. Везиры всеми силами стараются спасти его и защитить, чтобы погубить меня; они дают шаху советы по делам государства и религии. Я выпущу сегодня все стрелы, которые есть в колчане, пущу в ход все хитрости».

И она, плача и стеная, причитая и рыдая, пришла к шаху. После подобающих почестей, поцеловав землю перед троном, воздав хвалу шаху, она сказала:

— Да не затмит ум везиров солнца разума шаха! Да не повредят глазам справедливости шаха шипы ударов судьбы! Шах не относится благосклонно к моей жалобе: он, поверив лживым словам везиров, не воздает по справедливости своей давней служанке, которая выросла в его гареме, он не обращает внимания на этот странный случай, пренебрегает этим серьезным проступком, не поступает согласно разуму, который управляет всеми делами мира и людей. Шах не хочет поразмыслить и не желает знать, что малые дела с течением времени становятся опасными, немногочисленные — многочисленными, подобно тлеющему угольку, который может сжечь и уничтожить целый мир:

— И хотя искры огня возникают от ударов огнива и трения трута, но, раз появившись, они превращают железо в воск, а камень — в воду. Точно так же малые события и слабые враги, если пренебрегать ими или презирать их, могут повлечь великие последствия, которые сопряжены с большими трудностями и опасностями и которые даже трудно представить себе и невозможно постичь разумом.

— И если падишах хочет иметь ясные доказательства и убедительные доводы, то я расскажу о том, как погиб целый город из-за капли меда и как было загублено семь тысяч человек.

— Как это случилось? — спросил шах.

— Я читала, — начала рабыня, — что в древние времена, в минувшие века у одного охотника была дрессированная собака, широкогрудая, как барс, тонконогая, поджарая, широкозадая, с обвислыми ушами, с поднятым трубой хвостом; она сочетала ярость орла с мощью льва, мощь слона с быстротой волка и хваткой крокодила. Словно вихрь в пустыне, словно ураган на просторах, она на лету хватала птицу и догоняла в степи серну.

Весь заработок охотника и пропитание его семьи зависели от этой собаки. Так они и жили. Однажды охотник в горах побежал за добычей, и вдруг перед ним открылась пещера. Там он заметил щель, из которой капал мед. Он стал вглядываться и увидел рой пчел, устроивших там улей. Пчелы и днем и ночью собирали нектар с цветущих деревьев и трав в окрестностях гор. Они то садились на розы и гиацинты, то порхали над нарциссами, — припасали на зиму мед с различных цветов. При входе в улей были расставлены пчелы-привратники для защиты от посторонних. Увидев все это, охотник подумал: «Я набрел без всякого труда на клад, без усилий мне достались сокровища. Ведь говорят: «Коли ищешь — будь упорен, коли нашел — используй». Я не знаю богатств верней и трудов праведней этих. Теперь я ежедневно буду забирать отсюда мед, и это обеспечит мне жизнь».

Охотник набрал меда в сумку и, придя в город, снес его бакалейщику. Узнав цену, бакалейщик положил мед на весы. Он уже собирался взвесить его, когда капля меду упала на пол. А он держал в лавке ласку, обученную и дрессированную, которая ловила и уничтожала мышей.

Увидев каплю меда, ласка подбежала и слизнула ее. Собака охотника, по своей привычке, зорко следила за ней. В ней проснулись инстинкт и выучка, она прыгнула на ласку и придушила ее. Бакалейщик, когда убили его ласку, вспылил, бросил камень в голову собаки, и та околела. Но тут охотник обнажил свой меч, ударил бакалейщика и отсек ему руку. Другие торговцы, увидев своего товарища в беде, стали бить охотника и забили его до смерти. Вести об этом дошли до правителя города: мол, у какого-то бакалейщика без вины отрубили руку, а базарные торговцы во время свалки убили охотника. Он собрал стражников, чтобы прекратить беспорядки и погасить пожар смуты и волнения городской черни. Но мятежники вступили в схватку со стражей правителя и произошло жестокое побоище. Кончилось тем, что было убито семь тысяч человек, а город пришел в запустение. Ведь есть же поговорка, что «сто лет насилий царей стоят двух дней мятежа черни».

— Я довела эту повесть до благословенного слуха падишаха — да дарует Аллах ему только радость, — продолжала невольница, — чтобы ему стало известно, что шип смуты подтачивает основы державы и, если не искоренить его вовремя, ее вредные качества вызовут много неприятностей и бедствий и справиться с ней будет не так-то уж легко.

— Я лишилась надежды на справедливость шаха, — закончила свою речь невольница, — поэтому вынуждена обратиться за помощью в чертог всеславного творца, принести жалобу великому посланнику Аллаха, ибо тот, кто стучит во врата Аллаха, не ошибается.

Шах после этих слов пришел в ярость и тут же приказал казнить шахзаде, чтобы день казни стал датой торжества законов справедливости и правосудия, чтобы весь мир знал, что он не дает поблажки даже куску своего сердца, зенице своего ока, что ни к одному чужеземцу не проявит несправедливости, поскольку великие мужи сказали: «Главенство зиждется на наказании».

Когда весть об этом дошла до пятого везира, он велел палачу повременить с казнью.

— Погоди, — сказал он, — пока я не навещу шаха и не объясню ему вред торопливости в смертных приговорах. Я постараюсь уговорить его отсрочить казнь, посмотрим, что он повелит.

Пятый везир, чей твердый ум был светилом на царских собраниях, а ясный разум — ключом для разрешения самых трудных задач державы, пришел в тронный зал шаха. После оказания почестей и приветствий он сказал:

— Весь мир должен благодарить Аллаха за все новые оказываемые им благодеяния. Еще большую благодарность обязаны приносить те слуги и служители господа, которые живут под сенью милостей и благосклонности шаха, ибо все, что желают и о чем мечтают они в своей жизни, все, что только может представить себе человеческая мысль, все почести и блага обретаются благодаря щедрости вашего величества. Эти благодеяния превосходят заслуги и права тех, кому они оказываются, и нет большей благодарности, чем предупредить благородный и справедливый сан шаха от порицаемых действий и осуждаемых поступков. Если падишах по торопливости отдает приказание о казни, то я постараюсь привести доводы в пользу отсрочки ее. Сейчас шах — только по навету и поклепу, доказать которые разум не в силах, а опровергнуть очень легко — приказал казнить без причины царевича и тем самым разорвать ожерелье его жизни, которое снизано из самых драгоценных жемчужин бытия. И если шах не поразмыслит сперва над этим делом, если он не взвесит тщательно и старательно его начало и конец, то раскается, как это случилось с тем купцом-чревоугодником, который не подумал как следует вначале, и пришлось ему раскаиваться и сожалеть под конец, хотя сожаление было уже ни к чему.