Симплициссимус - Страница 3

Интерес к «Симплициссимусу» во второй половине XVIII в. не угасал, но читали его преимущественно в народных низах. Родившийся в 1778 г. Клеменс Брентано в посвящении к «Сказке о Гокеле и Хинкеле» рассказывает о старом чудаковатом слуге их дома, большом любителе чтения. У него были «Азиатская Баниза» (Циглер), «Симплициссимус», «Остров Фельзенбург» (Шнабель), Робинзон, морские разбойники, «Картуш» и другие увлекательные книги, способные разжечь необузданную фантазию.

В 1756 г. появилась книга «Перемена Счастья и Несчастья во время войны, или Диковинные происшествия в жизни господина Мельхиора Штернфельса фон Фуксхейма, прирожденного дворянина, который спервоначалу был воспитан в глухом лесу крестьянином, а после того отшельником, бывшим, хотя и незнаемым образом, его собственным отцом… и т. д.» [33]. Это пересказ первых пяти книг «Симплициссимуса», причем опущена не только затруднительная ученость, но и крупные эпизоды романа, а также все стихи. Форма повествования от первого лица сохранена. Книга была отпечатана крупным шрифтом на дешевой бумаге и явно предназначалась для невзыскательного читателя. Автор этой переработки не установлен.

Иной характер носила переработка Христиана Якоба Вагензейля (1756 – 1839), поместившего несколько отрывков из «Симплициссимуса» в «Библиотеке романов» Рейхарда (в 1779 г.) [34], а в 1785 г. издавшего роман отдельной книгой на тонкой бумаге с изящной гравюрой [35]. В «Преуве-домлении» Вагензейль ссылается на «совет и одобрение» Лессинга, что должно побудить читателя снисходительней отнестись к его труду. Сам Вагензейль был им вполне удовлетворен. «Тот, кто захочет потрудиться и сравнить эгот старый роман с моим новым, скоро на каждой странице с легкостию заметит, что я в этом повествовании многое сократил, многое добавил, многое, надеюсь, безусловно улучшил и вообще сделал более приятным для чтения». По справедливому замечанию Барбары Зальдит, на обработке Вагензейля сказалась «общая позиция снисходительного превосходства, исполненного собственного достоинства XVIII в. по отношению к попавшему в дурную славу XVII» [36]. В пересказе Вагензейля все подчинено новому «просвещенному вкусу». Повествование ведется от третьего лица приглаженным, нейтрализованным языком. Опущены не только ученые рассуждения и аллегорические картины, но и места, показавшиеся неуместными: описание усадьбы батьки, эпизод с кражей сала у священника, сцены с Юпитером и др. Книга открывается рассуждением автора о «тяготах и утеснениях» Тридцатилетней войны, что должно объяснить и отчасти извинить поведение героя, получившего воспитание у крестьянина: «Один из мудрейших людей признался, что его величайшая мудрость заключается в том, что он познал, что ничего не знает, но нашему Симплициссимусу даже не приходило в голову, что можно что-то знать. Добро и Зло было в его глазах одно и то же, и у него было столько же понятия об их различии, как у слепорожденного о системе смешения цветов, а у глухого о гармонии тонов». Встреча мальчика с отшельником выглядит следующим образом: только Симплиций «собрался улечься спать, когда его внимание привлек молящийся голос совсем неподалеку. Голод побудил мальчика пойти на голос, и он увидел перед собою мужчину, благородные черты лица коего вселили ему доверие. Почтенные серебристые седины покрывали темя старца. Он был облачен в длинное коричневое платье со множеством складок, поддерживаемое поясом, а поверх были надеты четки. В правой руке держал он распятие, которое с ревностною горячностию прикладывал к губам и груди. Оба, Симпли-циссимус и отшельник, сперва смутились и не знали, как им поступить. Однако человечность никогда не может совсем заглушить свой голос, даже если она укрылась бегством в темнейшие леса. Отшельник заговорил с заблудившимся столь дружественно, что тот вскоре обрел присутствие духа и доверие к нему». Для довершения облика отшельника были приведены стихи, заимствованные из «Оберона» Виланда:

Вагензейль даже упомянул последнюю литературную новинку – сочинение И. Г. Циммермана «Об уединении», вышедшее в 1784 г. В отличие от издателей 1683 – 1713 гг., лишь сопровождавших комментариями основной текст, Вагензейль ввел дополнения прямо в роман. Рецензент «Всеобщей немецкой библиотеки» нашел, что в новом виде роман и впрямь выиграл и стал гораздо приятнее [38]. Но рецензент «Всеобщей литературной газеты» решительно высказался против произвола по отношению к тексту, включения стихов Виланда и парафраз из «Музариона», что порождает ублюдочный «смешанный стиль». Рецензент издевается над гравюрой, приложенной к книге, где юный Симплициус изображен в модном фраке и высоких ботфортах: «Жаль, что не выпущены также две цепочки от часов» [39]. А в заключение высказывает ядовитое пожелание, чтобы еще через 116 лет (а ровно столько уже протекло со времени первого издания «Симплициссимуса»), т. е. в 1901 г., если кто-нибудь вздумает обработать собственные сочинения Вагензейля, то они попали бы в луч«шие руки! Рецензент допускает некоторую обработку и „удаление ржавчины и грязи“ со старинного памятника, но чтобы это не задевало „дух автора“.

В 1790 г. появляется «столь в прошлом столетии прославленный на весь мир Симплиций-Простак, в новом платье покроя 1790 года. Новое издание, переработанное по вышедшему в 1685 году оригиналу в шести книгах» [40]. Автор переработки также ссылается на Лессинга и не отказывается от мысли сделать роман «более приятным», и поэтому некоторые «притянутые издалека политические и моралистические рассуждения» либо сокращены, либо опущены «наряду с бесполезными образцами его начитанности». Орфография была обновлена, а некоторые стихи заменены другими, в том числе и «Песня» отшельника (I, гл. 7). Четверостишие в аллегорическом «сне» (I, гл. 16) разрослось до двадцати строк. На сей раз рецензент «Всеобщей литературной газеты» даже отметил, что внесенные изменения вовсе не столь предосудительны, как это можно было заключить по заглавию [41], тогда как критик «Всеобщей немецкой библиотеки» заметил, что «многое опущено без нужды», как например стихи в третьей главе первой книги, но оставлены «грязные места», которые могли быть удалены путем легких вычерков [42]. Оба рецензента отметили, что, судя по языку, автор должен быть родом из Австрии.

Не забыв о «Симплициссимусе», XVIII в. почти ничего не сделал для его изучения. На рубеже нового века книга продолжала оставаться занимательным романом, не лишенным исторического значения, даже более «дельным и приятным», чем «Жиль Блаз» Лесажа, как отозвался о «Симплициссимусе» Гёте, прочитавший его в декабре 1809 г. [43]

Утвердилось мнение, что «Симплициссимус» был воскрешен немецкими романтиками, пробудившими к нему интерес после мертвой спячки в период Просвещения. [44] Мнение это верно лишь отчасти.

Преодоление узкого рационализма Готшеда, обращение Гердера к истории и фольклору, переоценка эстетических ценностей и возрождение на немецкой почве Шекспира – все это не могло не вызвать нового отношения к «Симплициссимусу», Романтиков волновало средневековье, которое они идеализировали. Их привлекал к себе и трагический XVII век – век европейского кризиса, религиозных войн, бедствий и потрясений. В письме к Брентано Людвиг Тик перечислял писателей XVII в., привлекших его внимание: «Пауль Флеминг, Опитц, Лоэнштейн, Логау, Андреас Грифиус и его сын Иоганн, Андреас Черинг». [45] «Симплициссимус» стал известен ему еще раньше. В 1796 г. в альманахе Николаи «Straußfedern» Тик поместил новеллу «Дневник». Юноша, который ведет эти записи, с восторгом отзывается о «Симплициссимусе», где «весьма наглядно изображена целая жизнь», и переписывает в «Дневник» эпизод с Юпитером, оборвав его в конце пятой главы. В 1799 г. Тик включил в первое издание пьесы «Принц Цербино» песню отшельника из «Симплициссимуса», так как задумал переиздать этот роман и «хотел предпослать ему как пробу это стихотворение» [46]. Впоследствии он его не перепечатывал, [47] так как в 1806 г. Арним и Брентано включили его в свою антологию «Чудесный рог мальчика», а Брентано привел эту песню еще и в своей «Сказке о школьном учителе Клопфштоке и его пяти сыновьях» (1814). Включив в «Дневник» эпизод с Юпитером, Тик перенес его в совершенно другую интеллектуальную и художественную атмосферу. Эстетизм и утонченный индивидуализм романтического юноши, который предается ироническим самонаблюдениям и по собственному признанию «играет комедию с самим собой», не имеют ничего общего с раздумьями Симплициссимуса о себе и окружающем его мире. Выписки из «Симплициссимуса» и «Филандера» Мошероша воспринимаются на фоне журналистики в период наполеоновских войн и приобретают публицистическое звучание. Переписав эпизод с Юпитером, автор «Дневника», за которым скрывается сам Тик, говорит, что «тут больше сатиры, нежели это замечает большая часть людей, да и во всей книге больше поэзии и куда лучше стиль, нежели можно было тому поверить. Это место и к нам еще не неприменимо, и подлинный вечный мир может быть доставлен нам только подобным героем. Я всегда вспоминаю этого Юпитера, когда слышу и читаю разнообразные проекты, коими должно быть осчастливлено человечество. Однако теперь никто не читает эту старую забытую книгу, а одни только новые политические газеты». [48]