Сила - Страница 18

Думаю, самой по себе силы русского языка во множестве ее видов и проявлений хватило бы на большое и полноценное исследование. Однако у меня гораздо более скромная задача – так или иначе нащупать некое понятие о силе, способное породить приемлемое определение этого явления, чтобы было что уточнять, собирая данные новых наблюдений.

Около полувека тому назад языковеды обратили внимание на одну странность: если исходить из общепринятого мировоззрения, то человек выглядит таким, как его описала наука, но если прислушаться к родному языку, то выявляется очень сильное несоответствие с научной картиной. И не в том, что народные представления могут говорить о чудесах или волшебстве, а прямо в самом построении языка, в его грамматике и семантике. Язык описывает человека не так, как наука!

А это значит, что народ видел человека иначе, чем мы сейчас, и с этим видением жил тысячи, если не десятки тысяч лет!

Допустим, народ говорит о душе. Это можно отбросить, как суеверие. Как и то, что он говорит о духе. Но вот то, КАК народ говорит о них, отбросить уже нельзя. И говорит он о душе или сердце, как о неких органах, скрытых в грудной клетке, но ведущих себя совсем не так, как физическое сердце.

А о духе он говорит так, что языковеды теряются, и могут использовать для него лишь иноязычное слово «субстанция», потому что дух описывается совсем не как орган, а скорее как газ или особая жидкость, заполняющие внутреннее пространство человека. И это уже не домыслы, это языковой факт, в котором отражаются совсем иные и образ мира, и сам мир.

То же самое относится и к силе, из-за чего так трудно найти ее полноценное языковедческое определение.

«Во многих отношениях, поскольку речь идет о роли соответствующего органа во внутренней жизни человека, нематериальная душа подобна такому материальному органу, как сердце, и, напротив, имеет мало общего с человеческим духом. Дух вообще не концептуализируется как орган.

Скорее это некоторая нематериальная субстанция, которая не столько находится внутри человека, сколько окружает его и его душу, как своего рода ореол… Эта субстанция может проникать туда, где человек отсутствует физически, и оставаться там, откуда человек уже ушел, в виде своего рода воспоминания о нем.

Чтоб духу твоего здесь не было! – говорят тому, кого не желают видеть в данном месте, и это означает гиперболический запрет не только физического присутствия, но и малейших нематериальных следов человека, желание уничтожить само воспоминание о нем» (Шмелев, с.23).

Описание этой «субстанции» очень важно для нашего разговора, поскольку и духа можно набираться перед решительными действиями, и собираться с духом. Однако не буду в это вдаваться подробнее, поскольку о духе надо говорить особо. Пока мне важно лишь то, что дух ведет себя, как некая среда, заполняющая тело и выходящая за его границы. В точности так же проявляется и сила.

Этим проявлениям силы была посвящена довольно подробная статья Елены Владимировны Урысон в книге «Проблемы исследования языковой картины мира». Эта статья заслуживает подробного разбора, поскольку наблюдательный языковед поставил в ней множество важнейших вопросов, которые требуют, по крайней мере, внимания психолога, а может, и философа.

Прежде всего:

«В соответствии с русской семантической системой внутри человека имеется не только потусторонняя субстанция (дух), но и некоторые другие невидимые субстанции. Рассмотрим прежде всего лексему силы, ср. Силы у меня уже не те» (Урысон, с.73).

Языковеды наши, при всей их наблюдательности, потрясающе небрежны в отношении языка. Чтобы понять их, приходится делать усилие понимания. И когда они говорят, что дух и сила – это субстанции, мы невольно делаем усилие и домысливаем: вроде газа или воды. И тем самым понимаем слово «субстанция» химически: как то, что понимается под субстанциями в химии. Что бы языковедам не дать определения этому словечку?!

Другие языковеды, правду сказать, дают его. Но не так, как Шмелев и Урысон, а так, как это было принято в философии, которой и принадлежит это слово изначально.

Крысин, 2007:

Субстанция [лат. substantia сущность, суть]. 1. филос. Объективная реальность, материя как первооснова, сущность всех вещей и явлений. Материальная субстанция. 2. То, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого. Субстанция национального духа.

Даже Ожегов в данном отношении неимоверно философичен:

Субстанция. Сущность, материя как первооснова всех вещей и явлений.

Как это совмещается с определением Урысон?!

Если исходить из подобных определений, то языковеды наши говорят о чем-то недопустимо высоком, называя дух и силу субстанциями. Недопустимо высоком для их собственного мировоззрения, конечно. Но они точно не рассчитывали на такой эффект. Они пытались сделать как раз обратное – свести и Дух, и Силу к чему-то, подобному органам человеческого тела, до этого свели Душу и Сердце к вещественному сердцу, что совершенно неоправданно даже из их собственных примеров.

Вероятно, подсказкой для понимания того смысла, что они вкладывают в слово «субстанция», будет второе, гистологическое, определение Словаря иностранных слов Бодуэна-де-Куртенэ, 1912:

Субстанция – фил. неизменная основа сменяющихся вещей; неизменная самостоятельная сущность, лежащая в основе вещей, в противоположность акциденциям или случайным, преходящим явлениям.//гистолог.: ткань тела, отличающаяся какими-нибудь характерными способностями или кругом действий…

Еще яснее это проступает в определении Чудинова (1902):

Субстанция (лат). Всякого рода вещество, материя: самостоятельный, сам по себе существующий предмет; в химии – основное начало, основание; в механике: основная сила; в литературном произведении, каком-нибудь акте человеческой деятельности – существенная часть.

В химии и физике субстанцией простецки называют то, что можно усложнять, к чему можно добавлять, из чего можно выращивать более сложные вещи. К примеру, физиологический раствор, – безусловно, субстанция для всех питательных смесей, которые можно на его основе создать.

Поэтому, говоря о духе, языковеды не говорят о духе, как о субстанции, в смысле категорий Аристотеля, где весь мир делится на дух и материю. Они говорят о нем, как о некоем газе, который и называют субстанцией всего лишь в противоположность телесным органам, которые работают, используя различные «субстанции», вроде крови, лимфы, желудочного сока, в конце концов.

Но случайных оговорок не бывает, и двусмысленное словечко-заплатка, выбранное языковедами от лени, чтобы не трудиться над лишними определениями, объяснениями и пониманием, играет свою шутку: в итоге намек на сущность и неизменную основу всех вещей становится присутствующим там, где достигнута крайняя степень унижения некогда великого и всепроникающего…

К примеру, Духа. Или Силы…

Философы либо совсем не понимали силу, либо хотели вырваться из зависимости от первобытного мышления, которое считало силу высшей ценностью своего мира. Поэтому Аристотель не ввел ее в число своих категорий, а последующие поколения не исправили эту философскую несправедливость. Вероятно, они были слепы. Или… слабы.

Даже для того, чтобы рассмотреть силу, нужно обладать силой! Это значит, что среди целых поколений философов не нашлось ни одного, обладающего достаточной силой, чтобы рассмотреть, что такое сила. Между тем:

«Силы необходимы для любых действий и усилий – физических, умственных и волевых, для всякого душевного движения: ср. Нет сил встать и закрыть форточку; Не хватает сил все решать самой; Сил больше нет терпеть эту боль; Так долго мечтал об этой поездке, а теперь нет сил даже радоваться» (Урысон, с.73).

Даже для того, чтобы собраться с духом, нужно иметь силу. Это значит, что если мы считаем основными субстанциями этого мира дух и материю, то сила оказывается неучтенной. Как бы философы ни пытались видеть ее свойством материи, она выходит за эти рамки. Она то, без чего воздействие на материю невозможно, но она не часть материи. И то же самое можно сказать про дух. Сила – нечто третье, без чего дух и материя, похоже, не смогли бы встретиться. Поэтому наименовать ее субстанцией вполне оправданно.