Сикарио - Страница 5
Мне тогда исполнилось где-то семь… или восемь лет, и в том возрасте для нас проще было «работать» в спокойном районе, надеясь в основном на чье-то милосердие, оставляя небольшое воровство на рынках и в магазинах в качестве последнего средства. Тогда как в восточной части города, начиная с Двадцать Второй улицы вплоть до Третьей, простирались настоящие дикие джунгли и там с тобой могли сделать все, что им на ум придет.
Кстати: мы прекрасно знали, что были слишком малы, худы, грязны и потому малопривлекательны, чтобы заинтересовать какого-нибудь пьяного извращенца, чтобы кого-нибудь из нас изнасиловали в темной подворотне, а уж пьяни всякой и насильников всегда хватало в трущобах.
Представляете, что значит, когда вам в «невинном» возрасте порвут задницу?
А это означает, что её могут изодрать настолько, что всю оставшуюся жизнь вы не сможете терпеть и будете все время гадить на себя.
Абигаил Анайя знал про это, ему отец рассказал, и потому сама идея покинуть хорошо изученный и полностью освоенный район его ужасала.
И не то чтобы мы были единственными «хозяевами» этого района. Нет. Другие нищие заходили сюда также. Заходили и уходили. Но постоянно здесь обитали еще две группы: одна из них жила у ворот Площади де Торос, а другая состояла из двух девчонок и одного пацана, с кем мы постоянно дрались по воскресеньям около «Старого Дома».
Абигаил Анайя, хоть и не был самым старшим, но был более сообразительным, и как-то умудрился примирить и объединить всех, после чего нас стало уже одиннадцать.
– Либо мы держимся вместе, либо нам конец… – сказал он. – Потому что здесь уже рыщут два козла «чолос» и каждый из них на целую голову выше любого из нас, а они, что ястребы, если появится один, то оглянуться не успеешь, как налетят другие.
– А они сильные.
– И их двое.
– Очень сильные. Сильнее нас.
– Но их всего двое. И, к тому же, они не разговаривают друг с другом. Ходят раздельно. Один из них из Бойяка, а другой из Толима, а это люди, которые настолько терпеть не могут друг друга, что и страх перед голодом не может заставить их сблизиться.
На вид им было лет пятнадцать, или около того. По улицам они ходили с таким видом, словно готовились к прыжку, взгляд какой-то скользящий, глазки постоянно бегающие из стороны в сторону, выискивающие жертву – всё это создавало малоприятное впечатление. Особенно тот, что был родом из Толима. Здоровенный детина, с плечами как у «чиркалеро». Должно быть, неплохо питался в лучшие времена.
Эти «чиркалерос» зарабатывают себе на жизнь изготовляя кирпичи, перетаскивая их на себе с места на место. Работа тяжелая. И если от напряжения спина у такого парня не ломалась, то со временем ребята набирали такую силу, что с одного удара могли проломить голову.
И тот тип, безо всяких сомнений, был очень опасен для нас, тем более, что все мы ростом не доходили ему до груди, да и в годах уступали, а потому у Абигаил Анайя было предостаточно причин сделать все возможное, чтобы мы объединились, иначе… всем пришлось бы уйти.
И вдруг до нас дошло, если раньше мы считали, что у нас ничего не было, то теперь так выходило, что нам придется защищать небольшой кусочек города, не шире четырех улиц, с помойными баками, с отхожими местами, с милостынею, которую мы получали от прохожих… защищать наши уже помойные баки, нашу милостыню и наш кусок города.
И Абигаил Анайя начал убеждать нас, говорил он чисто ангельским голосом.
В тот день он пришел к нам без своего привычного желтого дождевика, босой, грязный и лохматый, словно не мылся с самого рождения и голос у него изменился тогда, говорил он не так, как обращался к туристам или общался с хозяином лавки, показывая ему липовый список покупок, за которыми его якобы послала «мама», говорил много и голосом стал похож на кривого Ипполита, изрекавшего всегда больше слов, чем мы знали.
И можете поверить мне сеньор, но тем вечером, на лужайке, что поднимается от Десятой улицы к Площади де Торос, родился лидер, и очень скоро никому из нас уже не приходило в голову подвергать маломальскому сомнению каждое его слово, каждый его приказ.
– Первое, что мы сделаем – это займемся тем «чоло» из Толима, – указал он, – а потом уже другим.
Так на свет появилась «Банда Пожирателей Крупной Дичи». Звонкое название, неправда ли, тем самым мы пытались посеять панику в рядах наших врагов, но, откровенно говоря, такое название не выдержало проверки временем и очень скоро по причинам, о которых расскажу чуть позже, шайка наша переименовалась в «Банду из Бетона» – тоже неплохо, звучно и со смыслом, и под этим названием нас все и знали.
Как вы помните Абигаил Анайя поднялся до уровня нашего вожака, и первое, что сделал – организовал «работу» в группе таким образом, что уже через неделю мы знали все о перемещениях здоровяка «чоло» из Толима: мы знали где и как он ест, где срет, где спит, в каком месте напивается до бесчувствия, когда ему удается раздобыть пригоршню песо, продавая «дворники», что крал с автомобилей, оставленных на ночь в нашем районе.
А тут еще начали переделывать площадь у фонтана, мостить по-новому, расширять тротуары. Субботним вечером мы терпеливо дожидались нашего «подопечного», когда, покачиваясь, он доберется до входа в кинотеатр и забудется где-нибудь в углу пьяным сном.
Проснулся он на следующий день ближе к полудню, посредине площади, сидя на старом стуле без сиденья. Протерев глаза, но не протрезвев полностью, парень начал с диким видом озираться кругом, стараясь изо всех сил понять каким же образом оказался в том месте, но ни встать, ни тем более уйти он не мог, потому что ноги его по самую щиколотку увязли в уже застывшем бетоне.
До сих пор меня разбирает смех, когда вспоминаю ту сцену! Что за чертенок был Абигаил Анайя, такие шалости придумывал!
Представляете, что чувствует человек, вдруг превратившийся в живую статую посреди площади?
Люди собрались вокруг, но никто не осмеливался подойти поближе, справедливо опасаясь, что попадут в похожую ловушку из застывающего бетона, а бедолага тем временем орал и завывал как сумасшедший, раздирая кожу и выворачивая суставы, стараясь изо всех сил высвободить свои ноги.
Денек и в самом деле выдался для него крайне неудачный, вокруг не было ни одного рабочего, и вдобавок никто не осмеливался пройти вперед, освободить его из бетонного капкана.
Подошли два полицейских. Посмотрели на происходящее, пообещали вызвать патруль и ушли, больше их не видели. Какой-то добрый гражданин побежал к телефону, но остановился на пол дороге, потому что не знал кому именно нужно звонить в такой ситуации, две дамочки, стоя с краю, довольно долго возмущались и размахивали руками, призывая всех помочь бедолаге, но никто так и не вызвался, а четверо или пятеро сопляков гоготали до слез и один из них швырнул банан, чтобы несчастный «чоло» подкрепился немного, но когда время подошло к обеду, то все просто развернулись и ушли.
Бедолага так и сидел на провалившемся стуле, отчаянно хлюпал носом и глотал сопли.
В какой-то момент проделка наша показалась мне чересчур жестокой. И хотя тот парень казался нам ужасно взрослым, но на самом деле ему было всего лет пятнадцать, не больше.
Второй «чоло», из Бойяка, также пришел на площадь, но пробыл там недолго. Внимательно посмотрел на происходящее, перевел взгляд на нас, осмотрел каждого, понял что к чему, и, не проронив ни слова, развернулся и пошел в сторону центра, больше мы его никогда не видели.
А потом начался дождь.
Немногие прохожие разбрелись по домам или скрылись в кинотеатре, и на площади остались лишь живая «статуя-чоло», да «Банда Пожирателей Крупной Дичи» в полном составе, что, рассевшись по краю площади, безучастно наблюдали за страданиями несчастного.
И то был магический момент, сеньор. Хотите верьте, хотите нет, но первый раз в жизни я испытал удивительное чувство принадлежности к чему-то, ощущение того, что я кто-то и что одновременно я часть чего-то большого. В тот день я понял, что, несмотря на мою внешнюю худосочность и физическую слабость и огромный голод, разъедавший меня изнутри, я был силен, и сила эта происходила оттого, что таких хворых, тщедушных, вечно голодных и несчастных вокруг было несметное количество.