Сид и Ненси(СИ) - Страница 13

Вскоре вернулась Аня и сообщила, что бабушка Данни придет завтра в полдень, тетя Мэгги с детьми приедет, как обычно, ближе к вечеру. Теперь Сид от возбуждения долго не мог заснуть. "Завтра, все завтра", - стучало у него в голове.

День с утра тянулся невыносимо долго. До прихода бабушки (и в этот раз она подарила ему новый джемпер, только зеленый) Сид еще дотерпел, а потом невыносимо мучился. Он хромал из угла в угол по комнате, нервно грыз пальцы и все думал: "Ну вот, ну вот, уже скоро". Даже на листки со стихами он не смотрел, все его мысли занимала только она. Сам того не замечая, он стал каждые пять минут глядеть на часы и считать в уме, через сколько минут он ее увидит. Когда сестра и бабушка позвали его к столу, он крикнул, что хочет дождаться остальных гостей. На самом деле есть ему просто не хотелось, он был даже уверен, что от волнения не сможет проглотить ни куска.

Порой его охватывала тревога: а вдруг она не приедет? Но он всячески гнал от себя эту мысль. Потом его вдруг охватывало сомнение: а вдруг у нее уже есть любимый, и на него, урода, она и смотреть не станет? "Но ведь главное в человеке - не тело, а душа, - утешал он самого себя словами Ани. - Уж поговорить-то с ней нормально я смогу. А если почитать ей стихи, то тогда я ей точно понравлюсь. Да, я так и сделаю". С этой мыслью он едва дотерпел до вечера.

И вот, едва пробило семь, на улице вновь, как и восемь лет назад, зашумел "Кадиллак". Сид радостно бросился по лестнице вниз, чуть не вывихнув на последней ступеньке здоровую ногу.

Возле "Кадиллака" вновь стояла тетя Мэгги, совсем не изменившаяся за восемь лет, и Энди, сильно выросший и возмужавший, с большим черным футляром в руках. Тетушка чмокнула Сида в щеку, а Энди крепко пожал ему руку, успев при этом подмигнуть Ане. Однако Сид стоял в недоумении. Где же Таня? Он так и не решился никому задать этот вопрос, а тем временем все уже направились на веранду. По пути Энди вручил брату футляр, оказавшийся подарком. Внутри была лакированная, совсем новенькая гитара.

- Ты ведь пишешь стихи, Сидди? - спросил Энди. Сид удивился: он ведь никому, кроме сестры, не говорил об этом. Когда она успела рассказать троюродному брату? - Ну вот, а теперь научишься играть, сможешь подбирать к стихам мелодии. Запишешь песни, станешь знаменитым. Верно я говорю?

Энди улыбался, сверкая крепкими зубами. Он сам уже играл в группе, твердо решив стать музыкантом. Но пробиться на настоящую сцену у них пока не получалось, поэтому Энди работал автомехаником, а играл в свободное от работы время, уже успев вскружить голову всем девчонкам в городке.

Начался праздничный ужин. Снова, как и восемь лет назад, тетя Мэгги о чем-то болтала, обращаясь главным образом к бабушке Данни, так как никто ее больше не слушал; снова Энди, сидя рядом с Аней, с преувеличенной вежливостью подносил ей разные блюда, на этот раз, по-видимому, не надеясь ничего получить в ответ, а она только смущенно хихикала. Именинник же сидел во главе стола с грустным лицом. Все надежды рухнули. Таня не приехала. И неизвестно, увидит ли он ее снова. Когда еще удастся вот так собрать всех вместе?

После ужина Энди пошел с Сидом наверх, учить его игре на гитаре. По пути он подобрал один из листков со стихами, прочел и, как и Аня, похвалил их. Через несколько минут Сид уже забыл о Тане и с радостью принялся разучивать аккорды, а через пару часов уже наигрывал несложные отрывки. Наконец внизу снова загудел "Кадиллак", и Энди засобирался домой. И тут Сид решился, наконец, спросить его, почему же Таня не приехала. Энди замялся, словно не хотел отвечать на этот вопрос.

- Видишь ли, Сид, - произнес он. - Она... как бы тебе сказать... ну, в общем, она больше не живет с нами.

- Как не живет? - вздрогнул от изумления Сид.

- Ну, она от нас сбежала, - пояснил Энди. Сид часто заморгал.

- Давно?

- Недели две назад. Она и до этого редко дома появлялась, все куда-то бегала по ночам. Школу она совсем забросила, с мамой все время ругалась. А тут еще мать нашла у нее под матрасом пакет с травкой. Какой тут был скандал, ты не представляешь! Они чуть не подрались, ей-богу, и то потому что я их успел разнять. А на следующий день ее уже в доме в не было, и вещей в ее комнате тоже. Мать хотела было заявить в полицию, да не стала. Сказала: "Пусть живет как хочет, мне плевать. В своем доме я ее больше терпеть не стану". Жаль, что отец умер, он бы этого так не оставил. Она ведь с ним и ладила больше всех, да и мать только ради отца ее терпела.

- А ты? - спросил Сид. - Почему ты ее не стал искать?

Энди пожал плечами.

- А зачем? Все равно ничего уже не изменишь. Там, где она сейчас, ей явно лучше, чем у нас дома. Да и не станет она меня слушать. А в полицию я тем более идти не хочу. Я вообще легавых не люблю, - Энди поежился, видимо, вспомнив что-то неприятное.

В эту ночь Сид спал еще меньше, чем в предыдущую. Новость, сообщенная братом, выбила его из колеи и сильно взволновала. Значит, все, о чем предупреждал его Энди восемь лет назад, сбылось. Действительно, Таня жила как-то совсем по-особенному, захватывающе и романтически, не завися ни от кого, совсем как в книгах. Но от этого она стала нравиться Сиду еще больше. Как много бы он отдал за то, чтобы быть сейчас с ней рядом, где-нибудь вдали отсюда, от скучной осточертевшей жизни! Но кто он рядом с ней? Несчастный убогий парень, которого и полюбить-то совсем не за что! Теперь он не понимал, как он мог надеяться на ее любовь. В порыве отчаяния Сид вскочил с кровати и, схватив ручку и листок бумаги, стал писать. В его голове внезапно вспыхнул замысел целой поэмы под названием "Сид и Ненси". Он даже придумал две последние ее строчки:

И даже посмертно они будут вместе,

Вечная память им - Сиду и Ненси.

Он сидел почти целую ночь, но написать сумел только три строфы. Все его вдохновение вдруг иссякло и, как он ни старался, не смог выдавить из себя ни строчки. Заснул он уже на рассвете, прямо за столом, уронив ручку на пол.

Весь следующий день он занимался тем, что пытался подобрать на гитаре мелодии к своим стихам. Порой у него получалось даже неплохо, и он радовался, но потом пальцы как-то резко соскакивали со струн, и мелодия не выходила. Сид сердился и начинал все заново. К вечеру он уже умел наигрывать несколько мелодий на мотив своих коротких стихотворений. И вот наконец, уже поздним вечером, когда все в доме спали, он решился попробовать сыграть мелодию на мотив поэмы "Сид и Ненси". Это было довольно трудно, но Сид не отчаивался, не кипятился, а упорно играл. Пальцы у него устали и страшно болели, но он продолжал играть, зная, что уж эту мелодию он просто обязан сыграть и выучить наизусть. И вдруг случилось чудо, пальцы его как будто сами побежали по струнам, и музыка полилась живо, радостно. Сам не веря в удачу, он играл все громче, чувствуя ритм, и даже стал напевать слова. Внезапно дверь комнаты с треском распахнулась. Сид в ужасе обернулся. На пороге стоял отец в одной рубашке, с красными глазами, его ноздри раздувались, со свистом вдыхая воздух.

- Ты какого хуя вздумал бренчать на ночь глядя, засранец? - произнес он тихо, но голос его так и дрожал от гнева. - Я не спал двое суток, а он тут, видите ли, забавляется!

Сид, отложив гитару, смущенно молчал. Видимо, он и в самом деле играл слишком громко, раз отец снизу услышал.

- Откуда гитара?! - взревел вдруг отец так, что уши у Сида заложило. - У кого украл, тварь ты эдакая?!

- Мне ее подарили, - смущенно пробормотал Сид.

- Кто подарил?! - отец побледнел от ярости, губы его затряслись, кулаки сжались сами собой.

- Энди... на день рождения, - оправдывался Сид. Казалось, отец на секунду смягчился, но затем он шагнул к сыну, схватил гитару и со словами "Теперь никогда больше не станешь бренчать" вышвырнул ее в окно. Все это случилось так быстро, что Сид сообразил, что произошло, только когда снизу раздался треск и жалобное треньканье струн. Не помня себя от страха, мальчик сбежал вниз, почти перестав хромать, и выскочил в сад. Гитара валялась тут же, разбившись о ствол молодого дуба, который они с Аней посадили лет десять тому назад. Сид поднял ее на руки бережно, как ребенка, но взглянув, понял, что инструмент испорчен. Гриф сломан, струны порваны, корпус весь в трещинах. Только отец мог швырнуть ее с такой силой.