Сибирское дело - Страница 4

– Почему? – спросил Маркел.

– Да потому что, – как бы нехотя ответил князь Семён, – думаю, что никаких подарков не было, а это они уже сейчас списали на него.

– Кто списал? – спросил Маркел.

– Ну, мало ли, – задумчиво ответил князь Семён. – Да и не наше это дело! – продолжил он своим привычным бодрым голосом. – Наше дело – сыскать правду! Вот ты и езжай к Мансурову, приведи его к кресту и со всей строгостью дознайся, были ли на самом деле Ермаку от нас подарки, и если их не было, то моей властью позволяю тебе сразу ехать обратно. Ну а если они всё же были, тогда не обессудь! Тогда езжай, как было оговорено, в Сибирь, и там ищи. А если и в Сибири не найдёшь, тогда езжай в Китай, в Опоньское царство и, если надо, то и дальше, но царские вещицы любят счёт, их надо вернуть, понятно?!

Маркел кивнул, что понятно, и вздохнул. Князь Семён спросил:

– Что-то ещё хочешь сказать?

Маркел помялся и ответил:

– Хочу узнать про Гурия Корнеевича Мухина, сотенного начального голову Государева стремянного полка. Жив он или нет?

Князь Семён усмехнулся, спросил:

– А ты как думаешь?

Маркел покраснел и ответил:

– Я хочу знать, как оно есть на самом деле.

– Э! – нарастяжку сказал князь Семён. – Я могу послать к ливонцам, в крепость Венден, человека, он узнает. Мне это недорого станет.

– А пока что ничего не ведомо?

– Пока что ничего.

Маркел открыл было рот… но так и закрыл, промолчавши. Князь Семён ещё сильнее усмехнулся и сказал:

– Ладно, тогда пока что вот как сделаем. Ты езжай туда, ищи, а мы тут посидим, подождём. И никого к ливонцам посылать не будем. Но и оттуда никого не примем, если что.

Маркел поклонился. Князь Семён махнул рукой. Маркел поклонился ещё ниже и, не разгибаясь, вышел.

Когда Маркел пришёл домой, Нюська сидела на полу и играла с деревянной куклой. Маркел спросил, где мамка. Ушла к ведьме, ответила Нюська. Зачем, строго спросил Маркел, потому что не любил такого. Я не знаю, ответила Нюська.

Маркел сел за стол. Нюська подала ему поесть, а сама села напротив. Маркел ел и спрашивал о всяких мелочах, Нюська охотно отвечала. Потом вдруг замолчала, облизала губы и сказала:

– Ты же в Сибирь идёшь?

– В Сибирь, – кивнул Маркел. – А что?

– Привези мне оттуда манит-камень.

– Это что такое?

– А это такая диковина. Чёрненький камешек, маленький. На кого его наставишь, того он к тебе и манит.

– Э! – засмеялся Маркел. – Зачем тебе это? Я и так вон как близко сижу, можно рукой достать.

– А я не про тебя, – сказала Нюська и насупилась.

Маркел подумал и сообразил: вот про кого это она – про Гурия Корнеевича! И тут Маркел тоже насупился, больше уже ни о чём не заговаривал, а сидел сычом, ел молча, глазами посверкивал. Нюська, такое увидав, испугалась, стала шуметь, пошучивать, но Маркел как будто ничего не слышал. А как поел, пошёл и лёг на лавку, заложил руки за голову.

Пришла Параска, остановилась в двери, осмотрелась. Потом, повернувшись к Нюське, спросила:

– Ты чего ему сказала, дура?!

– Ничего, – тихо ответила Нюська.

Параска посмотрела на Маркела. Маркел сел на лавке и сказал:

– А что, ей уже и слова не сказать?!

– Ну, – растерялась Параска, – сказать. А пока иди, Нюся, иди. Надо будет, позову.

Нюська надулась и нехотя вышла. Параска села рядом с Маркелом и начала расстёгивать на нём ворот рубахи.

– Ты чего это? – спросил Маркел.

– Так надо.

Параска потянула за шнурок и вытащила из-под рубахи Маркелову ладанку. Маркел перепугался, побелел. Параска сказала:

– Не робей.

И развязала ладанку. Маркел не шевелился.

– Видишь? – спросила Параска, разжимая свой пухлый бабий кулачок.

На ладони лежал маленький засохший корень.

– Вот это пожуёшь, и сразу как рукой снимает, – сказала Параска.

– Что снимает? – спросил Маркел.

– Всё снимает, особенно сглаз, – строгим голосом ответила Параска, засовывая корешок в ладанку. – Знаешь, какие в Сибири бабы злые? Татарки эти сибирские, ого! Им такого, как тебя, околдовать – раз плюнуть. Вскочит на стол и как пойдёт плясать! А брюхо голое! И эти вот так торчат! А вам, мужикам, много надо? А так корешок пожевал – и отпустило.

– А если не жевать? – спросил Маркел.

– А ты побожись, что пожуёшь! Побожись, побожись! Я вот уже божилась.

– У ведьмы!

– Что у ведьмы? Она с крестиком!

– С хвостом она!

– Тьфу на тебя! Божись!

Маркел побожился, что будет жевать, если татарки нападут. Тогда Параска ещё прибавила, что этот целебный корешок не только от сглаза помогает, но и от отравы – тоже надо пожевать, а после хоть змеёй закусывай, не страшно. И опять поставила на стол графинчик, разложила закусок…

Ну и так далее.

А после наступила ночь, они заснули.

Посреди ночи Маркел вдруг проснулся. Было жарко, дышать нечем. Маркел поднялся, подошёл к столу, напился квасу, полегчало. Маркел вернулся к лавке, сел с краю и задумался. Хотя чего тут было думать? И так уже всё было ясно: недоброе это сибирское дело, скользкое, лживое! Доброе, это когда всё ясно – убьют кого-нибудь или ограбят, приходи и поднимай на дыбу, спрашивай, а тут только и смотри, чтобы самого на дыбу не подняли, или что там в Сибири вместо дыбы у татар, да и не всё равно ли, что, а гадко так, как и тогда, когда царь-государь преставился ровно два года тому назад, вот Котька-пёс накликал, тьфу, всё из-за Котьки, сглазил! Маркел плюнул со зла, лёг, обнял Параску покрепче, зажмурил глаза и заснул.

Назавтра утром они проснулись чуть свет. Маркел сразу начал собираться в дорогу, а Параска крадучись ушла к себе. Маркел продолжал собираться. Вернулась Параска, теперь уже с Нюськой, и они обе стали накрывать на стол. Стол был богатый, даже с пирогами с мёдом. Но веселья не было – они молча сели, все трое, и молча позавтракали. После Маркел встал и оделся в сибирское, тёплое, только шапку пока что не стал надевать. Параска сняла со стены образ Николы, начала читать молитвы, Нюська за ней подхватывала. Когда они замолчали, Маркел приложился к иконе и отступил на шаг. Параска его иконою перекрестила. Маркел надел шапку, повернулся к двери и окликнул. Тут же вошёл Филька, взял у Параски узел с вещами. Тогда Параска взяла узелок поменьше, узелок был припасён заранее. Маркел, глядя на него, нахмурился, но промолчал.

Они вышли на крыльцо и стали сходить с него все вместе. Маркелу это не понравилось, он обернулся и расставил руки перед Нюськой и Параской. Они нехотя остановились. Маркел обнял Нюську, потрепал. А Параску он на людях лапать не решился, и только поклонился ей в пояс. Параска немо заплакала, протянула Фильке узелок и стала утираться платочком. Нюська тоже стала нюниться. Чтобы их дальше не терзать, Маркел и Филька, развернувшись, пошли скорым шагом.

Да и идти там было недалеко – через Ивановскую площадь. Пришли к приказным палатам и мимо Разбойного приказа подошли к Ямскому же приказу, или, как привычно было называть, к Ямской избе. Там их уже ждали давешние Котька Вислый и Степан (правильнее, Стёпка), оба разбойные подьячие, а с ними Захар Домрачеев, стряпчий Ямской избы. За ним стояла пароконка, запряжённая гусём. Кони, сразу видно, были свежие, ухоженные, ладные. Рядом похаживал их проводник, чистил коней, оглаживал. Лицо у проводника было красное, глаза весело посверкивали, наверное, уже успел хватить, подумалось. Маркел и Филька подошли к своим и поздоровались. Захар подал Маркелу свёрнутую в трубку подорожную с чёрной вислой печатью. Маркел развернул её и начал, шевеля губами, бубнить себе под нос:

«По Государеву Царёву и Великого Князя указу по дороге от Москвы через Ярославль, Ростов, Вологду, Устюг Великий и далее, куда будет указано… везде, не издержав ни часу… моему верному слуге Маркелу Петрову сыну Косому всегда два добрых коня с подводою, да проводника, в оглобли, а где надобно, и суденко с гребцами… И подавать ему на корм на каждый день куря да две части говядины… и ещё всего другого прочего столько, сколько его чрево примет. Писано на Москве лета 7094 марта в 20 день».