Сиамские близнецы - Страница 38
— Мы должны приступить к активным действиям, — без предисловий заявил он Чиано. — Мы должны переходить в наступление. — И с пылом принялся доказывать, что интересы Италии и Германии никак не противоречат друг другу, у них общие цели.
Чиано сослался на позицию соседних держав, которые могут не понять этих целей.
— В конце концов все, что мы делаем, мы можем объяснить борьбой с большевизмом! — парировал Гитлер, и Чиано согласился, что антибольшевизм как тактическое средство беспроигрышен.
25 октября 1936 года германо-итальянский протокол был подписан. Два государства заявили всему миру, что отныне устанавливают общую линию поведения в важных вопросах международной политики. Правда, от мировой общественности пришлось засекретить последний пункт протокола, потому как этот пункт определял районы агрессии: Германия облюбовала для себя Центральную и Восточную Европу, а Италия — бассейн Средиземного моря. 1 ноября Муссолини назовет этот протокол «ось Рим — Берлин».
Дело было сделано, и Гитлер вновь вернулся к роли радушного хозяина. А Чиано все еще настороженно ждал момента, когда можно к месту, будто между прочим, подсунуть фюреру британский меморандум. Зная о нем, трудно свои действия оправдывать одной биологической ненавистью к красным.
Случай не замедлил представиться. Вечером они вдвоем сидели у камина, и Гитлер сам заговорил об англичанах.
— Вот также мы сидели с Ллойд-Джорджем, — задумчиво проговорил Гитлер. — Он приехал с детьми, сыном Гвилимом и дочерью Меган. Крайне живой старик и все еще похож на «маленького валлийского волшебника», как называли его когда-то.
— Это уже лев в отставке, — степенно заметил Чиано, нащупывая переход к нужному разговору, который должен подорвать интерес фюрера к разным «валлийским волшебникам». Конечно, Чиано понимал, что пышный прием, оказанный в Германии Ллойд-Джорджу, объясняется прежде всего личным авторитетом Ллойд-Джорджа в политических кругах, хотя он давно, с 1922 года, перестал быть премьером и теперь уже терял и положение лидера либеральной партии, оставался только членом парламента. Однако его влияние на руководящие круги, как и влияние на них Уинстона Черчилля, также не имевшего в данный момент государственного поста, измерялось иными категориями — личностью, умом, кругозором… Черчилля несколько раз приглашали в Германию, но сэр Уинстон всячески уклонялся, проявляя при этом предусмотрительность и дальновидность. Впоследствии он заметит в одной из частных бесед: «Англичане, посещавшие в предвоенные годы германского фюрера, оказались затем в неудобном положении».
— Ллойд-Джордж высоко оценил успехи Трудового фронта в борьбе с безработицей, — продолжал Гитлер, и Чиано опять степенно кивнул. Разумеется, Ллойд-Джордж интересовался этим вопросом, поскольку еще в 1911 году проводил закон о страховании по безработице. — И вообще лидер либералов приходил в восторг от наших предприятий, сельскохозяйственных лагерей, мы долго беседовали, и я был удовлетворен этой беседой. Всегда приятно иметь дело с человеком, который понимает тебя и разумом и сердцем. Ллойд-Джордж готов убедить лондонских и парижских политиков в необходимости тройственного союза, — Гитлер тяжело поднялся с кресла, Чиано показалось, что левая рука, на которую он, вставая, оперся, подвела его.
Фюрер подошел к рабочему столу:
— Хочу немного похвастать, хотя я не честолюбив. Но мы же свои, так что простительно. Вот «Дейли экспресс», прочтите, дорогой граф, и убедитесь, насколько британцы верят в наше миролюбие после рейнской эпопеи. Вы владеете языком? Есть перевод.
Чиано языком владел.
«Те, кто воображают, — читал Чиано, — что Германия вернулась к своему старому империализму, не имеют никакого представления о характере происшедшей перемены. Мысль о Германии как об угрозе для Европы, с мощной армией, готовой перешагнуть через границы других государств, чужда ее новой программе… Немцы будут стоять насмерть против всякого вторжения в их собственную страну, но сами они не имеют желания вторгаться в какую-либо другую страну».
Граф аккуратно сложил газету, погасил усмешку в тонких усиках:
— Скорее всего, «маленький валлийский волшебник» лицемерит. Либо мнение Ллойд-Джорджа имеет уже столь символическое значение, что он может позволить себе любое заявление, даже идущее вразрез с официальной точкой зрения. — Чиано со злорадством наблюдал, как меняется лицо Гитлера — от самодовольного до искренне обескураженного. — И поэтому я считаю своим долгом, фюрер, ознакомить вас с чрезвычайно неприятным документом. Он развенчивает эту дезинформацию. Вот этот документ с переводом. Здесь англичане не лицемерят.
И Чиано жестом фокусника достал из внутреннего кармана дважды украденный меморандум Идена.
Гитлер впился в строчки, лицо пошло пятнами, стало гневным. «…Правительства Германии и Италии являются сборищем опасных авантюристов…»
— Англия сама управляется авантюристами! — вдруг закричал Гитлер, срывая голос в высокий фальцет. — А сейчас ею правят бездарности! Нет, нет! — руки Гитлера затряслись, хрящеватый нос побелел от ярости. — Нет… — повторял он, перебирая бумаги и быстро, выборочно пробегая глазами то один, то другой лист. — Нет…
Чиано с удовольствием наблюдал за растущим гневом фюрера, похваливая себя за выдержку и терпение. «Гитлеру, оказывается, полезны такие инъекции правды, — думал Чиано. — Он и сейчас не особенно считается с итальянскими интересами, а что будет, если он договорится с Англией?»
Гитлер не унимался, призывая Чиано разделить его негодование:
— Они боятся нашей дружбы с дуче! А большевизма они не боятся? Что же, они не понимают, что мы, именно мы, создаем барьер этой заразе? Или им нужен красный флаг над Букингемским дворцом? Но каково название!… «Германская опасность»… Так что, они собираются воевать со мной? Мы разгромим их, потому что наше вооружение идет быстрее, чем у англичан, а им нужно заботиться не только о строительстве судов, орудий, самолетов, но и о духовном перевооружении. Они давно разучились воевать! В то время как каждый немец… — Гитлер так посмотрел на Чиано, что тот невольно отшатнулся, как от взгляда разъяренного зверя.
Меморандум Идена больно задел Гитлера. Помочь, решил он, может только Риббентроп. Хоть завтра пусть едет послом в Лондон. Но каков Чиано?!
И Гитлер снова устремил свой страшный взгляд на итальянского министра иностранных дел:
— Но здесь нет конца документа!
— Действительно, отсутствует последняя страница, — глядя исподлобья, ответил Чиано. — Но, господин канцлер, как мне рассказывал полковник Роатта, если он, конечно, не шутит, этот документ доставали через каминный дымоход кабинета Идена. Так что издержки работы в подобных условиях неизбежны.
Ах, вот как! Так документ достал итальянский разведчик! Документ, нужный прежде всего рейху! А где были хваленые увальни Гейдриха и Канариса? Где, черт бы их всех побрал?!
Гитлер бросился к телефону. Гессу на том конце провода показалось, что ему в лицо с губ фюрера летит пена. Он поначалу ничего не понял из выкриков фюрера, но потом уразумел, что Адольфу наступили на больную мозоль и он не знает, кому предъявить претензии.
— Я знаю о существовании меморандума Идена, — как можно спокойнее сказал Гесс. — Я поручил Гейдриху им заняться. Я разберусь, мой фюрер.
Гесс опустил трубку и почувствовал, как вспотела державшая ее рука. Гесс порадовался, что в Лондоне обмишурились люди Гейдриха, спрос будет с них.
…После разговора с Гессом Гейдрих позвонил Герингу. Рейхс-министр выслушал его и после паузы сказал:
— Когда хотят погубить самолет, делают перекос на крыле. Машина начинает вибрировать, — Гейдрих хоть был далек от авиации, но сразу понял, к чему клонит бывший летчик.
«Вот оно, — подумал Гейдрих. — Порадел старина Гесс! А могло начаться иначе, с моей подачи и под мою музыку. Теперь виноват не Гесс, что плохо отрабатывал английские каналы, а разведка, что не проинформировала во всей полноте, как на Гессовы усилия в Лондоне реагируют. И все по чистой случайности — потому что фюрер позвонил именно Гессу. Гессу досталось сделать первый ход, вот он и задал тон всей партии. Но теперь ход мой. Нужно срочно партию уравнять, сместить акценты, говорить не о технике разведки, а о политической сути…» Гейдриху теперь стало совершенно ясно, для чего Гесс приглашал его к себе домой, был так любезен и фальшиво откровенен, когда советовал отправить в Лондон людей из СД. Гейдрих вызвал Лаллингера.