Сиамские близнецы - Страница 12

— Я так хочу поехать летом на Олимпийские игры в Германию! Теннис! Обожаю теннис! — говорила свое Валентина.

«Так что же она хочет, — рассеянно думал Дорн, чувствуя скованность, — в Россию, замуж, на теннисные соревнования?»

— Хотите винегрет? — спросил Дорна Лиханов, он сидел рядом и наполнял свою тарелку. — Это такой салат с вареной свеклой и подсолнечным маслом, где его только добывает управляющий князя, не представляю…

— Благодарю, попробую, — отозвался Дорн. О Лиханове Дорн знал, что он из мелкопоместных дворян, бывший врангелевский офицер, прошел все круги ада эмиграции, опускался почти на самое дно, и, наверное, только крепкий нравственный стержень не позволил ему скатиться в клоаку преступного мира, хотя озлоблен на жизнь крайне. Вдобавок ко всем своим несчастьям еще и не получил репатриационную визу. Не Дорн тому виной — по этому человеку он негативных данных в Центр не передавал, поняв, что к фашистам, как русским, так и британским, Лиханов относится с брезгливым презрением порядочного человека, даже с ненавистью. Но основной заботой Бориса Лиханова всегда был прожиточный минимум, весьма скудный. Поэтому он и прижился в лондонском отделении РОВС. Ведь генерал Шатилов помогал русским эмигрантам найти работу. Лиханов на любую соглашался. Однако когда ему предложили стать слушателем школы фон Лампе, он отказался наотрез, несмотря на приличную стипендию, превосходящую многое из того, что могли предложить бывшему врангелевцу в Англии. Не захотел Лиханов стать диверсантом.

— Слышал, вы едете в Вену? — осведомился Дорн у Лиханова как бы между прочим.

— Да, — буркнул тот.

— Наверное, вам понадобится определенная сумма? Это не дешевое путешествие.

— А вы хотите предложить мне эту сумму? — усмехнулся Лиханов, бросив на Дорна недобрый взгляд.

— Да, — серьезно ответил Дорн. — За небольшую услугу. Я знаю, одно время вы работали в златошвейных мастерских при епископате. Не могли бы вы помочь выполнить там один частный заказ? Вышивку.

Лиханов задумался. Съел пирожок.

— Не знаю, — неуверенно ответил. — Не знаю…

Дорн чувствовал, как не хочется ему терять выгодное предложение.

— Я заплачу, — Дорн назвал сумму. Она намного превышала ту, которая требовалась Лиханову на дорогу до Вены и жизнь там, как он рассчитывал, в течение примерно полугода, пока удастся выхлопотать разрешение на выезд через знакомых брата в австрийском МИДе. Значит, сообразил он, Дорну эта вышивка нужна не просто так…

— Зачем нужна вышивка? — спросил с вызовом.

— Для подарка, — другого ответа Лиханов не ждал.

— Вам угодно сохранить тайну вышивки?

— Пожалуй…

— Терпеть не могу чужие тайны, но и в историю попадать не собираюсь. Хотя нужны деньги, не скрою.

— Дело простое, это подарок замужней женщине. Очень респектабельной. Я заплачу… — Дорн назвал еще более крупную сумму.

Лиханов не устоял:

— Я поговорю. Ничего пока не обещаю. В мастерских епископата работают русские златошвейки, — он зло ощерился. — Княжны, графини… Вышивать в институтах благородных девиц учились. Нуждаются очень. Только поэтому.

— Я заплачу вам аванс, сорок процентов…

После чая Багратиони предложил выйти в парк.

Молодежь направилась к площадке для гольфа. Багратиони подошел к Дорну:

— Будем судьями и болельщиками. Когда люди играют в гольф, они ничего не видят и не слышат. Кроме того, здесь у меня отличные садовые кресла, удобно и уютно сидеть в них и болтать.

Дорн ответил Багратиони неуверенным взглядом. Огляделся.

— Не озирайтесь, — тихо сказал Иван Яковлевич. — Здесь нас никто не подслушает, на вольном воздухе. В плетеные кресла аппаратик не вмонтируешь. По моим данным, у меня в доме только один офицер службы безопасности рейха — это вы. Было бы куда удивительнее, если бы мы с вами вдруг уединились. — Багратиони громко рассмеялся. — Мой отец порой говаривал: «Только грешник пьет свою чачу под одеялом».

— Ну и фрукт же этот генерал Шатилов! Зачем вы его приглашаете?

— А что же мне делать? — усмехнулся Багратиони. — Я не могу быть избирательным, не имею права обнажать своих симпатий. Как и вы, кстати.

— А вы настоящий князь? — вдруг спросил Дорн.

Багратиони засмеялся:

— Князья совершенно неподдельный. И когда-нибудь под хорошее настроение расскажу, как стал чекистом. Послушайте, я усердно молился всем англиканским угодникам, но в соборе Святого Павла так и не встретил вас. Вы умышленно не появлялись?

— Да нет. Вернулся Крюндер…

— Дост. Я знаю его подлинное имя.

Дорн опустил глаза:

— Я дважды был в храме, но, видимо, мы с вами разошлись во времени. Дост привез из Берлина указание похитить меморандум Идена «Германская опасность» и со свойственной его баронской светлости беспардонностью нещадно меня эксплуатирует.

Багратиони насторожился:

— Речь, часом, не о том досье, которое Иден разработал после подписания морского соглашения?

— Вероятно. Дост торопится. Он боится, как бы после захвата Рейнской зоны, об этом в Берлине говорят как о деле решенном, и произойти оно может буквально со дня на день, нас с ним не попросили бы отсюда.

— Это было бы печально… — отозвался Багратиони. — Я слышал кое-что, правда, сроки назывались более отдаленные. Ваша ситуация осложняется. Как некстати! Впрочем, британцы вряд ли займут активную позицию. Скорее сделают вид, что это их не касается. Но я не хочу верить, что французы простят Гитлеру наглость.

— А вдруг тот документ прольет свет на намерения англичан в случае агрессии против Франции?

— Может быть. Но как вы рассчитываете получить его?

— Кажется, Дост нашел подход к Форин офис. Я же думаю, кража подобных документов — дело не одного дня, а кроме того, это вне возможностей заранее спланированной операции. Здесь можно только уповать на случай.

— Советую вам держаться подальше и от спланированной Достом операции, и от случая. Вам нельзя подпадать под компрометацию. А вообще я не придавал бы этому документу большого значения. У Идена свой взгляд на проблему, но это не последнее слово в англо-германских отношениях. Именно этим продиктована наша с вами задача. Думаю, скорее события на Рейне, если они все же произойдут, станут реальным показателем состояния отношений королевства и рейха. Германская опасность, конечно, декларируется Иденом, он чувствует ее, я бы сказал, нутром, но в то же время Иден предлагает фон Хешу заняться созданием тройственного англо-франко-германского пакта. Иден не хочет ссориться с соседом, набирающим военную мощь. И если французы, в свою очередь пойдут па этот пакт, значит, договор Франции с СССР — маневр. Я недавно передал в Центр слова Болдуина, что Германию можно разгромить только с помощью России, но это будет иметь свои результаты — большевизацию Германии. И еще Болдуин сказал, что, зная желание Гитлера двинуться на Восток, он хотел бы, если дело дойдет до европейской драки, чтобы то была драка между большевиками и нацистами. Это уже программа. Разумеется, Болдуина пугает возможность большевизации Германии, но зато увлекает мысль, что можно измотать, ослабить Советский Союз в борьбе с Гитлером. Вот так ставится вопрос…

«Он более чем откровенен со мной, — анализировал Дорн. — Так, может быть, никакой подоплеки в наших контактах нет, Багратиони не поручали контролировать меня, просто действительно целесообразно сейчас вести именно совместную работу. Будь я на месте Багратиони и сиди рядом со мной полупровалившийся в глазах Центра — и, естественно, в моих тоже — разведчик, стал бы я выдавать свои разработки? Нет, разумеется».

— А вам, Роберт, — продолжал Иван Яковлевич, — нужно расширять контакты. Поэтому я хочу познакомить вас с одним очень любопытным человеком. Рудольф фон Шелия… дипломат, выходец из аристократической семьи. Работал в Париже с фон Хешем. Сейчас его направляют советником посольства в Варшаву, это явное понижение, в Лондон он приехал просить протекции у своего бывшего патрона. Но тот ничего для него, думаю, уже не может сделать. Фон Хеш — неугодная Берлину фигура. Я знаю отца Рудольфа. И отец, и сын ненавидят Гитлера, считают выскочкой и узурпатором, что правда. И как я понял, Рудольф ищет человека, как бы это точнее сказать… Нет, фон Шелия никогда не предал бы родину. Но Гитлер для него — это не Германия. Как я понимаю, дипломат готов по мере своих возможностей раскрыть перед миром истинные агрессивные планы фюрера. Я думаю, будет целесообразно, если фон Шелия примет вас за агента, скажем, шведской разведки. Я ему намекал, что ему стоит подумать об отделке варшавского особняка и привлечь к этой работе нейтральную фирму, имеющую филиалы в Берлине и Лондоне. Шведскую фирму. Мы поняли друг друга с полуслова. Мне кажется, Рудольф, да и его отец, который знает мои убеждения, могут догадываться о моей роли в Британии. Но это люди благородные, я не боюсь их.