Сиамские близнецы - Страница 10

На парижских бульварах уже пахло весной. Сизая дымка висела над Сеной, у моста Инвалидов продавали подснежники, и Шантон галантно преподнес букетик Одиль. Их можно было принять за счастливую семейную пару. Они неторопливо шли, он спокойно и уверенно держал ее под руку, как это бывает только у супругов, в их взглядах и прикосновениях не было ничего от пылких любовников. Вечером они поужинали в маленьком ресторане, и Одиль с жадностью поглощала французские соусы и французское вино — то, что слишком любила, чего надолго лишалась. Потом Шантон отвез ее на улицу Колизе, они посидели в ее комнате, где под абажуром болтался никому не нужный японский веер, выпили пo чашке кофе с ликером, и Шантон намекнул, что устал и не прочь лечь в постель.

— Это тоже в интересах Марианны? — с усмешкой спросила Одиль, снимая с тахты покрывало. Пьера Шантона она полюбила не сразу, но по-настоящему. Ему она хотела бы родить сына. Правда, Пьер был на целых двадцать лет старше ее, но какое значение имеют такие подробности, когда любишь?

2 марта 1936 года в австрийском посольстве в Лондоне устраивался музыкальный вечер. Большой красивый дом в английском стиле, который занимало посольство, вмещал уйму народу, и кого здесь только не было! Английские, австрийские, итальянские певцы, актеры, художники, композиторы, представители дипломатического корпуса, английские аристократы, живущие в Лондоне иностранцы из всех государств Европы. Вечера, выставки, фестивали в австрийском посольстве были весьма популярны, а послу Австрии в Великобритании барону Георгу фон Франкенштейну давали возможность как-то выделяться из вереницы дипломатических представительств «второстепенных европейских стран», в одну из которых после Версальского договора превратилась Австрия. И теперь ее посол старался всеми средствами искусства компенсировать недостаток политического влияния. После прихода к власти в Германии нацистов фон Франкенштейн, потомственный дипломат из древнего немецкого аристократического рода, жил в постоянном страхе за само существование своей родины. На его вечерах бывали лорд Ридесдель, лорд Лондондерри, вдовствующая королева Мэри, и он, принимая влиятельных политиков и крупных финансистов Великобритании, постоянно оказывался в роли просителя: то субсидий и займов для предупреждения финансового банкротства Австрийской Республики, то политических и мирных гарантий для сохранения ее суверенитета. Аристократизм, католицизм и австрийский национализм сделали фон Франкенштейна антинацистом, однако у себя в посольстве он принимал и германских лондонцев из тех, что поднялись к государственным вершинам вместе с Гитлером.

Франкенштейн наблюдал за своими гостями. У рояля германский посол Леопольд фон Хеш развлекал двух актрис из театра «Олд Вик» — Джойс Редман и Вивьен Ли — после нескольких киноролей ей пророчат славу второй Греты Гарбо. К ним с бокалом в руках подошла жена сотрудника американского военного атташата миссис Трайден. Ее в дипкорпусе считают пустышкой, не любят, жалея Трайдена, который, ясно, с такой женой серьезной дипломатической карьеры не сделает. Что ей нужно от германского посла? На актрис миссис Трайден внимания не обратила, бесцеремонно прервала беседу и обратилась к фон Хешу. Всего несколько любезных слов, и миссис Трайден отошла к высокому рыжеволосому мужчине, вместе с ним поднялась на галерею, там сегодня выставка лондонских прерафаэлитов. Стало быть, ничего ей от фон Хеша не нужно, иначе беседа затянулась бы. Просто германский посол — весьма импозантный мужчина, а эта дама, по слухам, привлекательных мужчин старается не пропускать. На угловом диванчике беседуют известный своими просоветскими настроениями адвокат Денис Притт и дуайен дипкорпуса. Им всегда есть что обсудить.

В гостиной появился корреспондент «Дейли мейл» О'Брайн. Что-то не понравилось послу в выражении лица журналиста — пожалуй, нервозная напряженность. А тот, на ходу отвечая на приветствия знакомых, направлялся к хозяину дома.

— Добрый вечер, господин посол, — церемонно начал О'Брайн. — Ваш праздник, как всегда, прекрасен. Я вижу вокруг себя столько оживленных счастливых людей… Но не могли бы мы с вами, сэр, обменяться парой слов наедине?

— Прошу в мой кабинет…

Кабинет Франкенштейна был убран в азиатском стиле: японская графика на шелке, лакированные индийские шкатулки, китайские вазы, статуэтки Будды, Шивы, Шактри. Все было дорогое, со вкусом подобранное.

— Прошу, присаживайтесь… — посол указал на кресло. — Я слышал, вы освещали Олимпийские игры в Гармише.

— Да… Но я хочу рассказать вам о других событиях. Они тоже произошли в Гармише, хотя к спорту отношения не имеют. В Гармише Гитлер заявил военному министру генералу Бломбергу о своем намерении оккупировать Рейнскую зону без предварительных предупреждений и переговоров. И сказал примерно следующее: «Я знаю, Франция ничего не предпримет, и мы сможем действовать в совершенно спокойной обстановке. Нет даже необходимости выдавать нашим солдатам боеприпасы, так как им не придется сделать ни одного выстрела. Если же Франция предпримет ответные действия, в тот вечер, когда мы войдем в Рейнскую зону, я покончу с собой, и вы сможете отдать приказ об отступлении», — рассказывая, О'Брайн любовался шитым бисером бюваром и гадал, какой восточный орнамент его украшает — турецкий, туркестанский? Они же были прежде очень знамениты, туркестанские вышивки…

— Почему вы рассказываете это мне? — сдержанно спросил Франкенштейн.

— Я не верю в самоубийство Гитлера, но я не верю и в то, что Франция молча снесет оскорбление, которое к тому же скомпрометирует ее политическую состоятельность в глазах малых стран, ведь для них она всегда была старшим партнером и покровителем. А что будут вынуждены думать новые союзники Франции?

— Я надеюсь на дипломатическое влияние Кремля.

— Слова, слова, слова… Гитлер помнит эту реплику из «Гамлета».

— Но если к голосу России и Франции присоединится Великобритания? Господин посол, мне известно ваше политическое влияние, ваши возможности, те, которые помимо официальных тоже имеют немалый вес… Может быть, стоит заранее, опережая Гитлера, сделать совместное заявление или, например, заключить тройственный договор на случай попыток нарушить Версальский?

— Двадцать пятого февраля, — задумчиво проговорил фон Франкенштейн, — я был приглашен на завтрак к фон Хешу. Он сказал мне, что английское правительство не будет действовать, если германские войска вступят в Рейнскую зону. Французы, разумеется, вы правы, оглянутся на Лондон. Так что разрыв Локарнских соглашений, как мы видим теперь, уже подготовлен дипломатически. И Кремль уже остался в одиночестве с любыми благими пожеланиями.

— Может быть, вам стоит еще раз переговорить с фон Хешем?

— Фон Хеш не любит Гитлера. А на Вильгельмштрассе недовольны фон Хешем. Для него добровольная отставка была бы благом. Ибо… Ибо ходит немало самых разных толков, — слово «разных» Франкенштейн выделил голосом, и оно прозвучало зловеще. — Но я не могу не предупредить его, не могу ему не сказать… Хотя поставлю его в неприятное положение. Мы оба… старые дипломатические волки, у нас обоих нет семьи, нет друзей и иных интересов. Я не представляю жизнь вне… Фон Хеш, увы, тоже. Но я думаю, фон Хеш еще на что-то надеется. Я служить Гитлеру не стану, — Франкенштейн грустно покачал головой.

Дверь кабинета вдруг приоткрылась, на пороге стояла миссис Трайден. Она, казалось, смутилась, увидев в кабинете посла представителя прессы, — вдруг этот разговор носит официальный характер, а она заглянула случайно.

И О'Брайн подумал, что француженка рассчитывала застать посла одного.

Неловкую ситуацию женщина разрядила по-своему: улыбнувшись, Одиль извинилась и попросила у мужчин дать ей прикурить. «Вот, — она подошла к письменному столу посла и пощелкала большой, блестящей зажигалкой из нержавеющей стали, — какая досада, кончился бензин…»

В холле, прислонившись к колонне, стоял Фриц Дост. По лестнице спустилась сияющая Одиль. Увидев Доста, направилась к нему.