Шустрая рыжая лисица - Страница 29
– Наш рейс минут через двадцать пять.
Взяв чемоданчик, я отнес его в зал ожидания; отыскав укромное местечко, поставил на пол и повернулся к ней со словами:
– Ты что – рехнулась?
Она вцепилась в мое запястье сильными и совершенно ледяными пальцами, подняла глаза и проговорила:
– Все в порядке. Нет, правда. Все в порядке.
– Но...
– Получить обратно багаж я не смогла – он был уже на борту. О нем позаботятся в Нью-Йорке. Послушай, Трев... Я взрослая женщина.
– Но ведь...
– Помолчи, дорогой. Ради Бога, помолчи. Ты что, хочешь, чтобы я сама бросилась тебе на шею? И не смотри на меня как парализованная мышь. Скажи, что ты рад. Ну скажи хоть что-нибудь!
Кончиками пальцев я провел по ее щеке, погладил черную как смоль бровь.
– О'кей. Что-нибудь скажу.
– О Боже! – Она закрыла глаза и вздрогнула. – Я же ни на что не претендую, Трев. Ничего такого. Как бы то ни было...
– Как бы то ни было...
– Ты только не смейся.
– Ты же сама все прекрасно понимаешь.
Я уловил выражение испуга на ее лице.
– Трев, может, я совсем не то, что тебе... Может, ты никогда всерьез... Просто был со мной любезен, а сейчас...
– Ты все прекрасно понимаешь. Помолчи, моя хорошая.
– Я послала в Нью-Йорк телеграмму.
– В которой мило извинилась за задержку?
– Ах, да к черту все это! Мы с тобой ведь никогда по-настоящему не целовались. И у меня колени дрожат. Дорогой мой, прошу тебя, отведи меня куда-нибудь – мне просто необходимо выпить.
Во время полета, несмотря на чарующую близость Дэны, несмотря, на то что я ощущал аромат ее тела, утопал в ее темных, бездонных глаза и был полон предвкушений, от которых перехватывало дыхание, – несмотря на все это, в какой-то части моего мозга по-прежнему прокручивалась и перемалывалась вся эта грязная история. Потрудились мы немало и смогли сбросить со счетов одного за другим почти всех из той веселой компании. Карл Абель, гроза гор, не более опасный, чем падение на задницу на лыжне для начинающих. Заживо сгоревший в шипении октана Сонни Кэттон. Нэнси Эббот, тоже неотвратимо сгорающая, только на более медленном огне. Нет смысла проверять Харви и Ричи, ребят из Корнелла. Им бы просто никто не поверил, похвастайся они этим приключением. Кэзуэлл Эдгарс не был с этим связан. Впрочем, он уже не был связан почти ни с чем в этом мире. Айвз умер, причем не своей смертью. Как и Пэтти Макгрудер. Если удача хоть немного улыбнулась старому Эбботу, то и он уже встретил свою кончину – не столь ужасную, быть может? Хотя смерть – есть смерть.
Осталось трое подозреваемых: яхтсмен и бездумный прожигатель жизни Вэнс Макгрудер, официантка по прозвищу Уиппи, полоумный мужичонка – Боген. Ей-богу, расследовать это дело – все равно что бродить по опустевшему дому и открывать подряд все шкафы, проверяя их содержимое. Похоже, дело оказалось более сложным, чем я мог вообразить. Или я взялся за него не с того конца? С таким трудом найденные ниточки поминутно ускользали из рук. И я не мог отделаться от ощущения, что Лайзе Дин угрожает опасность, а возможно, и мне – хотя и не представлял, от кого исходит эта угроза и в чем она заключается. Наверняка я знал только две вещи. Во-первых, осмотр шкафов подходит к концу, а, во-вторых, я был несказанно рад, что судьба уберегла меня от вечеринок на солнечных террасах. И покрепче сжав руку сидящей рядом со мной девушки, я сказал себе, что жизнь прекрасна, и отогнал прочь мрачные мысли.
Мы приземлились вскоре после полудня. Что-то нереальное было в сочетании голубых прудов и зеленых судоходных каналов с бесконечной коричневой пустыней, напоминавшей потрескавшуюся шкурку старой ящерицы. С нами вместе прилетела группа паломников. Одетые с иголочки, они изо всех сил старались не показать, какой интерес у них вызывают турникеты в аэропорту, стремительный полет, объявления по радио и прочие чудеса цивилизации. Все они бережно сохраняли в себе ощущения страданий и стремились как можно скорее припасть к той самой нужной им плите в том самом определенном месте, где они уж воистину приобщатся к мукам, выпавшим когда-то на долю Христа. Когда наша группа проходила через пропускной пункт, я заметил парочку наблюдателей; прислонившись к стене, они стреляли глазами направо и налево – такие убаюкивающе-бдительные. Паломников они окинули быстрыми и цепкими взглядами из-под темных очков. У этих ребят в памяти существует нечто вроде картотеки на все десять тысяч неблагонадежных лиц, проживающих в Слотсвилле, да к тому же они обладают безошибочным нюхом на приближающуюся опасность.
Моя дама на сей раз не занималась никакими транзитными услугами. А я все еще испытывал какое-то приятное и необычное ощущение от нашего полета: он прошел в полном молчании, рука Дэны крепко сжимала мою руку, темные глаза были полузакрыты. Вот и сейчас она стояла, все еще неподвижная и покорная, терпеливая и чувственная, пока я, поскольку нам не надо было заниматься багажом, подыскивал машину напрокат. Повинуясь некоему ироническому импульсу, я остановил свой выбор на типичнейшем для центров игорного бизнеса лимузине – большом блестящем голубовато-зеленом авто с кондиционерами, откидным верхом и белыми кожаными сиденьями.
Я знал неподалеку одно приятное местечко: совершенно уединенный, а следовательно, дорогой жилой фургончик со всеми удобствами под названием «Обитель апачей». Советоваться с Дэной я не стал: едва ли ей знакомы эти места. В конторе сообщил, что бывал здесь раньше и хотел бы снять домик на двоих у пруда, вручил швейцару доллар, чтобы он позволил мне взять ключ и самостоятельно отправиться туда.
Большая, вытянутая в длину комната в золотисто-зеленых тонах с двумя огромными кроватями ярко освещалась солнцем. Пожалуй, даже слишком ярко. Я потянул за шнуры – тяжелые желтые портьеры со скрипом задвинулись, и мы сразу окунулись в призрачный золотистый полумрак. Еле слышно работал кондиционер, наполняя комнату приятным прохладным воздухом. Мне почудилось, что мы находимся в неком оазисе, от вчерашнего дня нас отделяет тысячелетие, а завтрашний наступит еще через десять тысяч лет...
Дэна, видимо, нервничала, временами глубоко вздыхала, а потом чуть задерживала дыхание – как будто хотела избавиться от икоты. Я обнял ее. Она словно одеревенела, и я, честно говоря, не знал, как мне быть дальше. И вдруг она порывисто вздохнула, прижалась ко мне, подставляя губы для поцелуя, и я ощутил ее сразу всю – такую страстную, нежную, сильную...
Я всегда знал, что, пока не окажешься с женщиной в постели, нельзя понять, насколько вы физически подходите друг другу. Иногда страсть бывает беспощадная, ненасытная, приводящая в конце концов к полной апатии. А иногда, сколько бы вы ни бились, полного удовлетворения достичь не удается. И то, и другое означает, что вы недостаточно совместимы и останетесь чужими, испытывая тем не менее потребность в бесконечных любовных клятвах.
У нас с Дэной оказалась исключительно редкая, до взаиморастворения друг в друге совместимость, благодаря которой волны страсти, достигнув кульминации, вновь и вновь захлестывали нас, затопляя нежностью промежутки, и с каждой волной мы становились все ближе, все лучше узнавали друг друга, и время пролетало совершенно незаметно. Когда такой шквал страсти наконец утихает, вдруг с изумлением обнаруживаешь, что снова жаждешь близости. Еще, еще... но вот – все. Безусловно, на сегодня все, и она, совершенно изнемогая, буквально умирает от усталости – такая сонная и любящая...
...Я изо всех сил боролся со сном. Буквально за шиворот вытащил себя из постели. Укрыв Дэну одеялом, сходил в душ, оделся. Включил в комнате тусклый свет, присел на кровать и, откинув с ее затылка темные локоны, поцеловал в шею, пахнущую мускусом. Она повернулась и сонно уставилась на меня, лицо ее было таким нежным, отрешенным, молодым.
– И уже оделся! – с упреком пробормотала она.
– Я ненадолго уйду. А ты спи, моя хорошая.
Она попыталась нахмуриться.