Штука - Страница 16

В этих рассуждениях есть определенная логика. Хотя я больше полагаюсь на опыт старых вояк Клана. Но у меня есть вопрос, который давно не дает мне покоя:

– Ну, ладно. Допустим, обнаружили мы вражеского лазутчика, нашли анимала в наших рядах. И что с ним, с этим анималом, делать? На куски его порезать и в унитаз смыть?

– Звучит, конечно, образно! – обрадовался Клоун. – И наверняка эффективно! Только это не наш метод, парень!

– Это потому, что мы такие благородные? – устало спросил я. Слишком много информации за столь коротко время, я не привык к таком графику.

– Мы просто слабые, – грустно сказал Хиляк. – А потому наши способы борьбы отталкиваются от нашей же слабости. Обнаружив опасность, мы просто обрубаем связи – как ящерица, которая отбрасывает хвост. И пусть там разбираются – кто такие, что за Клан…

– Конечно, и милиция, и ФСБ знают, что есть где-то какой-то Клан, – Крот принялся терпеливо объяснять. Теперь уже он взял ручку и принялся задумчиво выводить на бумаге бессмысленные круги и спирали. – Но не забывай – Контур захватывает и эти организацию. И дела, где мы упоминаемся – мягко, бесшумно сливаются в архив. Ведь мы ни за что не боремся, ни на что не претендуем, ничего не пытаемся отобрать у сильных. Мы даже не пытаемся где-либо ставить «своих» людей. Все, кто становится членами Клана – это их собственное порождение, мусор, сточные воды самих этих структур и организаций. Мы им настолько НЕ ИНТЕРЕСНЫ, что на нас жаль тратить время. И мы, как тараканы, доедаем объедки….

– Мне больше нравится формулировка – «как санитары», – обиженно сказал Клоун. – Так приятнее думать!

– Конечно, это же из нашей официальной доктрины, – усмехнулся Хиляк.

– У Клана есть доктрина? – мне стало любопытно.

– И собственные идеологи. Более того – у нас свои ученые, научные работы, дискуссии… Очень бурная внутренняя политика.

– Не даром Владыка так секретничает с нашей проблемкой, – заметил я.

– Думаю, он всерьез не доверят Кругу, – хихикнул Клоун.

– В чем?

– В чем угодно. Ты так мало знаешь… А ведь жизнь Клана – это калька мировой политики сильных. Только ущербная, а оттого еще более извращенная и мерзкая. У нас все, как у сильных – заговоры, перевороты, революции. Случаются и убийства, в том числе на политической почве.

– У слабаков?!

– Ты даже не представляешь, какая жестокость просыпается в слабаках, когда они чуют себе ровню, или, того хуже – более слабого, – Клоун, казалось, смаковал подробности, закатывал глаза и потирал маленькие лапки. – Об этом, конечно, не принято говорить, но…Среди слабаков время от времени просыпается такое зверство, что позавидовали б и анималы.

Клоун расхохотался мелким неприятным смехом, и в такт ему затряслись, зазвенели бубенчики на маленьком колпаке.

– Но это ужасно!

– Это расплата за плюсы, которые дает Клан, – философски заметил Клоун. – Апартеид в любых его формах всегда требует расплаты…

Стеклянные глаза сверкнули недобрым блеском. Глядя в них, я понимал, что все глубже погружаюсь в странный, болезненный мир слабаков. Не могу сказать, чтобы это было приятно. Но, я чувствовал, как все это затягивает меня, суля новые возможности, дразня невиданными раньше перспективами.

Мир гадких утят, навсегда оставшихся гадкими, но выбравших друг из друга собственных лебедей и клюющих собственных, еще более гадких утят…

Клан создал собственную вселенную, с собственной системой координат, собственной моралью, собственными целями существования. Я многого еще не понял, но чувствую, как мне становится все уютнее среди слабаков, и с какой настороженностью я начинаю относиться к сильным.

Говоря прямо – к нормальным людям.

Стеклянные глаза продолжали гипнотизировать меня, обещая ответы на все вопросы, подталкивая меня вперед – наверное, к новым, непознанным вершинам.

Или к новому краю.

Как я и предполагал, информационный центр Клана мало походил на то, что принято называть этим словом в наше динамичное время. Ни модерновых плоских мониторов, ни пугающих, как змеи, клубков кабелей, ни гула вентиляторов, ни копающихся в компьютерных кишках инженеров и прочих системных администраторов. Напротив – тишина и мертвенный покой, как в недрах египетской гробницы.

Собственно говоря, это и есть гробница – гробница никому не нужных книг.

Библиотека. Говоря точнее – подвальный фонд, в котором на бесконечных длинных стендах покоится заживо погребенная мудрость человечества. Хотя, если честно, не все воспроизведенное на бумаге я рискнул бы назвать мудростью…

Сюда мы спустились втроем с Хиляком и Кротом. Клоун остался в автобусе: сказал, что боится подземелий. Меня уже успели утомить странности этой куклы…

Хиляк, не спеша, прошелся между стеллажами, снял с полки какую-то растрепанную брошюру. Полистал, хмыкнул:

– О, автореферат диссертации: «Влияние уголовно-блатного жаргона на формирование современной российской политической ментальности…» Если бы я защитился на таком дерьме, тоже, наверное, спрятал бы все концы в подземелье!

Небрежно закинул брошюру на место.

Вот он, Контур, в работе: Клан не знает никого из руководства книгохранилища. Но охранник – наш человек, а потому мы спокойно разгуливаем в святая святых и без спросу читаем столь глубоко запрятанные книжки. По мне, так самые интересные, удивительные вещи творятся на поверхности. Только вот слабакам доступ к ним закрыт. Потому мы и создаем наши маленькие постыдные тайны: хоть какая-то иллюзия собственной значимости.

– Доход, ну где же ты? – позвал Крот. – Хватит прятаться, выходи!

– Почему – Доход? – спросил я. – Деньги здорово делает?

– Потому что – Доходяга, – пояснил Хиляк. – Так короче. И ему приятнее…

– Ну-ну… – пробормотал я.

Из-за ближайшего стеллажа, показалось нечто странное, что я поначалу принял за приведение. В воздухе, направляясь в нашу сторону, медленно плыла высокая, не очень устойчивая стопка книг. Я невольно сделал шаг назад.

– Доход, вот ты где! – воскликнул Хиляк.

Стопка закачалась – и рассыпалась на составные части. За нею оказался молодой человек с бесформенной прической и трагическим взглядом на сером плоском лице. Какой-то обвисший свитер времен Перестройки, воротник рубашки, наполовину торчащий из-под него, мешковатые брюки со следами «стрелочек»… Да, прозвище весьма уместное.

– Зачем так кричать… – грустно глядя на рассыпанные книги, сказал Доходяга. – Я и так шел в вашу сторону.

– Ну, извини, – развел руками Хиляк. – Давай, помогу собрать…

– Нет, уж! – обреченно ответил Доходяга. – Как вы мне поможете? Я целый день искал эти книги, складывал определенным образом…

– Так сложим опять! – сказал Крот, сгребая книги в кучу.

– Я уже забыл, по какому принципу их складывал, – уставившись в пол, сказал Доходяга.

Казалось, жизнь потеряла для него всякий смысл. Мне стало очень жалко Доходягу и стыдно за то, что мы так неаккуратно вторглись в его очень важную, кропотливую деятельность… Нет, я понимал, конечно, что это чушь полнейшая, но избавиться от жалости не мог. Более того: еще немного – и я просто погружусь в жалость, начну упиваться ей, как водой в горячей пустыне…

Вздрогнул – будто очнулся.

Жалость. Какое интересное, оказывается, явление… Похоже, я уже начинаю переосмысливать свое отношение к ней.

Не обращая внимания на жалобы Доходяги, Крот сложил книги стопкой и бодро похлопал по ней:

– Вот, Доход, все, как было!

– Точно? – Доходяга вздернул брови.

– Даже не сомневайся! – заверил Крот и не без труда поднялся со стопкой на ноги. Озабоченно выглянул из-за книг. – Куда нести?

– К столу, – ответил Доходяга и покорно поплелся вслед за Кротом.

Тот шел какими-то пьяными зигзагами, один раз был близок к падению, но, все-таки, дотащил свою ношу до огромного стола, и без того заваленного бумагами. К сумеречному мерцанию немногих ламп «дневного света» здесь добавлялся желтый круг настольной лампы, делая это место ярким островком в неприветливом море теней. Туда направились и мы с Хиляком.