Штрафники Василия Сталина - Страница 14

Кстати, в Третьем Рейхе тоже когда-то существовала кучка своих отщепенцев, преклоняющихся перед Америкой. В нацисткой Германии их называли «свингующими мальчиками». Как правило, это были дети преуспевающих коммерсантов, университетских профессоров, врачей. Они не интересовались политикой. «Свингующим» был чужд расизм и милитаризм. Поэтому они не состояли в нацистских организациях, таких как Гитлерюгенд и Союз Германских Девушек. В то время как штурмовики по всей Германии устраивали еврейские погромы, подвергали насильственной эвтаназии пациентов психиатрических больниц, эти беспечные гуляки проводили время на пикниках и вечеринках. Своим внешним видом – чрезмерно широкими и длинными плащами, мешковатыми пиджаками, длинными цветастыми галстуками, шляпами американского покроя «свингующие» раздражали нацистских бонз. Какое-то время с этими молодыми отщепенцами боролись фельетонисты и карикатуристы из ведомства министра пропаганды Йозефа Геббельса. Затем ими занялось гестапо. С началом войны часть неисправимых «свингующих» оказалась в штрафных батальонах на восточном фронте, а часть – за колючей проволокой концлагерей. Можно было не сомневаться и насчёт отечественных почитателей западного мира. Сталинская машина подавления без сомнения должна была в скором времени истребить этот опасный для военизированной империи вольный дух вместе с его носителями. Но пока у чекистов до них ещё не дошли руки, эти ребята резвились, даже не подозревая, что в их среде уже завелись сексоты15, регулярно строчащие доносы своим кураторам из МГБ16.

И вот Нефёдов случайно оказался в обстановке совершенно фантастической, как ему показалось, свободы. После знакомства с Василием Сталиным он стал бывать в таких местах, куда при иных обстоятельствах человека его социального статуса и биографии просто не могло занести. На этот раз один знакомый делец, помогающий Василию крутить какие-то, им одним ведомые афёры на «чёрном» рынке, предложил Нефёдову «отлично провести вечерок в компании очень приличных молодых людей и интеллигентно-раскованных девочек». Вокруг Сталина много крутилось подобных скользких типов. Нефёдову невольно приходилось поддерживать с ними тесные отношения, ибо часто приходилось вместе сидеть за одним столом или в ипподромной ложе, париться в Сандунах, выезжать на охоту. Вот и на этот раз Борис не смог отказаться от приглашения. Впрочем, он и сам был рад отправиться навстречу новым впечатлениям. Возвращаться после службы в унылую коммуналку совсем не хотелось. Душа уже привыкла получать ежедневную порцию свежих впечатлений и удовольствий.

На нефёдовской «Победе» они подъехали к дому в Девятинском переулке. Борис хорошо запомнил, что, уже оказавшись в шикарной пятикомнатной квартире, которая принадлежала какому-то очень крупному мидовскому дипломату, подошёл к окну, и вдруг увидел внизу кусочек настоящей Америки. Оказалось, что дом примыкает к американскому посольству. Во дворе старинного особняка стояли шикарные американские автомобили, играли нарядно одетые дети посольских служащих. На Бориса это зрелище произвело странное впечатление, как, впрочем, и общение с новыми знакомыми…

Большинство участников вечеринки имели заграничный вид. Со времён своей испанской командировки Нефёдову не приходилось видеть столько по-западному элегантно одетых мужчин и женщин. Даже высокопоставленные чиновники и члены их семей, имеющие возможность заказывать и шить одежду в особых ателье индивидуального пошива («индпошив»), выглядели бы безнадёжно провинциально по сравнению с собравшейся на вечеринку «золотой молодёжью». Для этих «мальчиков» и их подружек, словно не существовало негласного запрета на ношение заграничной одежды. В стране шла жестокая борьба с низкопоклонством перед Западом – «космополитизмом». Любой человек, заподозренный в симпатиях к враждебному капиталистическому миру, немедленно объявлялся его агентом влияния. А в компании, в которую попал Борис, все называли друг друга заграничными именами: Михаил был «Майклом», Георгий – «Джеком», Маша – «Мэри» и т. д. То и дело слышались словечки: «дарлинг», «бэби», «супер», «летс дринк» или «летс дэнс», «гуд тайм». Даже немного вызывало зависть умение молодых красавцев раскованно-вальяжно двигаться, ослепительно белозубо улыбаться, на голливудский манер непринуждённым щелчком по пачке «Кэмел» или «Лаки Страйк» доставать сигарету, носить красивые костюмы из стопроцентной шерсти и стильные причёски. На некоторых из гостей были элегантные твидовые пиджаки с огромными плечами и узкие брюки, в то время, когда почти всё мужское население страны одевалось в мешковатые костюмы.

Особый интерес Бориса вызвала автоматическая американская радиола, способная проигрывать пластинки на разных скоростях. Симпатичная девушка на глазах Нефёдова зарядила в проигрыватель сразу 15 дисков с модными джазовыми композициями, и умная машина принялась проигрывать их без перерыва. Собравшаяся публика лихо отплясывала в «атомном» стиле фокстрот, буги-вуги. Да это было совсем не то, что «приличные» танцы под патефон в доме офицеров!

Благодаря умению хорошо исполнять модные танцы Борис не имел проблем с партнёршами. Как он заметил, собравшиеся в квартире молодые люди больше интересовались свежими импортными журналами и умными беседами. Девушки же страстно хотели танцевать. Поэтому оказавшийся в компании умелый кавалер был у них нарасхват, даже несмотря на свой бостоновый костюм по стандартной советской моде. И всё шло прекрасно до тех пор, пока очередная партнёрша не огорошила Бориса вопросом, который в иных обстоятельствах он посчитал бы явной провокацией:

– Скажите, вы любите Америку?

Опешивший от неожиданности Нефёдов промычал в ответ что-то нечленораздельное. Ему тут же вспомнилась карикатура из вчерашней «Правды», на которой был изображён мировой империализм в образе страшного цепного пса дядюшки Сэма. Жуткое чудовище художник нарисовал оскалившим свои огромные острые клыки на прогрессивное человечество. Руки же едва удерживающего своего монстра на поводке козлоподобного Сэма были по локоть в крови свободолюбивого народа Северной Кореи, где уже шли бои…

Насчёт бывших союзников по антигитлеровской коалиции у Бориса было своё собственное мнение. Во всяком случае, никаких оснований считать американцев и британцев исчадиями ада, надменными колонизаторами и суперменами, желающими поработить весь остальной мир, – как их изо дня в день подавала пропаганда, – у него не было. В последние месяцы войны Борису несколько раз приходилось довольно тесно общаться с западными союзниками. И он не заметил в их поведении ничего развязного и тем более нагло-самодовольного. Обычные люди, разве что, намного более свободные, чем наши, лучше одетые и сытые.

Об этом не принято было теперь говорить, но любой фронтовик, испытавший на себе нехватку самых необходимых вещей в первые годы войны, знающий, что такое ходить в атаку, имея одну винтовку на двоих, пухнувший с голоду в окопах под Москвой и в Сталинграде, помнил, как вдруг потоком полилась в армию щедрая помощь из-за океана: яичный порошок, знаменитая тушёнка в огромных банках. Многие, её пробовавшие, утверждали, что не ели ничего вкуснее. В частях вдруг появились джипы-«Виллисы», которым нипочём было любое бездорожье.

И кто знает, не пересядь Красная армия на колёса тысяч грузовых «Студебеккеров» и «Фордов», быть может, пришлось бы нашей пехоте пешедралом, да на конной то тяге – не два года наступать до Берлина, а все пять!

Борис до сих пор лётал в американской лётной куртке и великолепных тонированных очках, позволяющих без напряжения смотреть на солнце. А американские «Аэрокобры» с их неслыханно комфортной просторной кабиной, попасть в которую можно было через открывающуюся на автомобильный манер дверцу! Любой профессионал знал, что штатовские истребители своими мощнейшими моторами и грозным вооружением задали советским авиаконструкторам новые стандарты качества.