Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны - Страница 13

– Ну, кое-что понять-то можно, – откликнулся Иванов. – Вот только что оно означает…

– Это уж точно, – фыркнул в ответ Харченко. – Эвон, какая хрень творится, науке неподвластная. Смотри, комбат, видишь?

Комбат честно признался, что ничего не видит.

– Да ты внимательнее смотри.

Но комбат все равно ничего не видел.

– Следы видишь? От наших сапог, советских?

– Ну, вижу, следы как следы, – отчего-то раздражаясь, ответил Крупенников. Не любил он детективы. Даже про Шерлока Холмса и Ната Пинкертона.

– Не совсем! Вот, смотри, тут солдат бежал, вот тут упал и в сторону пополз. А тут – перекатом в другую ушел. Вот вскочил и снова бросок сделал. А вот тут следы закончились.

Майор присмотрелся. Действительно, следы заканчивались, словно человек подпрыгнул и…

И исчез.

Метрах в двух от исчезнувших следов все еще курилась вонючим тротиловым дымом неглубокая минометная воронка, обрамленная комьями вывороченной земли и ошметками дерна.

– Иванов, ты видишь? – спросил переменника Харченко.

– Вижу. И не только у этого. С другой стороны воронки такая же херня.

– И еще один момент, комбат. Оружия нет. Одежды, сапог там тоже нет, но это понятно. Человек испарился прямо в одежде, это бывает, лично видел. Но оружие-то должно остаться, понимаешь? Исковерканное, изогнутое, разбитое в хлам, оплавленное – но должно. А его нет.

– Да, вот у нас случай был в полку, – неожиданно и не совсем в тему вставил бывший разведчик. – Пуля второму номеру ПТР прям в патронную сумку вошла. И насквозь гильзу пробила. И ничего…

– А следовательно что, комбат?

– Что? – не понял Крупенников.

– Есть списки у зампотыла о получении оружия. И номера там тоже имеются.

Виталий хмыкнул:

– Списки… А ты хоть списки личного состава видел?

– Видел. Но отработать надо любую версию. Я не думаю, что они тамкаждую такую мелочь учли. Необходимо во фронте поднять все документы по батальону за последние два месяца. Вплоть до получения продовольствия. В конце концов, должны сохраниться личные дела осужденных, попавших к нам в батальон незадолго до выступления. И сохраниться не у нас, а в трибуналах. Если все проверить, глядишь, чего и поймем… может быть.

– Граждане майоры, кони скачут, – встал, отряхивая колени, Иванов, так что спросить, где это «там» и кто это «они», Крупенников не успел.

По перепаханному взрывами полю, мимо двух майоров и одного бывшего старлея лошади тащили батарею семидесятишестимиллиметровых орудий.

– А ну, стой! Стой, кому говорят! – Харченко выпрямился во весь свой невысокий рост, несколькими быстрыми ударами отряхнул испачканные землей колени. Колонна остановилась.

– Майор Харченко, кто такие?

– Капитан Помогайло, – козырнул старший из артиллеристов. – К штрафникам направлен в помощь. Далеко до них?

– Считайте, что уже доехали, капитан, – ответил за особиста комбат. – Я командир отдельного штрафного батальона майор Крупенников.

– Во, бог войны пожаловал! – засмеялся Харченко. – Ну, фрицев-то мы вам оставили, не боись…

Крупенников поразился, настолько быстро и незаметно особист вдруг превратился из ищейки, старательно обнюхивавшей каждый сантиметр земли, в добродушного увальня-толстячка.

– Батальон метрах в ста пятидесяти отсюда, во-он там, – показал направление Виталий. – Начальник штаба, капитан Лаптев, вам все покажет. Устраивайтесь пока.

– Есть устраиваться! – лихо козырнул артиллерист.

– Только побыстрее, не ровен час, фрицы в атаку пойдут.

– Без нас не начнут, товарищ майор, не переживайте! – улыбнулся капитан. Но солдат своих подстегнул.

– Да и нам бы следует поторопиться, товарищ майор, – сказал комбат особисту, когда батарея снова затопала к позициям батальона.

– Следует, – согласился Харченко, однако же вновь припал к земле. Наконец поиски его увенчались успехом. – Ага, есть, – особист подобрал с земли горсть свежих гильз от ППШ. – Отдам ребятам на экспертизу.

Виталий лишь пожал плечами. В криминалистике он понимал чуть больше, чем ничего. Поэтому развернулся и зашагал на восток, оставляя за спиной батальон.

Харченко и Иванов догнали его быстро. Больше особых находок не было, обычное военное железо – гильзы, осколки и один пустой диск от ручного пулемета Дегтярева.

– Как думаете, граждане майоры, может быть, это немцы свое новое оружие применили? Экспериментальное какое-нибудь. Немцы, они же такие, и газы придумали, и танки.

– Танки, Иванов, англичане придумали. А немцы придумали огнемет.

– Все одно, поганая нация, – упрямо набычился тот. – Ничего от них хорошего не дождешься. Или танк, или огнемет. А сейчас вот какие-нибудь хе-лучи.

– Лучи? Какие лучи? – едва заметно прищурился Харченко.

– Ой, ну да, не хе-лучи, а икс-лучи. У нас в полку один парень был, так он до войны на физика учился. Рассказывал, что немцы придумали какое-то излучение, не видно его, не слышно и запаха нет, а человек все одно помирает. Убили нашего физика, правда, обычной пулей, но…

– Иванов, тебе рентген делали когда-нибудь?

– Ага. В прошлом году. Мне под Орлом ногу сломало, как подкинуло взрывом, так штаны в клочья, на самом ни царапины, а ногу сломало.

– Так вот, твои хе-лучи и есть тот самый рентген. И открыл его действительно немец по фамилии Рентген. В честь него и назвали. Если долго человека им облучать, тот и впрямь может умереть. Но не моментально.

– Вот я ж и говорю, поганая нация. Небось какой-нибудь усилитель выдумали – и пожалуйста.

– Версия, конечно, интересная, – вполне серьезно сказал молчавший до того Харченко. – Но некоторые детали в нее не укладываются.

– Это какие, например? – поинтересовался Иванов.

– Многие знания увеличивают скорби и сокращают продолжительность жизни, – многозначительно ответил особист.

Штрафник немедленно заткнулся, уловив намек. Несколько минут прошли в молчании, как вдруг бывший старший лейтенант диким голосом заорал: «Ложись!!!» и рыбкой прыгнул в ближайшую воронку. Не размышляя, оба майора бросились следом. Иванов обладал совершенно невероятным чутьем: он слышал подлетающую мину или снаряд за несколько секунд до того, как их услышат другие. За это его хотели забрать и звукометристом в артиллерийскую разведку, и в радисты, но он каждый раз упирался руками и ногами, не желая покидать родную часть. Впрочем, об этом Харченко и Крупенников узнали гораздо позже, а сейчас прижимались к земле, пережидая короткий огневой налет немцев. Когда серия особенно близких разрывов щедро осыпала их землей, Харченко проворчал:

– Ну вот, все место происшествия попортили…

А Крупенников поднял голову, посмотрел на позиции батальона и хрипло выдохнул:

– Господи! Это что же там творится-то?!..

До войны капитан Помогайло был математиком. И даже окончил три курса знаменитого матфака ЛГУ. Когда самородок в лаптях приехал в Ленинград с его сфинксами, кариатидами, знаменитыми мостами и пронизывающим ветром с Финского залива, угрюмого немногословного сибиряка сначала обсмеяли за крестьянский кафтан. Но он, точно ломоносовский сын, вцепился в гранит королевы наук так, что та отдавалась ему с удовольствием. Его не интересовало ничто, кроме математики. Кому сказать бы – не поверят. За все три года сибиряк ни разу не был даже в Эрмитаже. Числа и формулы. Числа и формулы заменили ему все на свете шедевры мирового искусства. Впрочем, математика – это ведь тоже искусство. Точная наука, что еще можно добавить?..

В ополченческий батальон он записался первым. Было это в августе сорок первого. А в сентябре уже лежал в госпитале. Помогайло оказался одним из немногих выживших в страшной бойне на знаменитом Лужском рубеже. Том самом, где хваленый Манштейн впервые споткнулся о стойкость ленинградцев. Именно там он впервые побежал. Но сила тогда была на стороне врага…

Из костромского госпиталя Юрий выписался лишь в декабре сорок первого. В те самые дни, когда в ставшем родным Ленинграде умирали от голода дети, а под Москвой фрицы стали массово драпать на запад. Кто с запада к нам придет, на западе и помрет. Вековая русская истина. Но ее отчего-то все время приходится доказывать…