Шторм времени - Страница 98

И похожи они были на что-то другое. Я смотрел на них и никак не мог вспомнить, что именно они мне напоминали. Затем меня осенило.

– Ну конечно! – сказал я, поворачиваясь к Зануде и остальным. – Это же картины расположения силовых линий шторма времени, сильно замедленные, но тем не менее действующих силовых линий.

Все четверо смотрели на меня. Потом Зануда повернулась к Обсидиану.

– Благодарим тебя, Обсидиан, – сказала она. Потом она снова взглянула на меня. – Благодарим вас, Марк. Она развернулась и повела группу к выходу. Я растерянно смотрел вслед ей и остальным.

– Подождите! – сказал я.

– Марк, – сказал Обсидиан за моей спиной. – Марк, я же говорил, что вам нужно быть готовым к разочарованию...

– К разочарованию! – воскликнул я. – Черта с два! Я сказал, что это картина расположения силовых линий, так оно и есть. Поэтому возвращайтесь-ка сюда – и вы, Зануда, и все остальные. Вы не можете вот так просто взять и уйти. Вы должны дать мне объяснение, если я этого хочу. Я достаточно потерся с вами, чтобы знать это наверняка!

Они замедлили шаги и остановились. Какое-то мгновение они постояли тесной кучкой, и у меня появилось сильное впечатление, что они спорят между собой, хотя я не слышал ни слова и не видел движения губ. Потом они снова вернулись в комнату. Зануда по-прежнему шла впереди и снова подошла вплотную ко мне.

– Нам нечего объяснять, – сказала Зануда. – Мы хотели проверить вашу чувствительность, что, по нашему мнению, было необходимо, если мы бы захотели оставить вас и вашу группу в настоящем. К несчастью, вы, похоже, этой чувствительностью не обладаете.

– А как вы это определили? – сказал я. – Вы показали мне картину действующих сил шторма времени. Я сказал вам, что это они, – так что же с моей стороны указывает на отсутствие чувствительности?

– Марк, – сказала Зануда. – Мне очень жаль, но то, на что вы смотрели, было вовсе не тем, что вы сказали.

– Не картина расположения силовых линий шторма времени?

– Нет. Мне очень жаль. – Она снова повернулась, собираясь уходить, и остальные потянулись за ней.

– Черт побери, а ну-ка вернитесь!

– Марк... – Порнярск попытался вмешаться.

– Порнярск, не лезь в это! И вы тоже. Обсидиан! Зануда и вы, все остальные, ну-ка разворачивайтесь. Вернитесь! Я не знаю, на что вы рассчитывали, пытаясь вот так лгать мне. Но у вас ничего не вышло. Думаете, я не узнаю силы шторма времени, когда вижу их. Обсидиану известно, что мне удалось сделать, и он знает, чем занимается Порнярск. Вы должны знать, что я ему рассказывал, – или вы не приготовили домашнего задания? Если вам известно, что я ему говорил, вы знаете, что у вас не пройдет показать мне картину линий шторма и утверждать, что это что-то другое.

Все четверо стояли и молча смотрели друг на друга. Через секунду Обсидиан сделал три быстрых шага и присоединился к ним. Они стояли неподвижно и безмолвно, глядя друг на друга долгую минуту. Потом они все повернулись ко мне.

– Марк, – сказал Обсидиан, – уверяю вас, что это не было картиной силовых линий того, что вы называете штормом времени. Это была проекция расположения концептуальных ритмов, являющихся общими для всех разумов в нашей современной культуре. Если бы вы проявили способность отзываться на эти ритмы, это изображение вызвало бы у вас в мозгу некие соответствующие образы – воды, газа, звезды, космоса.., и так далее. Совершенно очевидно, этого не произошло, поэтому мы вынуждены были заключить, что вы не обладаете способностью отзываться в современных понятиях. Вот и все. И вы ничего не добьетесь, настаивая, будто смотрели на темпоральные силовые линии.

– Понятно! – сказал я.

Потому что неожиданно все понял. Меня внезапно охватила такая уверенность в своей правоте, что я продолжал, даже не побеспокоившись выбирать слова, и выпаливал, стоило только им возникнуть у меня в голове.

– Я понял очень многое. Во-первых, что я понимаю вас лучше, чем вы понимаете меня, – и я собираюсь доказать это прямо сейчас. Я знаю, что вы не можете вот так просто отмахнуться от меня и отправить меня назад с таким ответом, если я скажу правильные слова. Ваш рефлекс ответственности вам этого не позволит, и сейчас я скажу эти правильные слова. А слова эти – вы и эти люди здесь и все остальные, кого вы знаете, имеете одну общую для всех вас скоротечную культурную слепоту. Вы слепые там, где я зрячий, и я вижу там, где вы ничего не видите, поскольку я не принадлежу к вашей культуре и смотрю на нее со стороны. Весь ваш набор правил основывается на том, что вы не можете отказаться выслушать мои соображения по этому поводу. Теперь, когда проблема возникла, вам придется как следует подумать и окончательно решить – прав я или нет. Если я не прав, можете от меня избавиться. Но если я прав, то вам – всем вам – придется поучиться, и поучиться у меня. Ведь в этом все дело?

Я замолчал и стал ждать. Они просто стояли.

– Ну? – спросил я. – Так прав я или нет? Заслуживаю я того, чтобы меня выслушали, или нет?

Они переглянулись и постояли еще мгновение. Потом снова разом повернулись ко мне.

– Марк, – сказал Обсидиан, – нам придется посоветоваться с другими. По крайней мере, в теории вы правы. Вы будете выслушаны. Но теперь нам нужно обсудить все это, что займет некоторое время. А пока, раз уж вы бросили нам столь серьезный вызов, нам кажется, что вам в конце концов все же лучше будет научиться нашему способу общения.

Выяснилось, что они не пытались научить меня и Порнярска своему способу общения раньше только потому, что были убеждены – мы концептуально не готовы к подобному образованию. Но поскольку я заявил, что у них ботинки надеты не на ту ногу и что мне известно такое, чего они даже представить себе не могли, их первоначальная причина не обучать нас потеряла актуальность. Короче говоря, невзирая на то, способен я был эффективно использовать их язык или нет, мне следовало дать шанс объясниться на нем, чтобы их нельзя было обвинить в том, что я не смог доказать свою правоту, поскольку не получил возможности изложить свое мнение в абсолютно понятных терминах.

Когда все это было решено, сам процесс обучения оказался достаточно легким. Как и говорил Обсидиан, у них имелась аппаратура и технологии обучения. Через двадцать четыре часа мы с Порнярском уже овладели всеми четырьмя способами их общения. Это были звуковой, сигнальный (жесты и т, п.), позиционный (который в действительности был всего лишь разновидностью сигнального, поскольку заключался в общении с помощью различных поз – язык тела) и средоизменяющий, который в сущности выражался в общении с помощью игр с окружающим пространством, как иллюзорным, так и реальным.

Эти четыре способа дублировали друг друга. То есть изначально все они были самостоятельными, отдельными методами общения, но со временем были объединены, с тем чтобы дополнять и взаимообогащать друг друга. В принципе, я вполне мог бы привести свои доводы исключительно вербально. Но если бы мне задали вопрос по поводу конкретного вербального заявления, теперь я мог бы уточнить, что имел в виду, повторив сказанное одним или несколькими другими способами. Теоретически, любое утверждение, выраженное всего лишь двумя способами, делало сказанное практически совершенно недвусмысленным.

Таким образом, я был готов к дискуссии уже через двадцать четыре часа. Однако дебаты были назначены лишь через промежуток, эквивалентный трем земным дням. Впрочем, это меня нисколько не огорчило, поскольку я получил возможность все как следует обдумать.

Когда вторая встреча наконец состоялась, количество представителей вселенского сообщества выросло с пяти его представителей до тридцати двух. Соответственно и образовавшееся вокруг нас пространство было гораздо более обширным и было похоже на амфитеатр со спускающимися к круглой центральной площадке сторонами. Таким образом, присутствующие смотрели на Зануду и меня, как будто были зрителями в небольшом цирке или лекционном зале.