Шрамы Мафии (ЛП) - Страница 4

- Ты никогда не сможешь любить меня и быть таким человеком.

- Я люблю тебя больше, чем ты когда-либо могла представить, и даже больше, - крикнул он, тяжело дыша. Я не знала, что что-то может пробиться сквозь охватившие меня гнев и горе, но это произошло. Я увидела правду в его словах сквозь тоску, которая текла в его глазах.

Мне всегда удавалось знать, когда люди говорят правду. Сейчас я не хотела это чувствовать, но почувствовала.

Это ничего не изменило. Я все еще хотела уйти.

- Если ты меня любишь отпусти меня. Отпусти меня и позволь мне жить нормальной жизнью, которую я хочу. Это было самое правильное, что я когда-либо делала. Выражала себя, выражала правду о том, чего хотела. - Отпусти меня.

- Что-то случится с тобой, и я не смогу тебя защитить, - он поморщился.

- Я ничего не скажу. Это шло против всего, что было внутри меня, но я думала, что это единственный путь к побегу. Обещание молчать. - Я ничего не скажу.

- Нью-Йорк, ты думаешь сможешь туда поехать? - его голос был тяжелым.

- Нет. Я не могу поехать в Джульярд. Боль слишком сильная. Я не могу танцевать. Мама была моим сердцем и душой, а ты ... Боже, ты был моим всем. Я больше не могу танцевать. Пожалуйста, позволь мне уйти.

Он посмотрел вниз, затем перевел взгляд вверх, чтобы встретиться со мной. - Амелия, пожалуйста, останься здесь. Так безопаснее.

Я покачала головой. - Нет. Я не могу. Если я останусь, от меня ничего не останется.

Это правда. Я знала, что это правда. Я бы сошла с ума, потеряла бы рассудок.

- Пожалуйста, папа́, отпусти меня, - умоляла я. Я называла его так, когда был маленькой.

Только тогда он отпустил меня, но выглядел он как смерть. Его лицо побледнело, и в его чертах промелькнул страх.

Он смотрел на меня, а я не отрывала от него взгляд. Мы смотрели друг на друга, потом что-то изменилось в его чертах. Что-то, что подсказывало мне, что он размышляет.

- Ты никогда не должна говорить об этом и никогда никому не говори, кто ты. Еще больше слез текло по его щекам. - Никогда не говори никому, кто ты, Амелия.

Я отвернулась от него, не удосужившись ответить, схватилась за ручку и открыла дверь.

Порыв ветра пронесся над крыльцом. Я вошла в него и продолжила идти, не оглядываясь.

Оставив все, что я знала, и все, кем я была раньше.

Амелия

Наши дни…

Я проснулась и вскочила, когда ветер распахнул мое окно.

Это вырвало меня прямо из сна, или, скорее, из кошмара воспоминаний, которые я хотела, чтобы никогда не случались.

Черт возьми, уже почти время вставать.

Мой будильник показывал шесть пятьдесят.

Я ставила на семь. Я ненавидела, когда просыпалась вот так, потому что мне так и не удавалось успешно снова заснуть за эти последние несколько драгоценных минут побега. Я всегда в конечном итоге просыпала.

Я чувствовала себя более уставшей, чем когда впервые засыпала. Так же, как и вчера, наверное, даже хуже. Это из-за снов.

С тех пор, как я узнала о Люке, мне каждую ночь снился один и тот же кошмар.

Это был день, когда я ушла из дома. Тот день, когда я оставила отца.

Это был последний раз, когда я видела его.

Приближался моя одиннадцатая годовщина с тех пор, как я видела его в последний раз, а годовщина смерти мамы была две недели назад.

Я, как обычно, горевала, спускаясь на пляж с букетом белых калл – мамины любимые - и часами сидела на песке, думая о ней.

Маме нравился пляж или водоемы, в которых она могла плавать. Хотя она была похоронена в Чикаго, я думала, что лучшее место, чтобы почувствовать себя рядом с ней, - это место, которое могло ей понравится, если бы она увидела его. Пляж Эль-Матадор находился в десяти минутах ходьбы от моего дома. Он был красивым. Таким, который бы понравился маме с его каменистыми берегами и чистой водой.

Каждый год без нее был ужасен. Однако в этом году боль усилилась. Она была свежа, как и в первый раз. Недавние события открыли раны горя и боли. Поход на пляж в этом году напомнил мне Люка, потому что он привел меня сюда, первый раз поцеловал меня в этом месте. Впервые захватил мое сердце здесь.

Я вздохнула и поднесла руку к щеке.

Сегодня ... сегодня исполнилось три недели с тех пор, как Люк практически ушел, или с тех пор, как я его отпустила. Сбежал. Я не знала правильного термина для этого, потому что не знала, что именно я сделала.

Суть в том, что он ушел, и теперь я начинала думать, что больше никогда его не увижу.

Мое сердце разбивалось каждый раз, когда я думала об этом, и почти плакала. Я ненавидела плакать. Это показывало слабость, а я не хотела быть слабой. Не сейчас. Никогда.

Но я ничего не могла с собой поделать.

Воспоминания о Люке, человеке, с которым я никак не могла быть, всегда вызывали у меня слезы и заставляли грустить.

Боже, это было смешно. Я была со своим бывшим Джорданом не один год и никогда не чувствовала себя так, когда обнаружила, что он мне изменяет. Я видела его прямо в процессе этого, и из-за того, что он никогда не пытался встретиться со мной, даже чтобы извиниться, я должна была чувствовать себя ничтожеством.

Сейчас было хуже.

Может быть, причина была во снах. В последний раз я чувствовала себя такой потерянной, когда оставила отца.

В ту ночь, когда я ушла от него и от жизни, в которой выросла, я буквально стала кем-то другим. Чистый лист со всеми подавленными эмоциями.

Я уехала той ночью и никому не рассказала, что случилось. До сих пор я никогда не говорила об этом, никогда не узнавала, что произошло после того, как было найдено обезглавленное тело агента Петерсона. Никогда не оглядывалась.

Я приехала в Лос-Анджелес, остановилась в гостевом доме, пока не научилась оставаться в одиночестве, и начала все сначала. Первым делом я сменила имя. Затем я согласовала все детали перевода из Джульярда в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Я все изменила и практически стерла с лица земли ту жизнь, которую лелеяла. Лживую жизнь, которую я вела.

А теперь мой отец умирает. Люк сказал, что умирает. Люк много чего сказал, но кое-что мне запомнилось.

Во-первых, мой отец послал его сюда с каким-то сумасшедшим обещанием получить семейный бизнес, если он женится на мне.

Господи Иисусе, кто это делал в наши дни? Кто вообще верил, что такое можно устроить? Но, черт возьми, заставить меня влюбиться в Люка сработало на «ура». Иногда я чувствовала себя идиоткой, а иногда просто ... я просто скучала по нему.

И это откровение о том, что папа умирает и что я в опасности, было нереальным.

Благодаря этому я смогла собрать все воедино. Собрать всё вместе.

Самым правдивым, что отец когда-либо говорил мне, было то, что он любит меня и будет защищать меня, пока не умрет.

Да, я была в опасности, и причина, по которой он послал ко мне Люка, заключалась в том, что он, должно быть, не мог прийти сам.

Умирает. Болеет.

На протяжении многих лет я прекрасно понимала, что отец просто не позволил мне уехать. Он следил за мной через своих доверенных людей. Шпионы, или как там их называли. Они защищали меня и следили за тем, чтобы никто не знал, кто я такая. Даже когда мне приходилось делать что-то официальное, это делалось без вопросов. Сначала я изменила имя, а потом собралась поступать в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Это был первый раз, когда я нервничала из-за того, что меня узнают, но всё было сделано. Без вопросов. Я без особых усилий превратилась в Амелию Тейлор.

Шли годы, я все больше и больше понимала, чем был мой семейный бизнес. Ту часть я хорошо изучила.

Мне было семнадцать, когда я уехала из дома, и до того, как мою мать убили, я почти не видела никого из друзей отца. Я слышала, как менялись имена. Знала одного или двух человек, например отца Люка, но это всё. Это произошло потому, что он держал меня с мамой вне бизнеса. Так долго, что мало кто знал, кто мы такие.