Шпион Наполеона. Сын Наполеона
(Исторические повести) - Страница 17

В тележке сидела красивая, но все еще очень печальная женщина с маленькой, хорошенькой и очаровательной девочкой. Последняя смотрела на все: на солнце, на деревья, на камни, на лошадь, на небо, на старика, на горизонт, на бегущего ребенка, на летевшее насекомое, улыбалась всему и все время болтала своим ясным и невинным голоском, в котором слышалось пение, смех, опасения и радость.

Уже давно длился их путь. Они отправились после первого завтрака, отчего Лизбета уже проголодалась. Но она не смела признаться из боязни прервать чары путешествия. Ей так весело видеть своего брата идущим, как большой мужчина, и не чувствующим совсем усталости!.. Если бы она могла знать, кто из них ранее устанет — большой Франц или маленький Ганс!.. Вот будет весело-то, если такой великан захочет отдохнуть раньше мальчика!.. Да разве Ганс еще мальчик, он идет с таким решительным видом?.. Когда перестают быть детьми? Разве когда позволяют ходить по дорогам пешком, не боясь запряженных в экипаж лошадей?.. Наверно, Лизбете никогда не позволят такой свободы. Это, вероятно, оттого, что она не переставала еще быть маленькой девочкой!.. Тогда зачем же позволяют ее брату? Должно быть, он уже больше не маленький мальчик.

Эти рассуждения заставили ее восторгаться своим обычным товарищем по играм. Она захотела тотчас высказать ему радость и, наклонившись, закричала:

— Ганс, Ганс! Поди-ка сюда.

Он с видом любезного покровителя повернулся к ней и, улыбнувшись, сказал:

— Оставь меня, моя Лизбета, я смотрю, спокойно ли на дороге!

Тогда, убедившись, что ее брат не только сделался взрослым человеком со вчерашнего дня, но превратился даже в героя, она бросилась в материнские объятия Берты, готовые всегда принять ее. Ее личико внезапно изменилось: щеки побледнели, глаза сделались печальны, и она сказала:

— Мама Берта, я голодна!

Генерал Мак был сильно разгневан. Уже в продолжение нескольких дней все складывалось так, что уничтожало все самые старинные его познания и совершенно противоречило военным принципам. Так весь свет до сих пор соглашался признавать, что на европейской карте существует несколько традиционных позиций, давно уже определенных знатоками военного дела, как необходимый театр действий. Все сколько-нибудь образованные офицеры, изучившие основы, знали, как близкие к делу люди, сколько надо войска, чтобы защищать их. Утвердиться на одном из них, когда предстояло охранять соседнюю дорогу, было азбукой стратегии. Например, было бы совершенной нелепостью охранять Германию от нападения французов, не заняв Ульмского укрепленного лагеря, это все равно, что не надеть на голову шляпы, желая предохранить себя от холода. И вот в армии, которой он командует, нашлись среди генералов, командующих главными корпусами, фантазеры, отказывающиеся преклониться перед этим святым правилом! Да, дошли до того, что позволили даже в его главном штабе поддерживать то мнение, что его стратегия «старая игра». Они говорили даже, будто ничего в общем не доказывает необходимости иммобилизировать армию перед выходами из Черного Леса, до тех пор пока не знают наверно, по какой дороге пойдет неприятель. Точно неприятель может идти по другой дороге! Точно в продолжение двухсот лет и более не было безусловным правилом для французской армии выходить через Адскую долину или соседние холмы в долину Швабии или Вюртемберга.

Мак поднял плечи и начал прохаживаться по кабинету. Он в особенности сердился на эрцгерцога Фердинанда, номинального начальника над императорскими силами, которыми в действительности же руководил он сам. Без сомнения, это храбрый принц, но не утверждает ли он, как и другие, что Наполеон может прекрасно пройти по другому пути и обмануть ожидания генерала?..

Наполеон! Они все говорят о Наполеоне. У них на языке только Наполеон. Четырехкопеечный император, которого контрреволюция поджидала в Париже, развлекающийся устройством балов в Сен-Клу, чтобы утешить себя в невозможности захватить Англию!.. Его искусство в маневрах более расхвалено, чем оно есть на самом деле. Скверный, ничтожный артиллерийский поручик, сделавшийся начальником сумасшедшей нации только потому, что он был безумнее остальных!.. Его победы? Счастливая случайность! Правда, он разбил Альвинцга, Вурмсера и Меласа в Италии, но именно благодаря небрежности этих же генералов: они упустили случай занять существенные пункты, освященные обычаем.

И затем в Италии не было Черного Леса. Немцы там были не у себя. Между тем как здесь, в Ульме…

Наконец, нельзя иметь малейшего сомнения в истинных намерениях неприятеля, потому что рапорт превосходного шпиона, живущего в Страсбурге, извещает день в день о приготовляемых движениях!..

Мак остановился перед высоким окном, откуда перед ним открывалась длинная, узкая улица с маленькими неправильными домами. Она составляла главный вход города. Вдали он заметил вершины Мишельсберга, где находилось его войско, непреоборимое и готовое поразить осаждающих, все равно, с какой стороны они ни пришли бы. Он улыбнулся с сожалением, думая о тех, кто не понимал цены этого места.

Мак был в полном смысле тип офицера старого порядка. Длинный белый мундир с сурово поднятым и застегнутым воротником охватывал его худой, нервный стан. На нем был напудренный парик, какие носили офицеры во времена Марии Терезии, затканный золотом шарф, знак его командования, обхватывал его талию и единственный нарушал однообразие его одежды.

В то время как он, барабаня по стеклу оконной рамы, расходовал негодование старого воина, потревоженного в своих привычных комбинациях, движение на улице становилось все шумнее и разнообразнее. Несколько групп кавалеристов поочередно приближались к главной квартире, и лица разного возраста, вида и костюмов соскакивали с лошадей перед ее дверью, приветствуемые караульными солдатами при помощи ружья.

— А! Вот и фельдмаршал Кленау! — произнес Мак. — Какой-то удивительный рапорт он представит нам сегодня?

Если его послушать, то надо было покинуть этот добрый город Ульм и пойти навстречу русским союзникам, т. е. показать пятки неприятелю, черт возьми!.. Смотри! Кто это такой позади Кленау?.. А это Шварценберг, глубокомысленный человек и дипломат на поле битвы!.. Гьюлай следует за ним. Хороший воин этот Гьюлай… Дисциплинированный!.. Если бы все были таковы, то все пошло бы хорошо.

Но так как голоса становились слышнее в соседних комнатах, то генерал Мак перестал смотреть на улицу и пошел навстречу своим гостям. Он принял последовательно главных генералов, которых он видел сходящими с лошадей перед его дверью. Вскоре в их свите появились: Вернек со своим угрюмым и недовольным видом; Иелашич, усатый, как гусар, говорящий всегда громко и крепко ругавшийся, как немецкий рейтар; Ризе — серьезный и молчаливый; Матцерой — ничтожность в человеческом образе, наконец, эрцгерцог Фердинанд с благосклонностью принца крови, счастливый тем, что пользуется наружным авторитетом, принимая почести, относящиеся к его положению. Впрочем, он полагался в подробностях войны на суждения лиц, единственное ремесло которых было видеть ясно в дыму.

Храбрый и решавшийся хорошо действовать, он требовал только одного, чтобы не выставляли под шах человека его происхождения. Он привез с собой свои экипажи и покраснел бы, если бы они были замешаны в отступлении.

Все собрались для совещания и уже поместились вокруг стола, в конце которого находился эрцгерцог. Внезапно отворилась дверь залы, и вошла личность, не известная никому из присутствующих.

Это был маленького роста человек. Для тех лет, которые отпечатывались на его лице, а в особенности, судя по его мундиру главного интенданта первого класса, он был необыкновенно силен как с виду, так и по походке. По своему чину он мог, согласно правилам немецкой иерархии, иметь право на фельдмаршальские почести.

Однако он направился к эрцгерцогу и приветствовал глубоким поклоном, как прекрасно воспитанный придворный кавалер. Затем он сам представился генералу Маку и другим с достоинством человека, стоящего выше их и снисходившего до знакомства с ними.