Шпион - Страница 5

Ти-Суеви ответил:

— Это верно. Лимчико сказал мне то же самое.

И спрыгнул в яму.

Натка сидела уже на дне ее и отбирала камни. Она выбрала пять камней: два белых и круглых из кварца, два гладких и черных из шпата, а последний камень выбрать было легче всего. Но когда она взяла его в руки, то увидела рядом другой камешек, не такой красивый и блестящий, как этот. Он был желт, грязен, тяжел для руки. Он совсем не годился для игры, но всем своим грустным видом будто говорил Натке: «Возьми и меня». И, чтобы камешек не обиделся, Натка взяла и его.

Потом она положила все камешки в кучу и показала Ти-Суеви новую игру. Она подбрасывала камешек вверх и ловила их по два, и по три, и даже все шесть сразу, хотя руки у нее были маленькие.

Ти-Суеви попробовал сделать то же самое. Он был не так искусен в этой игре, как Натка, но и он ловил камешки и в горсть, и между пальцами, и в перевернутую ладонь.

Так играли они долго. А солнце шло своим чередом, не заглядывая больше в яму. Оно еще не садилось в море, но медленно катилось к западу, не спеша пройти последние три пяди, оставшиеся ему до конца. А мимо солнца тянулись вверх облака, и в их тени реяли белохвостые зоркие птицы-орланы. Они подолгу стояли на месте, словно впервые видели этот обширный край, волнистый от гор и черный от хвойных лесов.

— Отведи не буксире эти пустые кунгасы, — сказал Василий Васильевич Лимчику.

Иногда же, будто утомленные высотой своего полета, они парами спускались вниз, на каменистое побережье, садились на белые чашечки телефонных столбов, убегавших к заставе, и дремали в тишине. Но не долго. Стоило только самцу повернуть голову, как самка расправляла крылья, склоняла тело вниз — и над морем раздавался ее крик, похожий на хохот сумасшедшего.

— Кто это? — испуганно спрашивала Натка, на секунду прерывая игру.

— Это птица, — отвечал Ти-Суеви. — Она, наверное, видит кого-нибудь.

— Кого? Может быть, она на нас кричит?

— Нет. Она кричит на зверя, или на птицу, или на рыбу. Мы же люди. На нас ей незачем кричать. Играй дальше. Твоя очередь.

Но Натка не успела подбросить камешки.

Над краем ямы послышался вдруг шум крыльев, похожий на свист кнута, затем слабое сопенье, возня, несколько комьев глины упало вниз, к ногам Ти-Суеви.

Он поднял голову и вскочил.

Вместе с комьями глины на дно ямы, сложив лапы и подогнув голову, с отчаянным визгом скатился маленький медвежонок.

Он медленно поднялся на ноги, фыркнул и, неуклюже перебирая толстыми лапами, попятился назад, к той же стенке, где, прижавшись в страхе, стояли дети. На этот раз Ти-Суеви был так же испуган, как и Натка, хотя и не кричал, как она. Однако, пятясь назад, медвежонок поглядывал не на детей, а вверх, где над ямой кругами поднималась в небо птица.

Крик орлана раздавался уже высоко.

В то же время совсем близко, рядом с ямой, кто-то громко позвал:

— Личик, Личик, куда ж ты пропал?

Ти-Суеви показал Натке множество больших океанских раковин.

Медвежонок повернул ухо в ту сторону, откуда раздавался зов, и, как щенок, припадая на передние лапы и мотая большой головой, два раза крикнул:

— А-ай, а-ай!

Тогда Ти-Суеви пришел в себя. Он узнал медвежонка.

— Ведь это же Личик, — сказал он, обернувшись к Натке.

Но Натки уже не было рядом. Схватив в зубы край своего платья, чтобы легче было ползти, она на четвереньках старалась выбраться из ямы.

— Ведь это же Личик! — крикнул еще раз Ти-Суеви. — Медвежонок Личик, который живет на заставе!

— Теперь я сама вижу, что это Личик, — ответила Натка, усаживаясь на краю ямы.

— Так вот куда люди забрались, — раздался позади Натки все тот же голос, который раньше звал медвежонка.

Натка обернулась. Возле нее, шагах в двух, стоял красноармеец Сизов, держа в руках свою фуражку с зеленым верхом. Винтовка его висела на ремне за спиной, голова была коротко острижена. Он смеялся.

— Здравствуй, красноармеец Сизов, — сказала Натка.

— Здравствуй, Сизов, — повторил за ней из ямы Ти-Суеви.

А Сизов заглянул к нему в яму и сказал:

— Хорошее у вас вышло прикрытие, особенно если тут поставить пулемет.

И он спрыгнул вниз, к Ти-Суеви, и, как взрослому, подал ему руку.

Они были друзьями — этот корейский мальчик, смуглый, с длинными руками, и красноармеец Сизов, стрелок пограничной охраны, сын уральского жителя из лесной деревни Пермяки.

А между ними вертелся медвежонок Личик — тоже друг.

И так как с друзьями всюду хорошо, даже в глубокой яме, откуда берут глину, то Натка также сползла вниз, не выпуская из рук своих камешков.

И тут втроем они поговорили.

Натка положила все камешки в кучу и начала новую игру.

Сизов сказал:

— Хожу я по своему участку и смотрю как будто хорошо, а, между прочим, вас не видел. Как в поле вышли — видел, а куда пропали — понять не могу. Чудесное, думаю, явление эта пересеченная местность.

— А мы тут играли, — сказала Натка, и она тряхнула своей сумкой, куда успела уже положить камешки, собранные ею для игры.

— Так, вижу, камешки, — сказал Сизов. — А все-таки вас бы я ни за что не нашел, если бы не Личик. Я его с собой брать не хотел. Сам отвязался, за мной прибежал и бежит и бежит, все к одному месту. Значит, думаю, друзей почуял или шмелиное гнездо нашел. Он мед любит. И был он все время веселый, пока не обидели.

— Кто же это его обидел, Личика? — спросил Ти-Суеви.

Медвежонок, услышав свое имя, поднялся на задние лапы и, ворча и горько жалуясь на свою обиду, посмотрел вверх. Посмотрели туда и Сизов, и Ти-Суеви, и Натка. И увидели, что облака стали гуще, небо побелело, а под облаками по-прежнему неподвижно стояли орланы.

И все рассмеялись.

А Сизов поднял медвежонка на руки и поставил его на край ямы.

— Отведи его на заставу, — сказал он Ти-Суеви, — а то сам не дойдет. Напугали его птицы.

Хорошо было Ти-Суеви сидеть с Наткой в яме и играть в камешки, однако неплохо было и пройтись с медвежонком на заставу.

Там жил начальник Бойко, и стрелок Сизов, и другие люди, о которых ни один человек ни в Большом, ни в Малом Тазгоу не скажет ничего дурного.

Хотя дом их окружен забором и вдоль забора ходят часовые, но, как все люди, они сами себе чистят на обед картошку, а шелуху отдают женщинам для свиней. Ти-Суеви же и Натке они дарят иногда по яблоку. Да, по яблоку! Это ведь редкий, невиданный здесь плод!

Но разве дело только в яблоке?

Нет! Они ходят днем и ночью по дорогам, и летают над горами, и спускаются в глубокие пади, где от воды черны деревья и даже черна трава.

И Ти-Суеви никогда не приходится спрашивать у них:

— Хорошо ли вам в нашем краю?

Сизов всегда сам говорит:

— Хорошо тут у вас жить, Ти-Суеви!

И при этом он еще отлично умеет подражать голосам зверей и птиц. Он берет в рот маленький манок и лает, как лисица, или кричит, как скворец.

Он подолгу стоит над травой и камнями. Он срывает с деревьев листья и прикладывает их к лицу, быть может, для того, чтобы приласкаться к ним.

И за эту привязанность к лесу Ти-Суеви ставит его высоко над людьми. Он ставит его даже выше, чем Натку, которая, по совести говоря, причиняет Ти-Суеви немало огорчений.