Шпага, честь и любовь - Страница 2

Спутники фалько усмехнулись с иронией. Двое мужчин в зелёном за соседним столиком отвели глаза, не желая ни поддерживать забияк, ни вступать с ними в конфликт. Лишь последний, самый зрелый из посетителей, украшенный седыми старомодными бакенбардами, глянул испытующе — не насмешливо и не сочувствующе, из любопытства пытаясь понять, как молодой синьор вывернется из щекотливой ситуации.

— Вы пытаетесь оскорбить меня, сударь? Будьте любезны представиться.

Офицер обвёл глазами товарищей. Те уж и не пробовали сдерживать веселье.

— Зачем тебе моё имя, птенец?

— Потому что вы смели намекнуть на недостаточное благородство моих родителей, синьор. Намереваюсь вызвать вас на поединок.

Бретёр приподнял руки в перчатках к закопченному потолку.

— Видит Создатель, я не пытался провоцировать схватку. Матушка всегда говаривала мне, что кабацкие драки — признак дурного тона.

— Имя, синьор!

Офицер приподнялся, сбросил на кресло плащ и перевязь. В руках осталась лишь шпага, лёгкая, тонкая и острая. Здоровые пехотные вояки презрительно зовут воздушное оружие зубочистками.

— Ну и молодёжь ныне… Как тебя самого зовут?

— Синьор Алексайон Алайн! Имею честь просить удовлетворения…

Он запнулся. Традиционная формула требует назвать имя обидчика.

— Принимаю. Имя? Мёртвому телу это знание вряд ли пригодится. Пошли!

Возможно, Алексу стоило догадался, что странный незнакомец до последнего оттягивал момент, когда поединок превращается в неизбежность. Но рассудительность давно сбежала от молодого человека. Да и как уклониться от боя? Ценой утраты чести? Она как девичья, раз утерянная — не вернётся. Истинный дворянин не может жить без чести, как и без души. Это не просто громкие слова, так он воспитан.

С возрастом придёт мудрость: не стоит без нужды встревать в неприятности, когда вопросы чести становятся ребром, а тей вынужден делать нелёгкий выбор. К прибытию в таверну «У Тобиуса» молодой северянин не достиг ни зрелого возраста, ни житейской мудрости.

За дуэлянтами наружу высыпали все посетители, дородный владелец заведения и унылая женщина в тёмном платье, вероятно — его жена. Очевидно, кровопролития входят в программу редких здешних развлечений. Вперёд шагнули младшие спутники прим-офицера, один чуть повыше, с землистым вытянутым лицом, второй покороче, с ранней сединой в острой бородке.

Офицер принял стойку буквально в метре от обрыва, кивнув в его сторону. Прозрачный намёк — сейчас полетишь туда, без крыла. Приятели, оба в фиолетовых плащах, окружили сзади и сбоку, тоже обнажив шпаги.

— Трое на одного?! Где ваша честь, господа?

— На войне, птенчик, главное оружие — ум, а не честь. Ты рискнул задираться с компанией из трёх опытных фехтовальщиков и сейчас поплатишься. Если хочешь умереть с честью, настал подходящий момент, — незнакомец приподнял клинок и движением бровей дал сигнал спутникам: приготовиться.

Ни у кого не нашлось возражений, ни у молодого человека, ни у публики. Главное правило поединка — выжить и победить, остальное служит лишь для утешения родственников дорогого покойника.

Проклиная себя, что толком не дал отдыха ногам, уставшим в полётной позе, Алекс незаметно напряг и отпустил мышцы. Потом развернулся и опрометью бросился в атаку на гвардейца, занявшую позицию за спиной. Тот промедлил на миг, поэтому был вынужден парировать отчаянный кварт, не успевая нанести ответный укол. Этой крохотной заминки хватило, чтобы Алекс проскочил между ним и бездной, кинувшись к углу стены, защищающей от ветра.

Здесь движения скованы, маневр затруднён, вольт практически невозможен, отбиваться приходится только батманом — ударом шпаги по вражескому клинку. Но и противники не могут приблизиться разом.

— Пропустил его, Корнел? — командир гвардейцев оценил ловкость соперника. — Теряешь хватку, прим-офицер. Арс, пробуй ты.

Третий фехтовальщик приблизился вплотную, подбадриваемый товарищами, и процедил:

— Храбр, но глуп. Запомни моё лицо. Через минуту расскажешь про меня Всевышнему.

Этот третий, с землистой кожей, отозвавшийся на имя Арса, получил некоторое преимущество благодаря длине рук и более свободному положению, не ограниченный стенами.

Шпаги скрестились с сухим стуком. Прим-офицер, не рискуя понапрасну, напал аккуратно и обрушил серию ударов, пользуясь тем, что Алекс зажат в углу. Кварты, терсы, флаконады — гвардеец мобилизовал самые разнообразные приёмы в ожидании распознать и использовать слабину соперника. Через считанные секунды юноша почувствовал, что вот-вот последует роковой укол… и пропустил выпад, вспоровший правое ухо. Арсу этот сомнительный успех стоил пробитого бедра.

— Дьявольщина!

Прим-офицер отшатнулся назад, отбиваясь шпагой, рука в перчатке зажала красную струю, обильно брызнувшую из артерии. Его место снова занял командир.

— Корнел, останови ему кровь. С молодым наглецом я сам разберусь, — фалько отступил на пару шагов, демонстративно выпуская противника из угла. — Ну, покажи, на что способны провинциалы севера.

Провинциал? Действительно, Северная Сканда — глубинка по сравнению с Леонидией. Но не стоило произносить слово «север», будто жабу выплёвывая.

Алекс не без труда сохранил остатки спокойствия, понимая уголком сознания, что обидчик умышленно пробует вывести его из равновесия. Значит, перестал недооценивать.

Ангард!

Старший офицер продемонстрировал ту же школу, что и раненый Арс, но без попыток зажимать в угол и слишком уж напористо атаковать. Он фехтовал точно, экономно, предпочитая редкие опасные контратаки снизу, со скользящим движением, впрочем — ни разу не достигшие цели.

Алекс начал подозревать его в попытках затянуть время, пока Корнел не освободится от лекарских дел и не возьмётся за шпагу. Неожиданно противник после обвода отвёл клинки в сторону, а в горло юноше влетел мощнейший невидимый удар…

Он открыл глаза, лежа навзничь на самом краю обрыва. От пинка сапогом шпага вылетела из руки и покатилась вниз по склону.

— Ты хотел узнать моё имя? У престола Всевышнего вспомни синьора Байона.

Каблук прижал и без того пострадавшее горло, выдавшее сдавленный сип. Острый наконечник шпаги нацелился точно в глаз.

Вот и всё… Честь не уронил. Но и не сделал ничего достойного, не прославил имя угасающего рода.

— Остановитесь.

Байон обернулся к говорящему. Голос, похоже, принадлежал самому пожилому.

— С какой стати?

— Имперские законы не поощряют умерщвление благородных на глазах у черни. По крайней мере — в мирное время.

— В чём проблема? Проваливайте!

Алекс чуть повернул голову и скосил глаза. Трудно шевелиться, если на кадык давит ступня, обутая в кожу.

— При всём уважении, благородный синьор офицер… — на этот раз вмешалась скорбная женщина. — Эта земля принадлежит нам в пятом поколении. Не гневайтесь, уважаемый тей, но мы имеем право находиться на ней где угодно.

Острый шип кончика проколол кожу на лбу северянина, потом сместился к переносице, оставив глубокий порез. Неожиданно для Алекса нога убралась с его шеи.

— Ценю деловую хватку, черви. Не хотите подмоченной репутации, что залётных здесь закалывают как скот… Умно!

— Спасибо, благородный синьор, — прорезался хозяин. — Разумеется, ваш ужин за счёт заведения.

Тот не принял подачки и швырнул серебряную монетку.

Под вечер чёрная карета, запряжённая четвёркой отличных лошадей, выехала из ворот Леонидии в восточном направлении. Опытный глаз определил бы — в ней путешествуют отнюдь не бедные люди, так как могут позволить себе экипаж из южного дерева редкой породы, отливающего угольным цветом, а также четырёх слуг, включая кучера. Но на дверцах кареты наблюдатель не увидел бы ни герба, ни вензеля, кучер на облучке и лакеи на заднике одеты в простые суконные кафтаны, покроем и оттенком не выдающие принадлежность к какому-то знатному или хотя бы известному семейству.