Шлак 5.0 (СИ) - Страница 3

Я присмотрелся к оружейной стойке. Вот они автоматы, вараны даже не удосужились отсоединить магазины. Тут же гранаты в ящике. Если подобраться незаметно, или когда эти дебилы уснут. После такого количества алкоголя они обязаны уснуть…

Снова подошёл Музыкант и тряхнул наручниками.

— Давай-ка руки за спину, шлак. Взгляд мне твой не нравится. Задумал чё?

Он застегнул наручники, выпрямился и от души засадил мне берцем в грудь. Как в старые добрые времена. Сука! Рёбра не треснули, но боль так скрутила тело, что никаких надежд на побег в голове не осталось.

Креол выкрикнул:

— Нам запретил, а сам веселишься!

— Это профилактика.

Музыкант вернулся к бару, а я завалился на бок и пролежал так весь оставшийся путь.

Меня вытолкали из вагона. Судя по солнцу, время подходило к вечеру. Вокруг всё та же пустошь, слева на горизонте поднимались вершины разъеденных кариесом гор, прямо колыхалось бесконечно зыбкое горячее марево. Справа, как это ни удивительно, паслись верблюды. Они лениво бродили меж зеленовато-жёлтых кустов, срывали мясистыми губами листья и медленно их пережёвывали.

Чуть дальше стояла высокая квадратная башня из саманного кирпича. От неё отходила длинная загнутая на конце труба. Водяной кран для заправки паровозов. Наверху под тентом стоял человек и в бинокль осматривал окрестности. Кого, интересно, он хочет разглядеть за восемьсот километров от Загона? Кроме верблюдов, разумеется.

Со стороны гор подъехала вереница платформ, и встала под загрузку. Откуда-то появились клетчатые, принялись споро таскать из вагонов мешки и ящики. Когда первую платформу заполнили на три четверти, Музыкант на пару с Креолом, затащили меня в кузов, и велели водителю отправляться.

Дороги как таковой не было, ибо пустошь сама по себе дорога. Сбоку из зарослей стланика вынырнул светло-зелёный двухместный багги. Тачка навороченная и явно не на электроприводе. За рулём парень лет двадцати пяти в цветной безрукавке, рядом девчонка топлес и в огромных солнцезащитных очках. Парень резко вывернул руль, пристроился нам в хвост. Девчонка вскочила, замахала руками, закричала что-то, показывая средние пальцы.

— Шлак! — расслышал я сквозь рёв движка.

Багги круто свернул вправо и снова исчез меж кустов, только шлейф пыли указывал направление, в котором он скрылся.

— Суки позолотные, — сипло выругался Музыкант.

До гор мы добрались минут за пятнадцать. Махнули вверх к седловине и спустились в широкую долину. Вход перегораживала искусственная стена из местного камня высотой метра четыре, перед ней глубокий ров — всё как в фильмах про Средневековье. Через ров был перекинут мост. На въезде платформу досмотрели, причём делали это так, словно мы границу пересекаем, а на платформе везём контрабанду. На мой счёт запросили дежурного и, лишь получив добро, разрешили проехать.

За стеной начиналась сказка. Горы служили защитой от пустыни, перекрывая путь горячему воздуху, дышать стало легче. Склоны покрывал лишайник, вдоль дороги выстроились пальмы. Первые строения походили на бараки и производственные комплексы, но они были опутаны китайским лимонником и диким виноградом и общей картины не портили. Потом потянулись поля для гольфа, не очень большие, но ухоженные. Перед ними платформа остановилась, и мы пересели на электрокар. Справа показался теннисный корт, стоянка электрокаров и бассейн. Людей было не много, только несколько молодых мужчин и женщин. Я узнал мисс Лизхен. Мозгоклюйша вышла из бассейна, слуга подал ей полотенце и коктейль.

Дальше пошли коттеджи. Построенные по одному лекалу, они не отличались друг от друга, и лишь таблички с номерами позволяли понять различия. На парковках перед каждым стояли багги, квадроциклы, электрокары. Газоны подстрижены, тротуары выметены. Идиллия.

Навстречу промчались ещё два багги и череда разноцветных эндуро. Вместе с ними тишину посёлка разорвали тяжёлая музыка и рёв моторов.

— Куражатся, суки позолотные, — в очередной раз выругался Музыкант.

В голосе звучала зависть. Ему каждый стат давался потом и кровью, причём в буквальном смысле, а молодёжь Золотой зоны получала всё исключительно по праву рождения. Можно было бы их осудить, дескать, сами ничего не сделали, просто повезло с родителями, но зная, кто такой Музыкант и что он собой представляет, я даже не стал задумываться на эту тему. Завидует? Его проблемы. На боку висит автомат, может дать длинную очередь вслед умчавшейся кавалькаде.

Через три километра показалось озеро. Вокруг пальмы, песок, лежанки под зонтиками, вода прозрачная, с бирюзовыми бликами. Людей здесь было больше. Дымились мангалы, играла мягкая музыка, официанты в клетчатых шортах разносили напитки. Рабочий день закончился, и те, кто имел право на привилегированный отдых, собрались на берегу поболтать и выпить.

Поднимая волну, по озеру промчалась пара гидроциклов, устремляясь наперегонки к противоположному берегу. Высоко в небе парила птица, то ли приглядываясь, то ли выслеживая кого-то.

За озером располагался научный комплекс — несколько двухэтажных зданий, обнесённых бетонным забором. Музыкант остановился перед въездом. Нас уже ждали. Подошли трое варанов, обступили меня и велели идти прямо. Я замешкался и мгновенно получил прикладом меж лопаток.

— Ладно, ладно, мужики… Чё вы…

— Вперёд! — прозвучал приказ.

Музыкант крикнул:

— Удачно сдохнуть, шлак!

Я не стал отвечать, хотя было что. Во-первых, сомневаюсь, что сейчас я шёл на смерть. Для этого совсем не обязательно тащить меня восемьсот километров через пустошь, достаточно было оставить Волкову для опытов. Во-вторых, Тавроди не лаборант, опыты не ставит. Он исследователь, ходит по земле, щупает предметы руками, и сейчас он хотел пощупать меня. Кто я, из чего сделан? Он в первую очередь учёный. Что будет потом? А хрен его знает, может, оставит себе, может, вернёт Волкову. Но убивать не будет точно. Пусть я сейчас сухой, однако интуиция проводника работала и опасности не предвещала.

Мы подошли к центральному зданию, здесь нас ждал щупленький юноша. Строгий взгляд, прыщи на носу. Он стоял выпрямившись, расправив плечи. Хотел казаться взрослым и значимым, и когда-нибудь наверняка станет таким, но сейчас был именно прыщавым юнцом и не более того. На кармане белого халата висел бейдж с фото и фамилией: Роузберг Г. С.

Не говоря ни слова, юноша шагнул в распахнутую дверь, и вараны торопливо потащили меня следом. Через гулкий вестибюль мы прошли в правое крыло здания. В просторном холле между кадок с пальмами стояли два кожаных кресла и журнальный столик. На столике кофейник, две чашечки и полный набор аксессуаров для улучшения вкусовых качеств кофе.

Юноша молча указал на левое кресло, и вараны послушно швырнули меня в него. Наручники снимать не стали, отошли к стене и замерли изваяниями.

Кофе, понятное дело, предназначался мне. Я не стал церемониться и позвякивая наручниками потянулся к кофейнику. Юноша неодобрительно нахмурился, но опять-таки ничего не сказал.

— Слышь, чувак, — окликнул его я, — веришь, нет, за шесть дней маковой росинки во рту не было. От голода уже скулы сводит. Распорядись насчёт бутербродов. Ты тут вроде не самый младший, вон как вараны перед тобой приседают. Ага?

Роузберг нахмурился ещё сильнее. В его представлении я нарушил все мыслимые и немыслимые правила местного этикета, а обращение «Слышь, чувак» вообще едва чувств не лишило, и никаких бутербродов он, разумеется, заказывать не собирался.

— Распорядись, Генри, — услышал я позади себя. — Надо покормить гостя.

Я повернул голову. С последней нашей встречи Тавроди ничуть не изменился, всё такой же невысокий, худой и причёска в виде созревшего одуванчика. Он смотрел на меня пытливо, словно силился вспомнить и… не мог.

— Как прикажете, Сергей Филиппович.

Роузберг ушёл, а Тавроди опустился в кресло, скрестил ноги. Он продолжал сверлить меня взглядом.