Шлак 5.0 (СИ) - Страница 2

— Ладно, заболтались мы с тобой, — Гоголь устало вздохнул, — а часики-то тикают.

Он прицепил крокодилов мне под мышки и сардонически хохотнул:

— Поехали!

Очнулся я, сидя всё на том же стуле. Горло пересохло, влаги в теле не осталось даже для того, чтобы обоссаться. Впрочем, последнее я не однократно делал до того, как потерял сознание. Пытка током тем и отличается от обычной школьной линейки, что полностью обезвоживает организм, и это помимо однотипной боли, когда в мозгу нет ни одной мысли, кроме бесконечного: а-а-а-а-а-а…

Очнулся я, потому что Гоголь тряс меня за плечо и заглядывал в глаза.

— Дон, ау. Жив что ли? Вставай.

Встать сил не было. Помощники Гоголя подняли меня, завели руки за спину и сковали наручниками. Взяли под мышки и повели к выходу. Что они опять задумали? Или уже на трансформацию? Всё, пожил, Женя, пора в твари…

Меня провели мимо камеры с Дряхлым. Он уже стал полноценным подражателем, и с рыком бросился на решётку. Помощники отпрянули, а Гоголь погрозил кулаком:

— Спокойно, Семён Игоревич! Вижу, созрел. Скоро в яму переведём.

Вот во что обернулась жизнь всесильного хозяина Смертной ямы. Человек, внушавший трепет всему Загону, сам стал тварью.

— А как их в яму переводят? — срывающимся голосом слюбопытничал я.

— Обычно, как и всегда. Крот, лизун наш, берёт их под контроль и ведёт. Мы ему за это дополнительную пайку выдаём.

В следующую камеру я тоже заглянул. Галина Игнатьевна сидела на полу, вытянув ноги. Кожа почернела и местами пошла нарывами — первый признак язычника. Она давила нарывы пальцем, размазывая гной, чесалась и трясла головой. Увидев меня, вскочила и закричала, указывая пальцем:

— И тебя тоже! Тебя! Сажайте этого говнюка рядом, хочу слышать его вопли! Хочу! Хочу! Хочу!

— Его не на трансформацию, — лениво ответил Гоголь.

— А куда? — Галина Игнатьевна вцепилась в прутья. — Куда⁈

— Не твоё дело.

Вот как, не на трансформацию. Значит, ещё покувыркаемся, поборемся с судьбинушкой за выживание.

Меня вывели на улицу и посадили в броневик. Ночной ветерок дунул в лицо, и я почувствовал облегчение. Но лучше бы дали воды. Вместо этого повезли куда-то в сторону ТЭЦ, потом повернули на юг и остановились у железнодорожного управления.

На путях стоял блиндированный поезд. Я уже видел похожий, когда мы с Алисой прятались в пустоши возле Василисиной дачи. Алиса в тот раз сказала, что таких поездов два. Один курсирует по дорогам между конгломерацией и Прихожей, второй ходит исключительно до Золотой зоны. Похоже, мне выпал лотерейный билет, меня отправляют в зону. А иначе, зачем привезли сюда?

Из заднего вагона выглянул варан. Морда узкая, как у голодной крысы, над правой бровью скрипичный ключ. О, мой старый друг Музыкант. Увидев меня, садист оскалился:

— Что, шлак, снова встретились. А я предупреждал, — и рыкнул на Гоголя. — Чё как долго?

Гоголь заискивающе улыбнулся:

— Как получил приказ господина Волкова, так и привёз. Я ж без приказа не имею права.

Музыкант спрыгнул на землю, ухватил меня за подбородок, заглянул в глаза.

— Сухой… Ладно, вали нахер, фермер, дальше я сам.

Он подтолкнул меня к вагону. Чьи-то руки ухватили за шкирку, втащили внутрь и бросили на пол. Пахнуло табаком, прокисшим пивом. Звучала музыка, что-то из современной попсы. Из-за гула голосов, криков и пьяного смеха сложно было разобрать слова. Поднявшемуся следом за мной Музыканту пришлось надрывать связки:

— Эй, бро, к стене его присобачьте вместо мишени.

Грянул хохот. Меня снова подхватили и отволокли в дальний конец вагона. Сняли наручники, запястья закрепили в колодках и подтянули цепь так, что я с трудом дотягивался носками до пола. Варан с выпученными глазами дыхнул перегаром:

— Стой смирно, иначе…

Что там иначе, не разобрал. Поезд дёрнулся и засучил колёсами, набирая скорость. Грудь пронзила боль. Табачный дым колыхнулся от очередного взрыва хохота и самодовольный голос провозгласил:

— Яблочко!

Я скосил глаза — в груди торчал дротик. Эти суки играли со мной в дартс, вернее, в меня.

Второй дротик воткнулся в щёку, третий пролетел возле головы и вонзился в деревянную панель. Неудачника освистали и заставили раскошелиться на пиво. После этого решили метать ножи, только теперь нужно было попасть не в меня, а рядом. Попробовать захотели все, сделали ставки. Музыкант стоял возле импровизированной стойки, на которой в ряд расположились три пивных бочонка и ящик водки, и неотрывно смотрел на меня. В глазах светилась такая злоба, что едва ядом не сочилась. Он не забыл ни первую нашу встречу, ни последнюю. Сейчас он был сухой, как и я, а под дозой вряд ли бы сдержался. Убил бы наверняка.

Когда первый метатель встал на позицию и завёл руку, Музыкант вдруг встрепенулся и крикнул:

— Всё, братва, хорош. Завязывайте с весельем.

— Да ладно те, Музыкант. Только во вкус вошли. Пару попыток дай…

— Хорош, говорю, чё непонятно?

Метатель буркнул:

— Как тебя старшим поставили, Музыкант, так ты и скурвился. То нельзя, это. Колтун проще был.

— Колтун сдох, и командир теперь я. Кто не согласен, может выйти из поезда.

Никто к выходу не поспешил, из чего можно было сделать вывод, что противников назначения Музыканта в вагоне нет.

— То-то же. Вам напомнить, за каким хером мы сюда из Золотой зоны примчались?

— За пассажиром вроде.

— Ага, за пассажиром. Вот за этим самым. И если мы его не довезём, нас всех на кол насадят. Вот ты, Креол, хочешь сесть жопой на острый кол? Не хочешь? И никто не хочет. Поэтому жрите пиво и спать. У нас ещё будет время повеселиться.

После его не столь пламенной речи интерес ко мне со стороны варанов пропал. Кто-то в самом деле отправился на нары, кто-то потянулся за картами. Музыкант наполнил до краёв две кружки пивом, подошёл ко мне.

— Ну чё, Женя Донкин… Хреново выглядишь.

— Если бы тебя током пять суток кряду хлестали…

Я немножко соврал, не пять, а только сутки, но, думаю, и этого вполне достаточно.

Музыканту было плевать, что со мной делали. Он размотал цепь, освобождая колодку, и я без сил рухнул на пол.

— Пей, — он поставил передо мной кружку. — Это не милость, не радуйся. Если сдохнешь, я реально очком на кол опущусь, а меня такая смерть не прельщает.

Я осушил кружку несколькими большими глотками, стремительно восполняя утерянную влагу. Вытер губы.

— Ещё. Дай ещё… А какая прельщает?

Он подал вторую кружку. Её я опустошал помаленьку, прокатывая напиток по дёснам и наслаждаясь каждым глоточком.

— Никакая не прельщает. Не тороплюсь я подыхать. Тебя бы вот обнулил. Надеюсь, будет возможность.

Музыкант отошёл к дружкам, а я закатился в угол. Здесь не так сильно воняло табаком. Окон в вагоне не было, только под крышей виднелись узкие щели вентиляции, через которые дым вытягивало на улицу.

Куда меня везут, я уже сообразил. К кому — тоже гадать не приходилось. Волков сказал, что я нужен Тавроди. Зачем, пока не ясно, наверняка что-то хочет предложить. Легенда Загона, глава Конторы, злой гений, подаривший человечеству наногранды и веру в вечную жизнь. Я встречал его в начале своей эпопеи, правда, на тот момент не знал, кто он есть на самом деле. Теперь знаю. А он помнит меня? Тогда я был испуганным шлаком, не понимавшим, что происходит вокруг. Теперь я знаю всё, или почти всё. Я умею убивать, я готов убивать, и не испытываю сожаления по своим жертвам. К счастью, пока ещё не испытываю и радости от многочисленных убийств. Для меня это стало профессией. Профессиональный убийца. А когда начну радоваться, превращусь в профессионального садиста, как Музыкант…

Впрочем, а так ли мне нужна эта встреча с Тавроди?

Я оценил обстановку. Товарный вагон: один выход, два прохода, два десятка варанов. Нары в ряд, бар, оружейная стойка. Вараны пьяные, расслабленные, никакой дисциплины. Орут песни, в карты играют. Будь я под дозой, завалил бы всех в порядке очерёдности голыми руками. Сейчас нужен автомат. И хладнокровие.