Школьный год Марины Петровой - Страница 42

— Закрою глаза — и с удовольствием слушаю, — говорила Нина Алексеевна. — Открою — и вижу не мальчика, а какого-то разболтанного «виртуоза» из западного кафе. Что за манера держать себя! Что за поза!

Алексей Степаныч сказал о том, что в классе Миша держал себя гораздо лучше и потерялся от волнения, но против факта спорить было трудно — и прекрасно игравший Миша также получил минус.

Было уже около двенадцати. Елизавета Фёдоровна встала. Она еле держалась на ногах.

Семён Ильич открыл двери зала — в приёмной никого не было, все уже давно разошлись по домам.

— Вот как засиделись! — сказала Елизавета Фёдоровна и, посмотрев на Алексея Степаныча, неожиданно улыбнулась ему, отчего лицо её сразу помолодело.

— Проводи-ка меня до машины, Алёша, — сказала она. — А хочешь, подвезу. Поговорим дорогой.

— Теперь будем готовиться к экзамену, — говорит Алексей Степаныч.

Он задумчиво смотрит на Марину и что-то прикидывает в уме.

— Шестнадцать уроков осталось. Что с той пьесой будем делать? Как ты думаешь?

— Учить! — с готовностью откликается Марина.

— Говоришь, учить? — задумчиво повторяет Алексей Степаныч, и Марина пугается.

Она понимает, что если пожалуется на отсутствие времени, их тайна может сейчас же закончиться. Но Марина уже очень вошла в эту игру и не думает об отказе.

Ведь она даже повесила над столом расписание и, хотя ей это очень нелегко, распределила день по часам. И для той пьесы выделила особый час.

— Смотри, обгонит тебя Галя с концертом! — говорит Алексей Степаныч. — У неё ведь сверх программы ничего нет.

— Пусть обгоняет! — вздыхает Марина.

В класс входит Миша, и Алексей Степаныч делает заговорщический жест: после, мол, поговорим!

— Ладно, — говорит он, когда Миша, положив скрипку на рояль, вышел из класса, — Если будешь учить её не за счёт концерта — я согласен.

Теперь для Марины это становится делом чести. Как, даже Алексей Степаныч поколебался, не верит в неё? Так вот же, докажу!

И Марина начинает заниматься с таким азартом, что Елена Ивановна только с удивлением посматривает на неё.

Марина отказывается от кино, от театра, не хочет идти в гости…

— Молодец! — говорит Алексей Степаныч на следующем — через два дня — уроке. — Победила! Я ведь так задумал: если сдвинешь пьесу за эти два дня — оставлю её тебе, если нет — заберу. Сдвинула, да ещё как!.. Так что я согласен, товарищ Петрова: тайна продолжается.

Это, конечно, было очень хорошо, что Алексей Степаныч оставил ей эту пьесу, непонятно только, почему он при этом назвал её товарищем Петровой, а не Мариной.

Но не так-то просто было учить сразу две такие сложные пьесы! Алексей Степаныч был прав: Галя обогнала Марину и очень удивилась, услышав, как Марина играла на уроке их общий концерт.

— Ты что это — совсем не занималась? — удивлённо спросила она Марину после урока. — Как не стыдно! До экзаменов осталось так мало времени, а ты лентяйничаешь!

Марина даже вспыхнула вся. Она лентяйничает? Да она носу не высовывала никуда целую неделю. Мама даже рассердилась на неё и сказала, что если она не будет ежедневно гулять, то с тайной будет покончено. Пришлось сократить время занятий, и пострадал концерт.

Вот сказать бы сейчас Гале обо всём! Но этого нельзя делать — и Марина отвернулась и промолчала. А сколько приходилось работать!

«Может, в самом деле отказаться? — думала она иногда. — Нет, ни за что! Другие люди что умеют преодолевать! А я?»

— Марина, как твои дела у малышей? — спрашивает Оксана.

— Ничего себе, — скромно отвечает Марина. — Они ко мне всё время бегают, и я с ними занимаюсь.

— Ой, смотри, Марина, ты ещё избалуешь их! — говорит Оксана. — Ведь им тоже надо приучаться быть самостоятельными, а ты за них, кажется, и задачки решаешь и смычки канифолишь? Есть такое?

— Немножко есть… — сознаётся Марина. — Оксана, да они ведь ещё такие маленькие!

— А всё-таки им надо приучаться самим за себя отвечать. А что это ты, Марина, похудела как будто?

— Знаешь, Оксана, у меня очень много работы, — говорит Марина.

Оксана смотрит на неё ласково и внимательно, и вдруг Марина говорит:

— Оксана, можно я тебе скажу одну вещь? Мне очень хочется с тобой посоветоваться.

В пионерской комнате никого нет. И на большом диване можно разговаривать очень долго. Но разговор получается совсем короткий. Оксана почти с первого слова понимает всё.

— Знаешь что, Марина, — говорит она подумав, — это очень хорошо, что ты так упорно добиваешься своего. Это замечательно для воспитания воли. И имей в виду — это работа не впустую. Для твоего музыкального развития она принесёт большую пользу… Я понимаю Алексея Степаныча, — прибавляет она задумчиво. — Я, наверно, тоже так поступила бы.

Марине приятно, что Оксана находит её работу полезной, но в глубине души она ждала другого. Она думала, Оксана ей скажет: «Я верю в тебя, Марина, ты сыграешь эту вещь» — или что-нибудь в этом роде…

— Так ты думаешь, мне не сыграть? — грустно спрашивает она.

— Что ты, Марина! Как же я могу так думать — ведь я не слышала тебя.

— Хочешь, сыграю? — неожиданно для самой себя предлагает Марина.

— Конечно, хочу, — отвечает Оксана.

В школе уже тихо, все разошлись. Никто не услышит. Марина принесла скрипку. Она волнуется и полна решимости. Это будет первое испытание на слушателях — ведь Оксана слушатель, да ещё какой!

Марина настраивает скрипку, кладёт её на плечо.

Оксана прекрасно знает эту пьесу — у неё такое бурное, такое решительное начало. Справится ли с ним девочка?

Но через минуту она уже не думает об этом — она вся захвачена широкой волной звуков.

В этой пьесе две части: прелюд и аллегро.

Бурный, торжественный прелюд звучит, как призыв. Ом должен сразу покорить слушателей, сразу вовлечь их в свой ликующий мир — мир счастья, света, звука.

Этот мир широко раскрывает вторая часть — стремительное, виртуозное аллегро.

Много упорной работы было вложено Мариной в эту пьесу, но следы её работы уже незаметны. Марина играет так легко и свободно, как будто звуки сами рождаются под её пальцами.

Вдохновенная трудная пьеса, концертная пьеса настоящих скрипачей, звучит! Звучит полным звуком, звучит в темпе. Кажется, всю себя, всё своё уменье Марина вкладывает сейчас в игру.

Она уже не видит Оксаны, не видит школьных стен — сейчас эта музыка звучит для сотен, для тысяч новых, неизвестных ещё Марине друзей.

Может быть, её слушают сейчас где-то далеко, на международном фестивале, — вот так, с такой решимостью и силой, она защищала бы честь своей культуры, своей, советской музыки.

Нет, не может быть, чтобы такую игру слушала одна только девушка Оксана.

А у девушки с комсомольским значком на груди — напряжённое и счастливое лицо: как хорошо! Неужели это играет её Марина, маленькая пионерка из её отряда? Как жаль, что её не слышит сейчас больше никто! Ведь Оксана знает, что музыка — это такая ещё капризная вещь в неопытных детских руках: сегодня прекрасно, а завтра может стать посредственным.

Как жаль, что её больше никто не слышит!..

Но не одна Оксана слушала в этот час Марину. За дверью в пионерскую комнату давно уже стояла Елизавета Фёдоровна. Она задержалась в своём классе и, уходя, услышала знакомые звуки. Она не стала мешать. Когда так играют — нельзя мешать музыканту, даже если это ещё школьник, ученик.

А когда Марина кончила, Елизавета Фёдоровна открыла дверь и вошла в пионерскую комнату.

— Очень хорошо! Молодец! — сказала она оторопевшей Марине и поцеловала её. — Да ты не пугайся, я давно уже всё знаю от Алексея Степаныча и как раз завтра должна была тебя слушать.