Школьные годы чудесные (СИ) - Страница 9

— Ладно, не мешай! — отрезал я.

Ярко-красный жгут удалось зацепить с пятой или шестой, а может и десятой попытки. Щупальце силы я согнул крючком, поддел под красный жгут, завязал на узел — в призме магического зрения это выглядело так. И потянул на себя. «Сетка» поддалась, но потащила за собой «шар» — узел силы оборотня.

Волк взвыл, заворочался, приподнялся, но не проснулся. Я попробовал еще раз потянуть на себя. «Сетка» отказалась выпускать свою добычу. Волк снова заворочался. Толстые жгуты «сетки» упрямо не хотели рваться.

Я выпустил щупальце «мертвой» силы, осторожно тронул им жгут. Неожиданно «сетка» стала вибрировать и сокращаться, сжимая «шар». Волк в багажнике завизжал, попытался свернуться в клубок. Видимо, сдавливаясь, «сетка» причиняла ему нешуточную боль. Хорошо еще, что он спал!

Лесник, наблюдая за нами, положил руки ему на голову, пытаясь успокоить.

— Ни хрена не выходит! — прохрипел я. Во рту оказалось неожиданно сухо. Я попытался сглотнуть появившийся комок, не получилось.

— А, сука! — в сердцах громко выругался я, добавив еще кое-что из нецензурной лексики.

Лесник шарахнулся от меня в сторону. Я вытащил правой рукой кинжал и, потянув «сетку» крючком-щупальцем Жизни, полоснул им по ярко-красным жгутам, кажется, даже чуть задев шкуру оборотня. Жгут под лезвием кинжала ведьмака легко распался на две части. Следом за ним стала расползаться, словно из гнилых ниток, и «сетка». Я уже без труда вытянул всю, как рваную авоську, и отбросил подальше в сторону.

— Готово, — я совершенно без сил опустился на землю. Ноги подкосились.

Я сразу почувствовал окружающий мир. До этого был как бы в отключке от всего внешнего. А сейчас… Волк вонял до тошноты. Ночной (ого, уже и ночь наступила!) холод пробрался до самых костей. Меня начала трясти крупная дрожь — то ли от холода, то ли от усталости.

Василий Макарович, не замечая моего состояния, занимался оборотнем. Он вытащил его из машины, развязал лапы, снял намордник: дело в том, что оборотень стал сразу, буквально на глазах превращаться в человека.

Я наблюдал за процессом краем глаза, причём совершенно без какого-либо интереса. Состояние у меня было не то: и дрожь во всём теле, и дышалось астматически тяжело, и голова кружилась, как будто лбом об стенку постучался, и сердце как-то подозрительно сильно билось о ребра, словно хотело взломать грудную клетку изнутри.

Ко мне подошел шишок, протянул железную солдатскую фляжку:

— Пей!

Первый раз я услышал его голос — скрипучий, пронзительный, неприятный.

— Пей! Настойка сорока трав!

Я взял фляжку, сделал глоток, ожидая, что там будет настойка на коньяке или водке. Ошибся. Настойка оказалась совершенно без градусов, прохладной, пресной, совершенно безвкусной. Трава она и есть трава!

Однако дрожь вдруг прекратилась, сердце успокоилось, голова стала ясной. Только в теле осталась слабость.

Момент, когда оборотень окончательно принял человеческий облик, я прозевал. Только что был то ли черный волк, то ли крупная собака. И вот — голый человек в позе эмбриона. Лесник присел над ним, похлопал по щекам. Дал понюхать ватку — запах нашатыря даже я учуял отсюда, метров с пяти.

Мужик зашевелился, выругался, встал на корточки.

— Макарыч! — сказал он хриплым голосом. — Ты меня вытащил!

Он попытался встать, упал на бок. Приподнялся, сел голым задом на землю, ничуть не смущаясь.

— Ё-моё, Макарыч!

Лесник отошел от него, хмыкнул, бросил ему:

— Вот, кто тебя спас!

И указал на меня. Он открыл заднюю дверь «уазика», достал какие-то мешковатые штаны, рубаху, галоши, бросил мужику:

— Одевайся!

Кстати, и запашок-то противно-тухлый вроде пропал. Мужик оделся, обулся, подошел ко мне, осторожно протянул руку:

— Селифан.

Я её, не раздумывая, пожал, представился:

— Антон.

И обнаружил, что до сих пор держу кинжал в руке. Поднёс его к поясу. Клинок словно сам выскочил из руки и нашел дорогу, скользнув прямо в ножны.

— Спасибо тебе, Антон! — мужик даже поклонился почти в пояс. — От смерти спас. Должок за мной!

— Поехали домой! — попросил я. — Замерз, колбасит всего не по-детски.

Кстати, флягу из моих рук как-то очень ловко вытащили. Шишок не дремлет! Я не успел еще глотнуть, как обнаружил, что руки-то пустые. Чуть отвлёкся, и всё! В кругу друзей не клоцай клювом!

— Поехали! — согласился лесник. Я сел опять на переднее пассажирское сиденье. Оборотень залез на заднее, усаживаясь рядом с шишком.

— Кто тебя так? — поинтересовался колдун, выворачивая руль.

— Бабка какая-то поселилась у нас в Кочарах, — ответил Селифан. — Раз ко мне подошла, молока попросила, второй… Я ж не отказываю — старость уважать надо, соседей тем более. Нас в деревне и так немного, всего четверо осталось. Даже дачники не заезжают. Друг другу помогать должны. Мяса ей давал. А она приходит, а сама глазами зыркает, как будто что-то высматривает. Вчера вечером в полнолунье я, как всегда, на огород… Ну, сам понимаешь? Ягненка привязал, чтоб далеко не бегать. И она там рядом за забором оказалась. Почуял я её. Она в меня что-то кинула. Всё тело как сковало…

— Ведьма это, — согласился Василий Макарович. — Проклятье на тебя наложила!

— Не проклятье, — подал голос я. — Заклятье, блокирующее магическую силу. Проклятье — это другое… Проклятье — заклятие, нарушающее баланс работы внутренних органов.

— Так, что делать-то? — спросил оборотень. — Я ж вернусь, её на клочки порву!

— Порвёшь, как же! — усмехнулся Василий Макарович. — Она тебе так даст, что устанешь рвать! Тебе мало?

— А что делать?

— Извести её надо, — не отрывая глаз от дороги, ответил лесник. — А тебе пока лучше не соваться в Кочары.

— Почему это? У меня там дом! — возмутился Селифан. — Хозяйство!

— Знаешь, кто теперь твоим хозяйством заведует? — злобно рассмеялся лесник. — Или ты думаешь, она просто так вот тебя?

Оборотень замолчал. Тут у меня родилась идея.

— Я вообще-то могу сделать защиту, — предложил я. — Но ненадолго. На час, может быть, максимум.

— И что? — пожал плечами лесник. — Дальше что?

— А дальше либо вы её за час нейтрализуете, — я тщательно подобрал слово такое, нейтральное. Может быть, они её не собираются убивать?

— Или сделать амулет с таким же заклятием, нейтрализующим магический узел, — продолжил я. — Точно такой же конструкт-заклинание, каким она наградила тебя.

— А можно? — оборотень подался ко мне, ухватив за спинку переднее кресло. — Я заплачу!

Лесник засмеялся.

— Вот ты даешь, Антоха! — похвалил он меня. — Молодой да ранний! Я б вообще не полез бы в это дело!

— А я и не лезу, — возразил я. — Я сделаю вам амулеты, а вы уж дальше сами, как хотите.

Мы подъехали к дому.

— Спасибо тебе! — Василий Макарович пожал мне руку. — Выручил.

— Спас! — с заднего сиденья протянул мне руку Селифан. — От смерти лютой спас!

— Когда за амулетами приезжать? — лесник ковал железо, не отходя от кассы. Я задумался. Завтра — второе, день рождения у Ленки. Потом надо в камеру хранения наведаться.

— Давайте третьего, — предложил я. — В среду вечером.

Мы распрощались.

Глава 9

А я вот день рожденья не буду справлять!

Первым уроком была химия. Органическая химия, которую вела Молекула. Эту учительницу можно наиболее полно охарактеризовать двумя словами — сварливая бабка. Невысокого росточка, полная, круглая, возрастом за 60, Калошина Татьяна Федоровна («Калошина! Не Галошина!» — как-то наорала она на кого-то из нас в классе 7-м…) постоянно носила короткие юбки, из-под которых сверкали отвратительно толстые ляжки.

Я у неё авторитетом не пользовался от слова «совсем», сидел за самым последним столом в своём ряду — на «камчатке» — и имел твердую «тройку». Даже если бы я и захотел получить что-то выше «тройки», это оказалось бы бесполезным занятием. Если Молекула вбила себе в голову, что этот ученик знает на «тройку», значит, он будет знать только на «тройку».