Школа ведьмовства №13. Сладкий запах проклятия (СИ) - Страница 3

За бабушку было обидно. И двусмысленные намеки по поводу моей бабушки злили меня так, что все лицо горело от гнева, а из ушей, казалось, вот-вот повалит пар.

— Знание, девочка, великая сила, — хранительница глядела мне в глаза, словно пыталась до самой души добраться. — Ведающая зла избежит, знания к добру приложит, а коли знания попадут к той, что силу имеет, да пользоваться не научилась, станет она причиной большого горя, да бед бесчисленных.

— Вот-вот, — поддакнула мадам хмурость и заработала мой раздраженный взгляд.

— Мир, знаете ли, не делится на черное и белое. Нельзя быть такой категоричной, — пробурчала я и перевела взгляд на свои пальцы. Они сейчас казались диво какими любопытными.

— Не делится, — покорно согласилась со мной хранительница, — да, коли дороги не знаешь, да тропы не видишь, ведаешь ли куда придешь? Вот тут-то и оно, — проговорила она после недолгой паузы, так и не дождавшись моего ответа, — что по пути столько шишек насобираешь, что до конца дойдешь уже совсем другим человеком.

— Разговоры вы ведете занятные, и очень может быть, что правы во всем, да только мне здесь не место. Мне бы домой вернуться. К маме. Она же с ума от тревоги сойдет.

— Тебе здесь самое место. Таким, как мы, Милана, девам ведающим, да даром награжденным, тот мир чужд.

Ну бред же! И вот я была готова поспорить, что где-то за углом сидит какой-нибудь «Петросян» недоделанный и ржет надо мной, восхищается своей фантазией и грандиозным розыгрышем, в который меня втянули. Наверняка же, вчера, когда с девчонками пиццу трескали и газировкой запивали, кто-то из них мне лошадиную дозу снотворного насыпал, чтобы я проспала весь путь, пока сюда везли. Но никто не смеялся. Ни тени улыбки. Провожатая моя вовсе смотрела так, словно мысленно уже освежевала. Брр.

— Держать тебя силой здесь никто не будет, но вернуться ты сможешь лишь через месяц, в следующее полнолуние, когда откроется тропа снов, — с серьезным видом, совсем без намека на улыбку продолжала заливать хранительница.

Блеск! Держать меня никто не будет, но месяцок я все же в заточении. И где? Фраза про «тот мир» мне не понравилась. Сильно не понравилась. И я на какое-то короткое мгновение решила, что со мной что-то случилось, и я все-таки отошла в мир иной, но из того иного мира, вроде как, обратного хода нет, значит, этот мир не иной, а другой. А значит… А что это значит, я понять не могла. Шарики за ролики окончательно заехали, и соображалка решила на этом закончить со мной сотрудничество.

— А можно мне воды? — вскинула взгляд и умоляюще посмотрела на хранительницу, — и таблеточку какую-нибудь для ясности мысли. Если такие вообще существуют. А еще для чайников подробный рассказ о том, что это за место, и почему я тут. И что значит сакраментальное: «тот мир чужд»?

— Марья Федоровна, — Ядвига Петровна обратилась к моей провожатой, — подготовьте для нашей гостьи комнату. И одежду. А мы пока побеседуем.

Шлепала босыми ногами по нагретым солнцем, заглядывающим в окна, ступенькам и пыталась уложить все услышанное в голове. А оно не укладывалось. Я почти чувствовала, как голову распирает от бредовости рассказа хранительницы. И чем больше об этом думала, тем сильнее оно кипело, грозясь разнести остатки сдержанности и самообладания в щепки. Хотелось истерически рассмеяться. И поставить всем, а в первую очередь себе, неутешительные диагнозы. Те, при которых белые рубашки в комплекте бонусом идут. Но блин! Блин, блин, блин! Вот они и перила деревянные, твердые под ладонью, и ступеньки крепкие под босыми ногами, и Марья Федоровна впереди идет, пыхтит, как паровоз. Живая, настоящая. Трогать для проверки, правда, ее не стану, убьет еще ненароком. Я ей почему-то очень не нравлюсь. Она мне, в общем-то, тоже. Как и все вокруг вдруг потеряло свою прелесть и очарование. Наверное, потому что я стала заложницей этого мира. Волшебного, ага. С ведьмами. И меня ею обозвали, благо, на костре обещали не сжигать. И даже с камнем на шее притапливать не станут. Ядвига Петровна прямо оскорбилась, когда я об этом спрашивать начала. Тьфу! Какой же бред.

Из хаотичных мыслей меня вырвал громкий свист. Выразительный такой. Я сразу вспомнила и о своем внешнем виде, и о том, что Марья Федоровна одежду мне приготовила, да с собой не принесла. Она, одежда, ждала меня в отведенной камере, в смысле, в комнате. А я в пижамке. И сразу поняла, что объектом чьего-то внимания стала именно она, пижамка. Или я, в нее одетая. И тот, кто ею, или мною, без разницы, был привлечен, нашелся быстро.

Чуть в стороне, подпирая плечом стену одного из домиков, стоял парень. Взгляд его блуждал по моим ногам. Я и сама на ноги свои посмотрела. Ноги, как ноги, самый обычные. Оголенные, правда, до предела. Это-то меня и смутило немного. Ну, как немного, так, что даже грудь, шалью едва прикрытая, огнем загорелась. Ведь этот наглец, что еще секунду назад домик подпирал, а теперь медленно приближался, явно не собирался облегчать мне задачу, и хотя бы ради приличия отворачиваться. Нет! Он с нескрываемым удовольствием рассматривал меня и нагло улыбался. А я хотела провалиться сквозь землю. Ведь его сверкающие в свете яркого солнца зеленые глаза, обрамленные пушистыми черными ресницами, неотрывно следили за мной. И интерес в них плескался недвусмысленный.

Помощь пришла, откуда не ждали. Марья Федоровна, буквально, своей грудью меня прикрыла. Встала на пути у этого хама и загородила меня своей фигурой.

— День обещает быть добрым, — голос у этого обладателя красивущих наглых глаз был тоже приятным, и от этого стыд только сильнее расцветал на моем лице ярким румянцем.

Ну почему? Почему я не могла пришлепать сюда дорогой снов в нормальной одежде? Почему именно сейчас этот образчик девичьих мечт стоял на этом месте? И ведь не сбежать. Только и остается — прятаться за надежной спиной Марьи Федоровны.

— Ой ли, — воскликнула Марья Федоровна и подбоченилась, — так соскучился по мне, родненький? По веничку моему, которым я тебя давеча по всему двору гоняла? Так подём, приласкаю еще разок. Так сказать, для памяти.

— Ой, теть Маш, то была ошибка, с кем не бывает, — он явно не внял угрозам моей провожатой, которой я поверила сразу. За такой не заржавеет. А зеленоглазый тем временем попытался заглянуть воинственной женщине через плечо. Я тут же потупила взгляд, еще и волосами занавесилась, чтобы скрыть красное лицо. — А кто это у нас тут?

— Покровский, — прорычала Марья Федоровна, — дуй отседова по добру, по здорову, иначе, я Никонору Иванычу расскажу о том, сколько ты энергии тратишь, да не по делу. Он в миг найдет тебе занятие по уму, да по силе. Времени на ошибки не останется.

— Нельзя быть такой черствой, теть Маш. И жестокой, — немного обиженно проговорил Покровский, — я, может, счастье свое разглядел, у меня, может, любовь случилась, а вы на пути ее обретения стоите. Совестно вам должно быть.

— Ой, речи-то, речи, какие… — Марья Федоровна покачала головой, — вот уж в чем ты мастак, так языком трепать. От я щас по совести тебе надаю, если не сгинешь тотчас.

— Нас, может, судьба свела, а вы поперек нее идете.

— Пшел, — не отступала Марья Федоровна, пока я кусала губы, чтобы не рассмеяться в голос, и изучала каждую травинку под ногами.

— Буду с нетерпением ждать новой встречи, красавица, — чуть понизив голос, проговорил он. И судя по удаляющемуся свисту, все же послушался моей провожатой. А я смогла, наконец, нормально вдохнуть. И улыбку попыталась спрятать, когда ко мне обернулась моя спасительница.

— Чей-то ты лыбисся? — прищурилась Марья Федоровна.

Видимо, буря еще не миновала и грозила обрушиться на меня. Собственно, сегодня, судя по всему, именно я выбрана на роль козла отпущения. А еще недавно был Покровский. Тьфу, чудище зеленоглазое, мне сейчас из-за него влетит, похоже.

Пожевала губы, чтобы они не разъезжались в дурацкой улыбке, подавила в себе приступ хохота (а это было нетрудно под грозным взглядом женщины с корзинкой) и сделала глубокий вдох.