Школа над морем (илл. В Цельмера) - Страница 18

Объявляя на собрании о предполагаемом журнале, Сашко Чайка даже не ждал таких блестящих результатов. Действительность превзошла все надежды редактора. Уже на другой день к нему начали поступать статьи, стихи, повести и даже романы. Приходили из других классов и спрашивали, можно ли сдавать материал. Для разрешения этого вопроса пришлось срочно созывать редколлегию.

Редколлегия решила, что материал следует принимать от всех, но печатать нужно только лучшее.

Роман принес Яша Дереза. Его произведение заняло целых двадцать четыре страницы. Дереза говорил, что он мог бы писать и дальше, да пожалел бумагу — и так на это пошла целая тетрадка!. Пришлось на последней странице спешно распроститься с героями и поставить точку.

Роман назывался«Новая сила». Это было научно-фантастическое произведение, посвященное вопросам нового замечательного открытия. Дереза рассказывал в романе о советском изобретателе, который, по словам автора, решил использовать стихийную силу движения земли и придумал аппарат, воспринимающий это движение. Приспособление называлось земнотурбиной, и все заводы и фабрики получали от нее свою двигательную силу.

Роман был принят, и его решили печатать в нескольких номерах, с продолжением.

Трудно пришлось редактору с Омельком Нагорным. Обещание свое он выполнил и статью научную написал. По его словам, это была такая интересная статья, что и на свете такой больше не было. Но дальше пошло не так уж гладко. Пользуясь своим избранием в члены редколлегии, Омелько добивался безусловного помещения своей статьи, против чего возражал Сашко Чайка. Уж очень необычайной была эта статья; да и называлась она необыкновенно: «Тайна гипноза». Начиная от названия и кончая последней строкой это произведение пыталось объяснить таинственную силу, выходящую из глаз гипнотизера.

— Это выдумки бабки Лукерки, — сердился Сашко. — Никакой таинственной силы ни в каких глазах я не видел.

Маленький и черненький, как суетливый жучок, Омелько страстно защищал свою статью.

— А разве наука знает все? Разве, например, она знает кто живет на других планетах? Нет, не знает! Вот! И много чего не знает! А гипнотизм — это уже сама наука открыла. А ты, если не знаешь, так молчи! А еще редактор! Вот возьму и загипнотизирую, — тогда узнаешь! Я сам читал такую книжку — про гипноз!

Сашко даже растерялся перед таким решительным наступлением и только что-то неразборчиво буркнул о планетах. Сатурны и Юпитеры это, мол, одно дело, а гипноз и его тайна — совсем другое.

Но на помощь Чайке неожиданно подоспел Яша Дереза.

— Я тоже против помещения этой статьи, — твердо заявил он. — Какая там таинственная сила! Глупости, и больше ничего. Вот мой роман тоже про новую силу, да вдобавок еще и фантастический; однако. смотри, там же все по-научному. Да и про то, что земля вертится, вы тоже все хорошо знаете, а о твоей таинственной силе никто ничего и не слышал! Я тебе просто — в глаза скажу: это опять твоя «таинственная лига», вот и все!

— Сам ты, лига! — вспыхнул Омелько. — Не даете вы ходу большим мыслям! У меня здесь новая идея, а вы их боитесь! Тоже лига! Лига трусов, вот вы кто!

— Идейщик какой нашелся! А тайн твоих нам не нужно! — отрезал Сашко, которому уже надоела эта перебранка. — Я голосую за науку, а ты, если несогласен, неси статью Василию Васильевичу и скажи потом, кто из нас прав.

На этом и порешили, и статья о «тайне гипноза» перешла на резолюцию в высшую инстанцию.

Дома у Сашка все было уже известно. К деду Савелию заходили его товарищи рыбаки поздравить старика с высокой наградой, полученной его дочерью.

Дед Савелий с гордостью жал протянутые руки, расчесывал пятернею свою седую бороду и старался по-молодецки выпятить грудь. Ему казалось, что он сейчас сам помолодел лет на двадцать и что вид у него самый бравый.

С такими же, как он, дедами старик пустился в воспоминания о давно минувших годах и опасном рыбацком промысле.

— А помнишь, Гурий, как захватила нас буря в… Вот и не помню, в каком. году!

Дед Гурий старался помочь ему. Деду Гурию казалось, что это было в тысяча восемьсот девяносто пятом году, на что дед Савелий возражал ему ласково и дружелюбно:

— Может, в девяносто пятом, а может, и в девяностом… Разве запомнишь?

На щепки разбило тогда шаланду, и рыбаки целую ночь носились по волнам, уцепившись за обломки. Под утро их спас корабль.

— А? Знаю! — восклицал дед Савелий. Разве мало их было, штормов и бурь? Смерти в глаза смотрели не раз. А как жили, как питались? Ушица, и все!

— Орденов нам за нашу тяжелую работу не давали, — хмурил взлохмаченные брови дед Гурий.

И старики снова и снова наклоняются к газете, снова и снова смотрят на портрет Марины Чайки и снова говорят:

— Молодость и пролетарская власть! Орден!

Мать приезжает послезавтра, и у Сашка есть еще достаточно времени, чтобы подумать о подарке. Но дело в том, что мальчик и сам еще не знает хорошо, что он подарит матери.

— А встретить мать без подарка он не может. Даже дед Савелий — и тот хочет что-то подарить своей дочери. У Сашка возникает счастливая мысль, что, если он напишет матери стихи и назовет их так: «Встреча с моей матерью». Великолепно!

Покончив с уроками, Сашко полез на печь. Был поздний вечер. Дед Савелий в очках, завязанных ниточкой, плел сети. Ивась уже лежал в постели. На печи было темно, угол стены заслонял свет лампы, и только в маленькое круглое оконце украдкой заглядывала луна.

Хата Чаек построена уже давным-давно каким-то их родичем с Полтавщины, и это кругленькое оконце, через которое можно смотреть на улицу прямо с печи, — его выдумка. Луна протянула на лежанку тонкий, как паутина серебряный лучик — на дворе светло, хотя и дует холодный ветер, — и Сашку приятно лежать на теплой печи.

Ветер гудит в трубе, мальчик прислушивается к его завыванию и думает, думает. Милое лицо матери наклоняется над ним, и уже плывут первые слова, первые стоки только что рожденных стихов.

Радость захлестывает мальчика.

А в трубе гудит ветер, луна, похожая на маленькую тарелочку, засматривает в оконце. И дед Савелий сидит согнувшись на лавке, дед Савелий в очках, связанных ниткой, и плетет сети, плетет и плетет, шебуршит, как мышь. И зимний вечер над морем, кажется длинным, как бесконечная дедова нитка

Первый порыв радости проходит быстро. Теперь Сашко уже старательно выбирает слова. Он примеряет их к размеру, он прилежно ищет рифму, чтобы была она и звучной и звенящей, как лунная золотая струна. Куплет за куплетом складывается в голове, и Сашко запоминает каждое слово, каждую рифму. Он потом все запишет карандашом в своей тетради, в той самой тетради, на обложке которой нарисовано море и скала, на скале сидит чайка, заходит солнце, и белая чайка розовеет, как луч. А внизу — надпись: «Стихи Александра Чайки, ученика шестого класса Слободской школы». И только тогда, когда луна уже спряталась где-то за углом соседнего дома, кончил Сашко наконец свои стихи. Сначала он повторил их несколько раз шопотом про себя, а потом слез с печи, достал тетрадь и чернила и сел за стол.

Дед Савелий удивленно поднял голову:

— До сих пор не спишь? А? Полуночники, говорю, полуночники! Вот приедет Марина — пожалуюсь.

— Да вы тоже, дедушка, не спите.

— А? Со мной равняться нечего. Паруса поставить не можешь, камбалы поймать не умеешь, а со мной на одну доску становишься. А? Слышу… Слышу! Все вы такие! Я при своем деде бывало и пискнуть боялся.