Шиворот-навыворот (СИ) - Страница 4

И не успела Нина принести чудо-технику, как Иван в два шага оказался рядом с матерью, взял болезную под локоток и повел к выходу.

— Иван, куда вы ее тянете? С сердцем шутить нельзя, — запричитала Эльвира.

— Машина скоро придет, — громогласно объявил он. — Я уже вызвал водителя.

— Ив, что случилось? Я еще не успела собраться, — возмутилась его любовница.

— Прости, сегодня поеду без тебя. Сейчас завезу мать домой, и надо еще заехать в офис подготовить бумаги на завтра.

— Какие бумаги? — опешила Марина. — Завтра же воскресенье…

— По работе, — отрезал Иван. Потом повернулся к ее родственникам, попрощался, поблагодарил, шаркнул ножкой, приложился к Маринкиной щеке, пахнущей "Кензо", и отбыл. На руке у него болталась разлюбезная Ольга Николаевна.

В машине она пыталась заговорить с ним.

— Закрой рот, — рявкнул он так, что охранник и водитель переглянулись.

Подъехав к отчему дому, большой красной девятиэтажке, он поднялся в квартиру вместе с матерью. Прямо в туфлях прошел по ее драгоценным коврам, снял со стены фотографию и отбыл, не сказав ни слова.

Всю следующую неделю Иван пил. И во время этого лютого пьянства почему-то вспоминались обшарпанный больничный коридор, девушка с длинными русыми волосами, закрученными в локоны. Она смотрела на него огромными зелеными глазами, полными слез, и шептала:

— Ванечка, я пока ничего тебе сказать не могу, это не моя тайна. Просто поверь мне. Я люблю тебя.

А он, заранее зная, что она врет, просто прогнал ее как шелудивую собаку. Не поверил ни одному слову, потому что вмешались желавшие ему добра люди, которых он знал всю жизнь. Самые близкие родственники, пользующиеся его безотчетным доверием. И они доказали ему как дважды два, что верить-то ей нельзя, ни единому слову. Все ложь и обман. И теперь, через столько лет, он, Иван Бессараб, тридцати семи лет от роду, все-таки понял, что лишь она одна говорила правду. Или полуправду, но не врала, это точно. И он пил, чтобы заглушить эту боль, разговаривал с ней, просил прощения. А она стояла рядом, такая близкая и родная и только повторяла:

— Я люблю тебя, Ванечка, только верь мне…

Из запоя его выводил Стас. Друг и правая рука. Вероятно, ребята из охраны вызвали из отпуска. В Эмиратах отдыхал человек со всей семьей. Очень неудобно получилось. Конечно, все испугались. Такого никогда не было. Да и большой страсти к зелью Иван не питал. Приехал Стас и велел домработнице Бессараба варить какие-то странные бульончики. Пока они готовились, заставил выпить воды с нашатырем и сырое яйцо, смешанное с водкой. Потом больно тер уши. И полегчало. Бульончики, кефир, строгая диета тоже сделали свое дело. Стас ничего не спрашивал. Обронил только, что ему звонила Ольга Николаевна, хотела уже психиатров вызывать. Насилу отговорил.

— Я подумал, зачем мне недееспособный начальник, и прилетел в тот же день, — как веселую шутку рассказывал он Ивану, отмахнувшись от всех извинений.

"А Ольга Николаевна у нас — дама не промах. — Иван почувствовал, как едкая горечь заполонила душу. — Все правильно. Если человек допился до чертей, у него белая горячка. Пожалте в психушку. И побудьте там, пока не начнете путать сон с явью и окончательно дадите уверить себя в том, что вам все приснилось. Привиделось в пьяном бреду".

Потом Ивана потащили в салон красоты, принадлежавший Юльке, жене Стаса. Горячие компрессы и массаж лица стали последним шагом в возвращении к прежней жизни. Он появился на работе слегка усталый, как бы еще не пришедший в себя после гриппа. И сразу вызвал к себе начальника службы безопасности. Дотошный характер заставлял доводить начатые дела до логического завершения, как бы это ни было противно окружающим и самому Ивану.

— Геннадий Викторович, мне нужны сведения о жизни и смерти Иштвана Цагерта и его семьи. Все, что сумеете раскопать: репортажи об убийстве и похоронах, фотографии, воспоминания знакомых, одноклассников и друзей детства. Меня без исключения интересует вся семья Цагерта. Он сам, его жена и дочь. И еще, где-то лет десять назад девочка лежала в нашей пятнадцатой больнице, в гематологическом отделении. Нужна история болезни в подлиннике. Я хочу знать всю подноготную этих людей, их секреты и тайны. Ограничения в средствах для вас нет. Потом представите полный отчет. Срок устанавливаю неделю. Если нужно привлечь дополнительных сотрудников, вызовите людей из отпусков.

Геннадий Викторович, бывший полковник милиции, умел разбираться в людях. Перемена, произошедшая с его шефом, сильно его озадачила. Он знал, что творилось с Иваном в течение двух недель, и также терялся в догадках о причинах. Бессараб всегда казался Терентьеву этаким отличником, знающим ответы на все поставленные вопросы, который только ждет, когда додумаются его подчиненные. Иван старался быть строгим начальником и суперменом. Но его всегда выдавали добрые и печальные, как у собаки сенбернара, глаза, превратившиеся в одночасье в холодные и безжалостные зенки.

Две недели назад Иван попрощался с ним около офиса, сел в "галендваген" и укатил с любовницей в гости. А наутро позвонили ребята из дома шефа, и начался ад с запоем и возвращением к жизни. И теперь Бессараб с осколком льда в сердце сидит за своим огромным столом из карельской березы и требует добыть любые сведения об Иштване Цагерте.

"Стоп", — оборвал сам себя Терентьев. Две недели назад объявили о смерти Цагерта. Неужели все дело в этом?

Иштван крепко затянулся сигаретой и зло посмотрел на Пахома.

— Ну что, Витя, вляпались? — спросил с издевкой.

— Ага, по самое не могу, — простодушно ответил Виктор, сплюнув сквозь зубы.

— Я предупреждал вас, я говорил. Чтоб не смели брать этого Бумеранга с собой. Он же идиот, по нему психушка плачет. Герт, я тебе говорил.

— Заткнись, Кораб, не причитай, — резко оборвал его Иштван. — Да, говорил. Если ты такой умный, придумай, как теперь нам обеспечить алиби.

Они стояли на балконе, курили и ругались вполголоса. Такие разные: Витя Пахомов, высокий, широкоплечий, державший в кулаке всю окрестную шпану, мажорный Сережка Корабельников, мальчик-с-пальчик, студент юрфака и надежда всей советской науки Иштван Цагерт, ростом под стать Пахомову, только с недюжинным интеллектом в глазах.

— Герт, все просто, скажем, что гуляли с бабами. Я шмар каких-нибудь уговорю. Годится? — непонятно с чего вдруг развеселился Пахом.

— Нет, — поморщился Иштван. — Твои девки сразу все расскажут, а если чего знать не будут, то приврут. Хотя я думаю, что бабы — неплохой вариант. — Но… — Он повернулся к Пахому и ухмыльнулся. В глазах у него веселились бесенята.

— Я думаю, пусть это будут не шмары, а какие-то комсомолки, спортсменки, активистки и просто красавицы, — хитро закончил он с интонацией Этуша.

— О чем разговор, Герт? Да за тебя любая подпишется, — ничего не поняв, заверил Пахом.

— Мне не нужна любая, Витя, — в сердцах сказал Иштван. — И…

Но договорить ему не удалось.

— Иштван, — позвал манерный женский голос.

— Я сейчас, вы пока думайте, — бросил он и зашел в квартиру.

Маман пребывала в бешенстве и от ярости теребила кухонное полотенце маленькими наманикюренными пальчиками.

— Что случилось? Ты чего такая злая? — удивился он. Вроде когда выходил, она спокойно возилась на кухне.

— Да, дружочек, я злая, — вскрикнула маман истерично. — Ты совершенно не умеешь ценить вещи, все, что достается с таким трудом, ты просто уничтожаешь. Новая куртка из "Березки" вся грязная, я не знаю, возьмут ли ее в химчистку. А ведь это дорогая вещь.

— Мам, у меня друзья. Что ты мне нотации читаешь? — удрученно пробормотал Иштван. А что объяснять? Не мог же поведать, что вчера они с Пахомом удирали от какого-то железнодорожника, застукавшем их, когда уже были аккуратно сняты пломбы на товарном вагоне и открыты замки. И Бумеранг отстал, крикнув: "Я задержу". Ага. Мужика нашли мертвым на путях среди бела дня. И сегодня к Пахому прибежал невменяемый от страха Бумеранг и заявил, что сдаст всех, если ему не помогут. Витя сначала попытался объяснить, что за групповое преступление срок увеличивается. Потом разозлился и, врезав Бумерангу в ухо для лучшего понимания, пригрозил: