Шиворот-навыворот - Страница 4

– Я бы очень хотел этого, друг мой, но что толку желать понапрасну? Я уже стар, а ты юн, и поскольку тут уж ничего не поделаешь... Черт побери, что ты хохочешь?

Ибо Дик, после недолгого изумленного вглядывания в отца с разинутым ртом, внезапно разразился диким хохотом, с которым тщетно пытался совладать.

Это естественно, вызвало неудовольствие мистера Бультона, который с достоинством спросил:

– Не могу понять, что я сказал такого смешного...

– Ой, караул! – простонал Дик. – Дело не в том, что ты говоришь, а в том... Господи, неужели ты не чувствуешь разницу?

– Чем скорей ты уедешь в школу, тем лучше, – сердито проговорил Поль.Я умываю руки. Когда я пытаюсь дать тебе полезный совет, ты встречаешь это хохотом. Ты всегда отличался дурными манерами. Сию же минуту убирайся из комнаты!

Колесами стучал, видно, совсем другой кеб, но мистер Бультон так рассердился, что не желал больше видеть сына. Дик, однако, и не подумал встать со стула. Он умирал со смеха, а его отец окаменел в своем кресле, пытаясь игнорировать недостойное поведение своего отпрыска. Впрочен, нельзя сказать, чтобы это ему особенно удавалось.

Мы не в состоянии вынести, чтобы над нами покатывались со смеху, а нам было непонятно, в чем заключается причина веселья. Да и когда это становится понятно, все равно непросто заставить себя юмористически взглянуть на ситуацию, главным героем которой являешься ты.

Наконец терпению мистера Бультона пришел конец, и он холодно сказал:

Теперь, может, ты все-таки объяснишь мне, что так тебя развеселило.

. Дик, раскрасневшийся и немного смущенный, попытался что-то сказать, но у него ничего не вышло. Так повторялось несколько раз. Когда же он обрел дар речи, голос его был хриплый в немного осевший от смеха.

– Разве ты сам не понял? Посмотри на себя в зеркало – ты же обхохочешься!

В буфете была узкая полоска зеркального стекла. Туда-то с большой неохотой и холодным достоинством и направился мистер Бультон. Он решил что, возможно, чем-то запачкал лицо или у него развязался галстук, или приключилось что-то еще в том же роде, вызвавшее неоправданное я возмутительное веселье сына. Он еще не знал об ужасной правде.

Дик же, хихикая, следил за ним, как человек, предвкушающий потеху, когда и другие поймут смысл отличной шутки, пока известной лишь ему.

Но не успел его отец глянуть на себя в зеркало, как в ужасе отшатнулся, а затем посмотрел снова – и снова отшатнулся.

Неужели это он?!

Он ожидал увидеть свое знакомое полное лицо, но вместо этого зеркало почему-то отразило физиономию его сына Дика. Неужели случилось чудо, и он, Поль, потерял возможность отражаться в зеркалах – иначе чем же объяснить, что там был виден лишь его сын?

Но почему, обернувшись к Дику, он увидел его сидящим? Значит, зеркало отражало не Дика? К тому же отражение шевелилось, когда шевелился он, Поль, исчезало и появлялось снова, когда мистер Бультон отходил и возвращался к зеркалу.

Он обернулся к сыну, охваченный новым подозрением.

– Ты что-то сделал с зеркалом? – крикнул он сердито. – Признавайся, это твои фокусы?

– Как я могу что-то с ним сделать? – удивился сын.

– Тогда, – заикаясь выговорил Бультон, готовясь услышать самое страшное, – скажи мне правду: я не изменился?

– Изменился, – отвечал сын. – Вот умора! Посмотри сам, – и он подошел к зеркалу и стал рядом с перепуганным отцом. – Мы похожи, как две горошины... хи-хи-хя.

Так оно и было. В зеркале отразились две рыжеволосые пухлощекие мальчишеские физиономии. Оба мальчика были одеты в одинаковые итонские костюмчики с белыми воротничками. Единственное различие между ними заключалось в том, что на одном из лиц было написано полнейшее удовольствие, а другое, которое, как опасался мистер Бультон, принадлежало ему – было вытянуто от стража и смятения.

– Дик, – слабо осведомился Бультон. – Кто посмел выкинуть со мной такую шутку?

– Не знаю, только не я. Это ты сам сделал.

– Сам?! – вознегодовал мастер Бультон. – Не может быть! Это какие-то козни, заговор! И самое ужасное, – плаксиво добавил он, – я вообще не понимаю, кто я такой. Дик, кто я?

– Ты не можешь быть мной, – авторитетно заметил сын, – потому что я тут, рядом. Но ты уже не ты. Но все равно ты кто-то.

– Знаю без тебя, – рявкнул отец, – Но главное, я чувствую себя самим собой. Скажи, когда ты впервые заметил перемену? И вообще, заметил ли ты, как это произошло?

– Э то случилось в один миг – когда ты рассуждал о школе. Ты сказал, что очень хотел бы... Слушай, так это же, наверное, камень...

– Камень? Какой камень? О чем ты?

– Камень Гаруда. Он у тебя и сейчас в руке. Да это же талисман. Как здорово!

– Я не сделал ничего, чтобы привести его в действие... Да и как он мог подействовать. В наши дни это невозможно.

– Но с тобой что-то произошло, так? Не могло же это случиться ни с того ни с сего? – упорствовал Дик.

– У меня в руке и впрямь была эта чертова штука, – признал отец. – Но что я такого сказал? За что она меня так?

– Я все понял! – вскричал Дик. – Ты не понмишь? Ты сказал, что очень хотел бы стать мальчиком, таким, как я. Вот ты им и стал. Здорово! Но слушай, ты же не можешь пойти на работу. Лучше поехали со мной вместе к Гримстону, тебе там понравится. Представляю, какая будет у старика физиономия, когда он увидит нас вместе!

– Э то чепуха, и ты сам это прекрасно знаешь, – парировал Вультон-старший. Что мне делать в школе в мои-то годы? Говорю тебе, я такой же, как и раньше, внутренне, хотя внешне и превратился в мальчишку-сорванца. Как это жутко некстати! А все ты, Дик! Если бы ты не приставал ко мне с этим камнем, ничего не случилось бы. Я страдаю из-за тебя.

– Но ты же сам так пожелал! – сказал Дик.

– Пожелал! – горестно повторил Поль Бультон. – Ну да, пожелал, – и в его голосе появилась надежда. – Этот камень исполняет желания! Стоит взять его в руку, произнести желание – и порядок! Если это так, то я все верну на свои места, Пожелав опять стать взрослым. То-то я посмеюсь над этим дурацким превращением!

Он взял в руку камень, отошел в угол и зашептал:

– Хочу стать самим собой. Хочу стать тем, кем я был пять минут назад. Хочу, чтобы все это отменилось...

Он бормотал, пока не выдохся и не покраснел. Он брал камень то в правую, то левую руку, то садился, то вставал, но все без толку. Он сохранял ту же мальчишескую наружность, что и раньше.

– Мне это не нравится, – наконец уныло сообщил он сыну. – Эта дьявольская штука испортилась. Не могу заставить ее работать.

– Может, – вставил Дик, наблюдавший за стараниями отца с самой непочтительной веселостью, – это из тех талисманов, что выполняют лишь одно желание?

– Тогда мне конец! – воскликнул Поль Бультон. – Ну что мне делать? Придумай что-нибудь вместо того, чтобы стоять и мерзко хихикать! Не видишь, какая со мной стряслась беда? Представляешь, что будет, если сюда войдет твоя сестра или кто-то из прислуги?

Эта мысль привела Дика в восторг. Он весело крикнул:

– Давай созовем их всех. Пусть посмотрят. Вот умора! – И он бросился к звонку.

– Только попробуй! – крикнул Поль. – В таком виде я не покажусь никому! Дернула же нелегкая твоего дядюшку привезти такой подарочек! Ну и ну! Не оставаться же мне так на всю жизнь! Может послать за доктором Бустардом? Может, он даст каких-нибудь пилюль? Но тогда об этом узнает вся округа? Если я сейчас же не найду выхода, я сойду с ума!

И он лихорадочно заходил взад-вперед по столовой.

Наконец, когда мысли в его голове пришли в относительный порядок, он увидел шанс на спасение – при всей своей призрачности, это был все-таки шанс. Приходилось признать, что камень Гаруда – как это ни удивительно в наш рациональный век, – все же обладал магическими свойствами. Было также ясно, что талисман решительно не желал исполнять его новые желания. Но это не значило, что он навсегда утратил свою силу. Возможно, в других руках он снова заработает. Так или иначе, попытка не пытка. Поль Бультон сбивчиво объяснил все это Дику, у которого в глазах заблистали веселые искорки.