Шиша. Тринадцатая кукла - Страница 1

Праздничный пир

Гудит на весь мир,

В улыбках хозяев лукавство.

Богаты столы,

И все веселы,

Но кто же здесь гость, а кто – яство?

Кэст

Костер, словно огненный пес, охваченный неутолимой жаждой, без устали лакал прохладный ночной воздух длинным алым языком и шумно отфыркивался огненными искрами, затмевавшими свет звезд, – правда, это превосходство длилось недолго: мгновенно потускнев, искры превращались в сизые хлопья и кружились над землей, напоминая грязные неряшливые снежинки.

Кэст блаженствовал, лежа на стогу свежего сена, развороченном с одного боку, – пару охапок пахучей сухой травы взяли оттуда на разведение костра. Правда, вскоре выяснилось, что это плохая идея: от сена повалил густой дым и безжалостно придушил едва проклюнувшийся робкий огонек. Кто ж знал, что сено, даже сухое, так непросто поджечь! У них в компании все городские, в жизни костров не разжигали (угли из пакета в мангале не в счет).

Лещ разозлился и сказал, что ему вся эта возня с костром вообще не интересна, а Хома уперся: зря, что ли, форель в лимонном соке мариновали? С розмарином! И Лея подхватила: она собиралась зефирки на огне поджарить. А Ума заявила, что давно мечтала перепрыгнуть через костер и эта ночь для такого эксперимента самая подходящая в году – купальская потому что, и обойтись без костра никак нельзя: она, можно сказать, только ради этого сюда и ехала. А иначе какой смысл ночевать в чистом поле, когда можно снять комфортабельный номер на какой-нибудь турбазе?

Пришлось Лещу смириться с мнением большинства, тем более что Лею вообще не переспоришь. Да и Ума от нее не отстает, когда они вместе. Она обычно робкая, но рядом с подругой сразу меняется, словно заражается ее вздорностью. Инга единственная из всех, не считая Кэста, оставила свое мнение насчет костра при себе: похоже, ей было все равно. Она неподвижно сидела в раскладном туристическом кресле, вытянув тонкие стройные ноги в белых джинсах, и безучастно наблюдала за происходящим с вежливой полуулыбкой на красивом ухоженном лице. Кэсту даже казалось иногда, что в ее взгляде сквозит некоторая снисходительность, словно она делает всем огромное одолжение своим присутствием. Она была немного странная, эта Инга… Да нет, пожалуй, даже очень странная. Взять хотя бы ее белые джинсы: разве нормальный человек поедет в таких на природу? Вот она и сидит теперь, как замороженная, боится испачкаться, видимо. Зачем, спрашивается, вообще поехала? Ясно ведь, что ни природа, ни костер, ни Кэст ей не нужны: она и не взглянула больше ни разу в его сторону после того, как они познакомились, а произошло это два часа назад, перед самым отъездом из города. Ингу, собственно, и пригласили из-за Кэста: в их дружной компании, сложившейся с детсадовского возраста, только он до сих пор оставался без пары. То есть раньше они просто дружили впятером, а потом как-то незаметно так сложилось, что Лея стала девушкой Леща, а между Умой и Хомой еще только начали проскакивать искры, но уже было ясно, к чему все идет. И вот, не то из чувства солидарности, не то из жалости, девчонки время от времени пытались «пристроить» Кэста и приводили в их компанию своих знакомых, причем Кэсту об этом заранее не сообщали. Сколько раз он их предупреждал, чтобы не занимались сводничеством – все бесполезно! И ведь дальше знакомства дело не шло, не складывалось у Кэста с этими приглашенными девушками: возможно, они чувствовали его внутренний протест и держались отстраненно, а он и не навязывался. Наверняка так будет и в этот раз.

Костер все-таки развели с горем пополам, убив на это весь вечер: вначале Лещ и Хома искали подходящее топливо в березовой роще, где их искусали комары, потом Лея и Ума начали ворчать на парней, потому что огонь все время гас, и эти четверо чуть не перессорились, а когда пламя наконец поднялось над сложенными домиком бревнами, время уже близилось к полуночи. Форели на углях и жареных зефирок никому больше не хотелось, прыгать через огонь – тем более. Все устали от этих хлопот и сидели вокруг костра, тихо переговариваясь, а Кэст вернулся на облюбованный стог сена, высившийся неподалеку – хитрый ход, чтобы не пришлось заводить беседу с Ингой.

Но совершенно неожиданно она вдруг сама пришла к нему. Плюхнулась рядом, словно они уже сто лет были знакомы, закинула руки за голову и томно произнесла:

– А хороший отсюда вид на звезды…

– Ну да, – согласился Кэст, оторопев от такой наглости.

– А почему ты – Кэст? Твое прозвище что-нибудь значит? – Она повернулась к нему и показалась даже милой с травинками, застрявшими в волосах.

– Так в Древнем Риме называли гладиаторов, дерущихся на кулаках, это были предшественники современных боксеров, – пояснил он. Это было правдой, но не полной.

На самом деле прозвище у него появилось примерно лет в шесть, а может, чуть раньше, а о гладиаторах он имел тогда весьма смутное представление. Наградил его этим прозвищем Лещ, когда они с ним впервые встретились на детской площадке. Кэст еще был просто Колей и отправился исследовать двор своего нового дома, в который переехал вместе с родителями. Картина далекого детства сильно поблекла с тех пор, но Кэст хорошо запомнил неприятное чувство, охватившее его при встрече с нахальным с виду мальчишкой со шрамом над верхней губой. Это был страх, смешанный со стыдом, вызванным желанием постыдно сбежать: с первого взгляда было ясно, что мальчишка, как говорила мама, «оторви и выбрось», и ничего хорошего от него ждать не стоит.

– Как зовут? – без предисловий спросил Лещ, приближаясь к Кэсту с недовольным видом. Услышав произнесенное в ответ имя, тут же задал новый вопрос: – А фамилия как?

– Строев.

– Кэст, значит, – припечатал Лещ и объяснил, поймав Колин недоумевающий взгляд: – Первая буква имени «кэ», плюс две буквы фамилии, вот тебе и кликуха.

– Вообще-то мне не нужна кликуха, – набравшись смелости, возразил Коля.

Лещ перебил его:

– Да ты че, такая классная кликуха! Лучше даже, чем моя! А я – Лещ, самый главный тут во дворе. Если кто-то наедет, сразу говори, не стесняйся, я разберусь! – с этими словами он поддернул вверх рукава куртки и сплюнул сквозь стиснутые зубы.

Лещ разговаривал, как взрослый, и употреблял много непонятных слов, отчего Коля сразу проникся к нему уважением и смирился с «кликухой». Ну а позже «кликуха» стала предметом его гордости, когда он узнал, что «кэстами» в Древнем Риме называли гладиаторов, которые вместо мечей и копий использовали в бою лишь собственные кулаки, но не голые, а обмотанные кожаными ремнями с выступающими наружу железными шипами: наверное, из таких приспособлений для кулачных боев и появились современные кастеты. Кстати, о кастетах Кэст тоже узнал от Леща. Новый друг любил говорить о разных приспособлениях, которые можно было использовать в драках, и как-то раз даже похвастался собственным кастетом, правда, пластмассовым и без железных шипов, больше похожим на игрушечный, но все равно эта штуковина на его кулаке смотрелась очень круто. Позже выяснилось, откуда у Леща такие познания и манеры: оказывается, его отец был бандитом, а год назад его посадили в тюрьму за разбой, но свой вклад в воспитание сына он все же внести успел. Видно было, что Лещ гордится своим отцом. В то время, которое впоследствии прозвали лихими девяностыми, бандиты были хозяевами жизни, богатыми и уважаемыми людьми, криминальное прошлое считалось скорее преимуществом, чем-то вроде списка побед у спортсменов.

– Гладиатор, значит… хм… ты совсем не похож на гладиатора. – Слова Инги прервали его размышления.

– А это плохо? – с нескрываемой иронией спросил Кэст.

– Нет, просто кличка тебе не подходит. За что тебе ее дали?

– Так уж сложилось! – грубо отрезал Кэст. Не выкладывать же всю историю происхождения «кликухи» девчонке, которую видишь первый и, скорее всего, последний раз в жизни.