Шестое чувство, или Тайна Кутузовского экстрасенса - Страница 30

– Вон! Спать хочу!..

Выходка светлейшего была обыкновенным его поведением. Гости откланялись спине Потемкина, который обернулся лицом к стене, и отправились в обеденную комнату. Кутузов шепнул де Линю:

– Быть буре!..

Оставшись с Секретаревым, Потемкин приказал ему принести три длинных свежих прута, какими гоняли преступников-солдат сквозь строй, хорошенько свить и связать их, чтобы удобнее было хлестать. Когда камердинер принес прутья, светлейший сказал:

– Татьяну сюда. В дезабилье...

Племянница и была уже в дезабилье, ожидая бравого полковника, но вошедший Секретарев разрушил ожидаемые удовольствия. С досадой Татьяна Васильевна спросила:

– Зачем это? Что, дядюшка нездоров?..

– Не знаю, – отвечал камердинер.

– Да что же он делает?

– Изволит лежать на диване...

Едва она вошла к Потемкину, тот приказал:

– Федор! Запри дверь!

Татьяна Васильевна, привыкшая оставаться с дядюшкой при закрытых дверях с глазу на глаз, увидела, что вместо четырех глаз будет шесть, и решила показать вид целомудрия. Но она не успела сказать и слова, как князь начал хлестать ее шпицрутенами сплеча. Татьяна визжала, просила помилования, умоляла дядюшку, взывала к нему:

– Помилуй! За что?!

Князь, обломав на ее нагих плечах прутья, с преспокойным видом сказал ей:

– Разве тебе не довольно? Пошла вон!..

Он снова лег на диван и приказал позвать Попова, которому продиктовал:

– Ордер Дашкову: с получением сего, часу не мешкав, отправиться на Кубань и ожидать моего повеления там...

Во все время экзекуции вопли Татьяны Васильевны доносились до столовых покоев, вызывая недоумение у собравшихся. Голенищев-Кутузов и принц де Линь, обменявшись понимающими улыбками, продолжали свою беседу.

– Вы знаете, принц, – говорил Михаил Илларионович, – я до безумия люблю своих детей...

– Мой генерал! – отвечал де Линь. – Я не похож на своего отца. У меня есть сын; как и я, Шарль. Если с ним что-то случится, мне кажется, я не переживу этого...

– А я только мечтаю о сыне... – признался Кутузов. – Моя супруга подарила мне пятерых дочерей, и все мне любы. Но все не теряю надежды на наследника...

У обоих отцов в одном оказалась судьба несчастливой. Мечта Михаила Илларионовича сбылась. Однако своего единственного сына Николашу, которого болезнь унесла на первом году жизни, Кутузов даже не видел. Шарль де Линь-младший погиб в 1792 году, во время неудачного похода австрийских войск во Францию...

Ободренный поражением русских, комендант Очакова Гуссейн-паша готовился повторить вылазку. На сей раз его привлекла батарея на нашем правом фланге, которую он вознамерился захватить. Местность, изобилующая неровностями, канавами и рвами, облегчала задачу. 18 августа сильный отряд янычар внезапно атаковал прикрытие, составленное из егерских батальонов. Голенищев-Кутузов немедля прибыл на батарею.

Вылазка турок была необыкновенно мощной.

Под пронзительные крики мулл «Алла иль-Алла Магомет рассуль ля-ля!..» они бросились из ворот, в то время как тайно прокравшиеся янычары, выскочившие из рвов, оказались перед самыми пушками. Михаил Илларионович приказал усилить орудийный огонь и открыть ружейный. Одновременно, предвидя, что турки оборотятся вспять, Кутузов повелел собрать колонну, чтобы, преследуя неприятеля, на его плечах ворваться в ворота Очакова.

Янычары, пользуясь неровностями и рвами, стояли отчаянно под ядрами и картечью. Батареи всей армии поддержали канонаду, перенеся огонь внутрь самой крепости. Уже Очаков пылал во многих местах, когда наступающие заколебались и дрогнули; уже егеря приняли их в штыки и принудили бежать из рвов, где турки оставили до пятисот раненых и убитых. Кутузов держал в руке платок, чтобы по его знаку полковник Андрей Миллер повел в атаку колонну. Находившийся рядом с ним принц де Линь поднялся от амбразуры, блеснув алмазными серьгами:

– Мой генерал! Взгляните! Кажется, пора на приступ!..

Кутузов прильнул к амбразуре и тотчас без звука откинулся на спину. Ружейная пуля поразила его у виска, выше глаза. Он зажал рукой сквозную рану у щеки и с досадой сказал принцу:

– Ну что заставило тебя подозвать меня к этой дыре в сию минуту! Теперь пиши пропало...

Доктора при нем не оказалось. Егеря перевязали голову платком, по мановению которого должна была начаться атака. Окровавленный Кутузов сидел на камне и отдавал различные приказания полковнику Миллеру о том, как распорядиться и вести войска. Но, придя наконец в чрезвычайное расслабление, был увезен без памяти в тыл.

Рана была нанесена почти в то же место, что и в сражении при Шуме, близ Алушты. Этот последний удар, по единогласному мнению лучших медиков, должен был лишить Михаила Илларионовича жизни: пуля совершила второй прорыв височной кости вблизи глазных мышц и зрительных нервов. Принц де Линь сокрушенно сообщал императору Иосифу: «Вчера опять прострелили голову Кутузову. Я полагаю, что сегодня или завтра он умрет...»

Михаил Илларионович не только остался жив, но и сохранил вновь зрение; лишь правый глаз еще более искосило. «Чудо, – говорит современный ему историк, – о котором медики, даже чужих краев, писали обширнейшие диссертации».

Суворов, узнав о произошедшем, воскликнул: «Кутузов получил рану, какой в Европе не бывало! А в целой Европе ничто ни на волос не пошевелилось!» Он предвидел, что исцеление Михаила Илларионовича приведет к славнейшим в мире последствиям. Императрица Екатерина тревожилась о герое и несколько раз осведомлялась о его положении у Потемкина. 31 августа: «Отпиши, каков Кутузов и как он ранен, и от меня прикажи наведываться»; 18 сентября: «Пошли, пожалуй, от меня наведываться, каков генерал-майор Кутузов»; 7 ноября: «Отпиши мне... каков генерал Кутузов».

Находясь на излечении, Михаил Илларионович получал невеселые вести от очаковских стен. Убыль в людях от стычек и болезней день ото дня становилась в русском стане все заметнее. Начались осенние дожди, поднялись снега и метели, наконец, настала зима со всеми ее ужасами в безлесном краю. Солдаты громко просились на приступ – «согреть застывшую кровь». Михаил Илларионович вернулся к своим егерям накануне решающего штурма. Рана напоминала о себе тягучей болью, хотя уже и чешуя, окружившая ее, призасохла и отвалилась.

6 декабря, в день Святого Николая Чудотворца, Потемкин наконец решился взять силой крепость. Жестокий бой длился лишь час с четвертью. Сам главнокомандующий все это время неподвижно стоял на одной из батарей, подперши голову и беспрестанно повторяя: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Затем он отдал город во власть солдатам на три дня...

Уже в январе следующего, 1789 года Потемкин поручил Кутузову начальство над легкоконными и гусарскими полками, которые прикрывали польские и турецкие границы. В июле Михаил Илларионович командовал отдельным корпусом между Днестром и Бугом и особенно отличился при взятии крепостей Аккерман и Бендеры. Подвиг его под Очаковом, равно как и прочие заслуги, был отмечен: в одном и том же 1789 году Кутузов был удостоен орденов Святой Анны 1-го класса и Святого Владимира 2-й степени.

...В тот самый 1789 год, когда Кутузов оправлялся от страшной раны, которая могла свести его в могилу, произошло одно незначительное событие. В далекой Италии генерал Заборовский вербовал корсиканцев на русскую службу. Среди прочих прошений ему прислал ходатайство никому не ведомый поручик Наполеон Бонапарт. Дело расстроилось из-за амбиций корсиканца: иностранцев принимали в русскую армию чином ниже, а Бонапарт непременно требовал себе звания майора...

* * *

Лечивший Кутузова врач оставил запись:

«Надобно думать, что Провидение охраняет этого человека для чего-нибудь необыкновенного, потому что он исцелен от двух ран, из коих каждая смертельна».

Генерал-майор Голенищев-Кутузов готовился к скромному ужину в своей походной палатке. При неярком свете каганца он самолично помешивал пустую говяжью похлебку в глиняном горшке, меланхолически размышляя над бычьими мослами о том, что при теперешнем безначалии блокада Измаила может затянуться до греческих календ...