Шесть соток волшебства (СИ) - Страница 46

— Хватит ругаться, — вскинула руки Инга. — Это все равно ничего не изменит. Валентина, вы сказали… Сказали, что перед лицом смерти каждый думает в первую очередь о себе. Вы чем-то больны? В этом все дело? В этом причина? Если больны — я могу поискать способ, я вам помогу, мы обязательно что-то придумаем…

— Я? Больна? Больна?! — расхохоталась Валентина. — Деточка, ну нельзя же быть настолько наивной. Мне девяносто три года, милая! Старостью я больна! Старостью! Это не лечится. Но даже в девяносто три года я не хочу умирать.

— И ради этого убиваешь детей? — ощерился Славик.

— Ну ради тебя же Дуня себя убила. И девчушку ни в чем не повинную принесла в жертву, — Валентина кивнула на Ингу. — Но я понимаю — это совсем другое. Где ты, а где старая противная бабка. Тебе жить да жить, а бабке давно на тот свет пора. Если ты такой правильный — почему сам в могиле-то не лежишь?

— Я не выбирал себе ни жизнь, ни смерть!

— А я выбирала! Всю жизнь на других горбатилась, себя не жалела. Знаешь, сколько я солдатиков на себе с поля боя вытащила?! Знаешь, сколько раз выла от страха — но волокла, скрипела зубами и волокла! У меня, между прочим, детей именно поэтому не было — все здоровье в лесах и степях нашей родины необъятной оставила! Легкие прострелены, две контузии, из бедра осколок вырезали — рубец на ноге такой остался, что мужики зеленели, когда разденусь. Потом до пенсии — в больничке нашей убогой, на медсестринскую зарплату. А после пенсии — гроши проклятые, которые в руки возьмешь — и повеситься хочется! Всю жизнь экономила, всю жизнь жилы рвала — для людей старалась, не для себя. Лечила чуть ли не даром, за спасибо и за продукты. И что? И что?! Думаешь, мне благодарность великая досталась?! Большое человеческое уважение?! Три гвоздички на девятое мая и парад Победы по телевизору — вот и все мое уважение. Ворье по курортам ездило, дачи себе строило — а я на холодильник два года копила!

— И что?! Мы тут о жизнях говорим — при чем тут деньги?! — Славик тяжело дышал, широко раздувая ноздри. — Бедная бабулечка несчастная, злой жизнью замученная. Да ты квартиры пачками покупала, бедная-несчастная бабулечка!

— И покупала! И покупала!! Когда поняла, что к чему, когда поумнела — зарабатывать начала. Вот только тратить, дура старая, все не решалась. Копила, на черный день откладывала. А куда чернее? Куда чернее-то?!

— Но потом вы научились тратить, — тихо сказала Инга. — Сделали ремонт, посадили сад…

— Выдрала к хренам эти помидоры убогие — видеть их не могу, всю жизнь на огороде жопой кверху корячилась, — зло выплюнула Валентина. — Вот только на девятом десятке жизнь и попробовала, дура безмозглая. Чего ждала, для чего терпела — понять не могу. Столько лет псу под хвост!

— А потом решила не только деньги, но и чужие годы потратить, — Славик наклонился вперед, вперившись в Валентину яростным взглядом. — Это же дети, бабВаль! Дети!! Да как тебе такое вообще в голову пришло?!

— А тут своей бабулечке драгоценной, Дуняшеньке спасибо скажи. Она же мне дорожку-то показала, — медовым голосом протянула Валентина. — Дуняша жизни на смерти менять начала, Дуняша судьбы под себя раскрутила. А если ей можно — то почему мне нельзя? Чем твоя жизнь лучше моей? Чем полезнее? Только тем, что бабка на тебе, охламоне безмозглом, совсем повернулась?

— БабДуня за меня сама умерла. А ты других убиваешь.

— БабДуня за тебя девчонке жизнь поломала и на убой отправила. Только ради того, чтобы кровиночка ее ненаглядная всю жизнь от проходной до винно-водочного, а от винно-водочного до дома курсировала. А я, между прочим, людей лечу. И раньше лечила, и теперь, и потом буду лечить. Знаешь, какой у меня счет? Не на десятки — на сотни! Заберу сейчас три-четыре жизни — потом верну десятикратно! А ты? Ты зачем в этом мире? Чтобы на мотоцикле гонять?

— Ладно, — внезапно успокоился Славик. — Отлично. Ты меня убедила. Пусть будет так, как на судьбе написано. С завтрашнего дня я не буду к Инге ходить, через недельку, глядишь, и загнусь потихонечку. Даже декабря ждать не буду. Но и ты оборви привязку, пусть все будет по справедливости.

— Нет.

— Нет?!

— Нет, — Валентина откинулась на спинку стула, скрестив на груди руки. — Я свой выбор сделала. А что вы с Ингой между собой решите — это уже ваши вопросы. Хотя я все-таки советую отвязать тебя, пакостника, к чертовой матери. Ради мужских штанов жизнью рисковать — это совсем без ума надо быть.

— Не ради штанов, — вперила в нее взгляд Инга. — Ради человека.

— Да ладно? Не шутишь?! Была бы на месте бравого парня бабка какая-нибудь, больная и старая — ты бы так же очертя голову в омут бросалась? Ах, нет… Вот то-то же и оно.

— Хватит нам зубы заговаривать, — Славик медленно поднялся, уперся кулаками в стол — огромный, темный и страшный. — Разрывай привязку.

Глава 50 Запасной выход

Инга съежилась на стуле, втянув голову в плечи. Сейчас ее пугал и Славик, слишком разгневанный, и Валентина, слишком спокойная. Разговор шел не туда, ситуация выходила из-под контроля — если она когда-нибудь под этим контролем была.

— Разрывай привязку! — рявкнул Славик, с грохотом толкнув от себя стул, и шагнул к Валентине. Та, подняв голову, поглядела с насмешливым интересом.

— Не буду.

— Я тебя в последний раз по-хорошему прошу, — выдохнул ей в лицо оскаленный Славик. — Ты тут одна, до соседей не докричишься. Помогать некому.

— А зачем мне помощь? Крики твои послушать я и без соседей могу. Бить меня ты не решишься, убивать тем более. Может, в милицию жалобу напишешь? Злая бабушка Валя на детей порчу насылает — товарищ милиционер, примите меры!

— Уверена, что не решусь? — нос к носу навис Славик. — Точно уверена?

— Абсолютно. Но если рискнешь… придется тебе меня все-таки убивать. Не убьешь — завтра же на эту дуреху малолетнюю заяву накатаю: залезла в дом, избила беззащитную бабульку, все сбережения отобрала. И сядет твоя девочка всерьез и надолго. А ты сдохнешь, даже до декабря не дотянув, рыцарь ты пальцем деланый. Ну что? Уяснил перспективу? Готов бабушку Валю убить?

— Надо — убью! — прорычал Славик, но Инга слышала секундную запинку в ответе. Видела, как опустились, словно под невидимым грузом, плечи.

Возможно, Славик мог бы убить в запале — случайно, в гневе, в пылу яростной драки. Но не вот так вот — спокойно, расчетливо и спланированно.

Они не должны были ехать к Валентине.

Надо было придумать другой вариант.

Они не должны были ехать.

— Ну так убивай! А если не можешь — проваливай. Дверь вон там, — Валентина толкнула Славика в грудь, и тот, растерянно моргнув, отступил. — Нашелся убивец, господи прости. Сам в штаны ссытся, а пугать вздумал. Меня, деточка, и не такие пугали — и ничего, до сих пор жива. Пошел вон, сопляк!

Неожиданно резво вскочив со стула, Валентина снова толкнула Славика, тот гневно оскалился в ответ, сжал ее плечи и тряхнул, как собака — тряпку.

— Делай что я сказал, если жить хочешь!

— Ой-ой, как мне страшно. Страшнее, чем под обстрелом. Убери руки, хам! — ловко крутнувшись, Валентина вывернулась из захвата и отскочила. — Хочешь свою девчонку на нары закатать? Она тебя, дурака, пожалела, в могилу укладывать не стала — давай, отблагодари по полной! Чтобы знала, чем добрые дела заканчиваются!

— Не впутывай сюда Ингу!

— Ты сам ее впутал, тупица! Мог бы один прийти — но нет же, девчонку с собой прихватил. Зачем? Чтобы сопли тебе вытирала?!

— Я… Я!... Да она же сама!

— Значит, остановить надо было! Мужик ты или не мужик? — припечатала Валентина, и Славик застыл, хватая ртом воздух. Сейчас он походил на мальчишку, сцепившегося с классной руководительницей. Взлохмаченный, разозленный, растерянный, он чувствовал внутреннюю правоту, но вся его внутренняя правота, вся сила разбивались вдребезги о гребаные социальные конструкты. Это было несправедливо. И это было унизительно. Невыносимо. До слез.