Шесть ночей. Он и она (СИ) - Страница 3

Китнисс совершенно запуталась: кто она и почему должна приносить себя в жертву? Вокруг столько людей, но почему она, она, она? В эту минуту Китнисс разрывается от желания накричать на Гейла и одновременно кинуться в его объятия: уже две недели, как они с Питом вернулись из Тура, а друг до сих пор избегает ее.

Не выдержав, она отводит глаза: что бы ни было, но потерять Гейла - это выше ее сил. Можно было бы говорить часами, но Китнисс боится, что он все равно не поймет, поэтому она набирает в легкие побольше воздуха и выпаливает:

– Президент Сноу пообещал, что убьет тебя.

Гейл только приподнимает брови. Ни страха, ни изумления.

– Кого еще?

– Полный список мне не показывали, – внезапно огрызается она, – но все наши родные наверняка там есть.

Он, наконец, хмурится, отчего черные брови едва не сходятся на переносице. Гейл проводит рукой по чуть заснеженным волосам и подходит ближе к печи, садится на корточки рядом с Китнисс, примостившейся на лавке.

– Что можно сделать?

Она качает головой.

– Уже ничего…

Молчание повисает как немой упрек, брошенный друг другу, и он нарушает паузу только спустя несколько минут.

– Расскажи мне, что произошло.

От его просьбы Китнисс сразу становится как-то легче, будто, если обличить в слова то, что томит сердце, тогда сомнения и страхи уменьшатся или даже рассеются, лопнув пузырем из мыльной пены.

Она начинает чуть неуверенно, но постепенно ее голос крепчает, набирается интонаций и эмоций. Китнисс рассказывает другу о том, как после первых Игр ментор предупредил ее и Пита – Сноу недоволен; как перед Туром Президент лично появился в кабинете ее дома и угрожал. Она вспыхивает, когда упоминает, что Сноу знает об их с Гейлом поцелуе: это случилось только однажды в лесу, когда он неожиданно притянул ее к себе и накрыл губы Китнисс своими, напугав ее силой внезапного порыва.

Их взгляды встречаются, и девичьи щеки выдают волнение, залившись румянцем, а Гейл делает только хуже, задержав взгляд на ее искусанных губах.

– Не смотри на меня так… – едва слышно просит Китнисс.

Гейл мог бы сделать вид, что не понимает ее, но он настаивает:

– Почему?

Ей кажется, что она того и гляди загорится, как сухая ветка, поднесенная к огню: чувствуя жар, возникший из ниоткуда, она все-таки находит в себе силы угрожать.

– Меня это нервирует, – заявляет Китнисс.

– А ему ты позволяешь так на тебя смотреть?

– Кому? – она не сразу понимает намека, а потом, краснея дальше некуда, признается:

– Пит – часть игры…

В серых глазах Гейла мелькает недоверие, однако уже через мгновение его губы складываются в улыбку.

– Ну, так что там дальше? – спрашивает он.

Не перебивая, Гейл слушает о том, как они вместе – Китнисс, Пит и Хеймитч – придумали устроить помолвку, за которую ухватились, будто за спасательную соломинку; как на празднике в Капитолии Президент дал понять, что их усилий недостаточно. Во время ее рассказа Гейл успевает достать из сумки еду и приготовить ужин. Китнисс рассматривает его руки: красивые ловкие пальцы, все в шрамах, но крепкие и умелые. Они могут добывать руду в шахте и в то же время способны сплести тончайшую ловушку на зверя.

Руки, которым можно довериться.

– Китнисс? – Она вскидывает голову, слишком поздно сообразив, что давно уже молчит, просто рассматривает Гейла.

– Извини!

– Да ничего, смотри, сколько хочешь, – широко улыбается он, – мне не жалко.

Его глаза искрятся весельем, и среди той серости, в которой он живет, это похоже на луч света, пробившийся сквозь тугие тучи. Взгляд напарника такой теплый и ласковый, что Китнисс невольно улыбается в ответ; он протягивает ей чашку горячего чая, и, когда она принимает ее, кончики их пальцев соприкасаются. Ее словно бьет током, а он лишь ухмыляется, зачарованно глядя на нее.

– Давай убежим…

– Что? – от неожиданности Гейл давится чаем.

– Ты сам говорил, что должно получиться! Помнишь? – она отставляет чашку на стол, готовая применить все свое скудное красноречие, чтобы убедить друга. – Тогда, перед Жатвой! Бежим в леса, насовсем…

По его лицу невозможно понять, о чем думает Гейл, он встает, и Китнисс повторяет за ним.

– Хорошо, давай убежим.

– Серьезно? – спрашивает Китнисс, не рассчитывавшая на легкую победу.

Он делает шаг вперед, хватает ее и поднимает, заставляя комнату перед глазами Китнисс закружиться. Гейл хохочет от счастья, и она, обняв его за шею, широко улыбается в ответ.

– У нас получится, – быстро говорит он, – непременно получится. Давай удерем навсегда, без оглядки! – Его голос подрагивает от возбуждения, а зрачки расширяются, почти прикрывая радужку.

– Уверен? – все еще не верит Китнисс. – Это ведь будет непросто, особенно с маленькими. Не хочу, чтобы через каких-то пару дней…

– Совершенно уверен, – твердо заявляет Гейл.

Он наклоняет голову, привлекая Китнисс еще ближе, прижимается лбом к ее и прикрывает глаза. Ему кажется, что он внезапно стал самым счастливым человеком на свете, его тело пылает, будто он превратился в печку. Китнисс, не переставая улыбаться, опускает веки, и их дыхание смешивается, превращаясь в одно на двоих. Пахнет костром, супом и подтаявшим снегом; между их лицами всего несколько сантиметров, и Гейл не замечает, как признание срывается с его губ.

– Люблю тебя, – понизив голос, шепчет он.

Китнисс распахивает глаза, выглядит удивленной, если даже не совершенно сбитой с толку.

– Я… – начинает она, но слова застревают в горле, а руки на его шее, еще недавно крепко обнимавшие, теряют нажим. – Спасибо, – глухо отвечает Китнисс, пряча взгляд.

Гейлу кажется, что ему всадили нож в самое сердце, он отпускает ее от себя и отходит в сторону; стоит, уставившись на огонь, и старается отрешиться от боли, заполнившей все его существо. А чего он, собственно, ожидал? Мечтал, что Китнисс рассыплется в ответном признании? Примет его чувства и позволит целовать ее губы, пока они оба не потеряют счет времени?

Китнисс растерянно смотрит ему в спину, понимая, что нужно что-то сказать, но, если она и сама не понимает того вихря эмоций, которые всколыхнули в ней слова напарника, то как же тогда она сумеет их растолковать?

– Гейл, я не в состоянии думать сейчас о мужчинах, – пробует Китнисс, – с той самой минуты, как Жатва выбрала Прим, все мои мысли пропитаны только страхом. Ни для чего другого просто нет места. Может, когда мы окажемся в безопасности, все будет иначе…

Он оборачивается, скользит взглядом по всему ее телу с головы до ног и снова возвращается к лицу.

– Ладно, посмотрим, – отвечает Гейл, проглотив досаду. – Маму придется долго уговаривать, но, думаю, она не откажется от нашего плана.

Китнисс чувствует, как неуловимо изменилась обстановка, – ощущение счастья улетучилось, уступив место отстраненности.

– Мою тоже, но я все ей растолкую. Объясню, что иначе нам конец.

– Она поймет, – убежденно говорит Гейл. – Мы с ней и Прим часто смотрели Голодные игры вместе. Мама тебе не откажет.

Сквозь единственное окно Китнисс видит, как снаружи сплошной стеной валит снег, застилая собой белесое небо: зима почти отступила и возвращается только в такие вечера, как этот, когда надежда борется с отчаяньем, словно подснежник пробивающийся к свету.

– Надеюсь, – кивает она. – Хеймитч тоже может заупрямиться.

– Хеймитч? – глаза Гейла расширяются от удивления. – Он что, должен пойти с нами?

– Иначе нельзя! Не могу же я бросить его и Пита, когда…

Гейл стонет, будто от боли, и качает головой.

– Может, еще половину дистрикта с собой прихватим? – рычит он.

Китнисс хмурится, складывает руки на груди.

– Если они останутся, Сноу замучит их до смерти, хотя бы для того, чтобы выяснить, где мы!

Воздух между ними едва не сверкает искрами, но Гейл не отступает:

– Семья Пита вряд ли бросит насиженное место – больше шансов, что они сдадут нас миротворцам. Если Пит не пойдет без них, что тогда?