Шерлок Холмс в России
(Антология русской шерлокианы первой половины ХХ века. Том 3) - Страница 7

И Иванов 7-й направился к выходу.

— Послушайте! — наклонился к уху председателя представитель негритянской республики Гаити. — Остановили бы вы его… А вдруг когда-нибудь эта самая Россия возродится? На всякий случай… а?..

— Псс… т!.. — крикнул председатель вслед Иванову 7-ому. — Вы… того… мемуарчик бы, может, о ваших нуждах приготовили!..

— Некогда мне пустяками больше заниматься! — дерзко ответил с порога Иванов 7-й. — Теперь уже не вы меня у себя ждите, а я вас буду у себя ждать!..

И хлопнул дверью среди всеобщего молчания…

— Мистер Холмс, — сказала мистрис Гудсон, входя в комнату, — вас хочет видеть нервно-больной.

— Кто? — спросил Холмс, вынимая изо рта трубку.

— Больной, сэр. Он не хочет назвать своего имени и вообще держит себя очень странно. Он просит разрешения войти к вам в маске.

Холмс потер руки. Глаза его заблестели.

— Вы помните, Ватсон, дело Ирины Адлер? — сказал он. — Оно началось точно так же. Попросите джентльмена войти, мистрис Гудсон.

— Может быть, он в самом деле больной? — неуверенно сказал я, поглядывая на дверь.

— Тогда это по вашей части, доктор. Как бы там ни было, мы…

В это время отворилась дверь, и в комнату вошел незнакомец. Не поклонившись нам, он растерянно огляделся, быстрым движением опустился на колени и заглянул под диван.

— Если не ошибаюсь, там ничего нет, кроме моих старых туфель, мистер Чемберлен, — спокойно произнес Холмс. — Кроме того, полы только сегодня натерли, и вы пачкаете себе брюки.

— Проклятье! — проворчал, вставая, незнакомец. — Как вы меня узнали?

Он сорвал маску и бросил ее на стол.

— Пустяки, — улыбнулся Холмс, — маленький профессиональный навык. Во-первых: в 12 ч. ночи в комнату ко мне врывается неизвестный джентльмен и, не говоря ни слова, лезет под диван. Во-вторых, в тот момент, когда он лезет, я замечаю, что из заднего кармана его сюртука торчит газета «Правда». Джентльмен не похож на рабочего. Я сопоставляю все эти факты и вывод ясен: джентльмен ищет большевиков.

— Вы правы, сэр, — сказал Чемберлен, садясь в кресло.

Он вынул платок и вытер им лицо.

— Этот джентльмен, сэр?..

Чемберлен искоса взглянул на меня и в глазах его отразился испуг.

— Это мой друг Ватсон, сэр, — ответил Холмс. — Мы ждем, сэр, объяснения причин вашего позднего визита.

— Они преследуют меня, — заговорил дрожащим голосом джентльмен, нервно комкая платок. — Наша официальная полиция не в силах справиться с ними, поэтому я решил обратиться к вашей помощи, сэр. Я не могу более терпеть.

— Случилось что-нибудь особенное, сэр? — спросил Холмс.

— Вы угадали. Они вмешались в мою личную жизнь, сэр.

Холмс повернулся в кресле и закрыл глаза, что служило признаком величайшего внимания.

— Я слушаю, сэр.

— Случилось нечто такое, отчего нарушился весь обычный уклад моей семейной жизни, — продолжал наш гость. — У меня ушла кухарка, мистер Холмс. Ушла, не объясняя причин.

Холмс открыл глаза и потянулся к трубке.

— Вы не туда попали, сэр, — холодно сказал он. — Я не даю рекомендаций домашней прислуги.

Посетитель молча опустил руку в боковой карман сюртука и, вынув сложенную газету, положил ее на стол перед Холмсом.

— Это вам знакомо, сэр?

— Конечно, — небрежно сказал Холмс. — Это московские «Известия». Тверская-стрит, 48. Контора открыта от 9 до 17 часов. Редакция во дворе, второй этаж… Да, в этой газете иногда бывают объявления о кухарках, ищущих работы, но какое это имеет отношение к вашему визиту?

— Прочтите это, — нетерпеливо сказал посетитель, указывая на отчеркнутое красным карандашей место.

Холмс протянул руку, взял газету и медленно прочитал:

— «Каждая кухарка должна научиться управлять государством».

— Понимаете? — воскликнул Чемберлен.

— Понимаю. Если не ошибаюсь, этот афоризм принадлежит Ленину. Судя по контексту, в данном случае мы имеем дело с выдержкой из речи какой-то делегатки на собрании домашних работниц.

— В Москве! — перебил джентльмен. — Теперь сопоставьте факты: 22 февраля появляется эта заметка в московских «Известиях», а 28 февраля от меня неожиданно уходит кухарка.

— Других фактов нет? — спросил Холмс.

— Какие же еще факты, когда я имею на руках документальные данные? Я еще раз говорю: 22 февраля…

— Одну минуту, сэр, — перебил Холмс. — Но кроме этого факта?..

— Есть, — вздохнул Чемберлен. — В издании московского Гиза недавно вышла книжка для детей. Она называется «Хрюшки-свинушки». На первой странице этой книжки изображена свинья, а на четвертой корова в монокле. Сопоставьте факты: свинья, монокль и издание книжки в Москве. Я очень прошу вас оказать помощь…

— Сейчас, — холодно сказал Холмс, беря блокнот и карандаш.

Через несколько секунд Шерлок Холмс протянул блокнот мне и серьезно сказал:

— Кажется, так, Ватсон?

В блокноте я прочитал:

«2 горчичника в день на затылок.

Холодные души.

Мистеру Чемберлену.

Д-р Шерлок Холмс».

Доктор Ватсон-младший тихо вошел в кабинет Шерлока Холмса. Матовый свет лампы освещал лицо Шерлока-младшего. Ватсон только теперь увидел, как похож на старый портрет отца младший Шерлок Холмс. То же гладко выбритое, с замкнутым выражением лицо, как бы скрывающее, что происходит в душе. Те же плотно сжатые губы, механически придерживавшие трубку, те же спокойные, обращенные внутрь глаза.

Ватсон опустился в глубокое кресло.

Шерлок Холмс, молчаливо сидевший у камина, поднялся, подошел к письменному столу, набил трубку и, не закурив ее, начал в раздумье перелистывать страницы книг, разбросанных по столу.

— Это самое крупное преступление в истории человечества, — сказал он, как бы разговаривая сам с собой. — Какими пустяками занимался мой отец: ловил какого-то индийского эмигранта, убившего человека, что похитил у него клад, или какого- то бродягу, расправившегося с неверным приятелем. А тут убили миллионы людей, миллионы влачат жалкое существование в качестве калек, миллионы сирот вынуждены жить в нужде, — и никто не расследует, на кого падает ответственность за эти преступления.

— О чем ты говоришь? — спросил удивленный Ватсон. Ему показались, что его приятель, несмотря на внешнее спокойствие, подвергся приступу лихорадки и фантазирует в бреду.

— Я говорю о мировой войне, — ответил Шерлок Холмс. — Мы с тобой были детьми, когда она началась. Мы верили, что это — последняя война, что это — война за демократию, против милитаризма. Мы верили во все легенды, распространявшиеся во время этой войны. Но теперь мы знаем: то были лишь легенды. Этого было бы достаточно, чтобы убить сон каждого честного человека, чтобы превратить все человечество в организацию сыщиков, взявшихся за поиски преступников. А между тем, из года в год издают военные материалы, предназначенные служить продолжением военной легенды, издают мемуары, которые читаются, как романы, ибо люди ищут в них сенсаций. А ведь не стало миллионов людей!.. Они были маленькие и большие, но всякий из них имел свою жизнь: что-то его радовало, что-то печалило, к чему-то он стремился. А затем у него отняли волю, отняли возможность решать свою судьбу. Миллионы были брошены на поля сражений, лишенные права спросить: во имя чего они лежат к траншеях, прислушиваясь к визгу шрапнели, во имя чего они временами хватаются в панике за газовые маски, когда покажется, что их душат газы, подползшие тихо, словно воры. Когда наступала полная тишина, они лежали в окопах без капли крови в мозгу, прислушиваясь к шороху крыс, нюхавших их сапоги. А затем снова ревели сигналы, свистели тревожные свистки сержантов и раздавалась команда: «Готовься — атака!..» Они шли через огненный дождь. Их рвали снаряды. Они повисали на колючей проволоке… А после атаки часть солдат возвращалась в окопы, а часть оставалась лежать между двумя рядами проволочных заграждений. Целыми ночами был слышен вой людей, гибнувших от жажды, от лихорадки, от ран, разрывавших их внутренности. И никто не мог их спасти.