Шерлок Холмс против Джека Потрошителя - Страница 6

— Разрешите мне представить вам моего коллегу доктора Ватсона; я же Шерлок Холмс.

Похоже, это имя произвело впечатление на лорда Кэрфакса; его глаза удивленно расширились.

— О, сэр, я польщен. Я читал о ваших подвигах.

— Ваша светлость, вы слишком любезны, — ответил Холмс.

У Деборы заблестели глаза. Она сделала книксен и сказала:

— Для меня честь познакомиться с вами, сэр.

Она говорила с трогательной искренностью. У лорда Кэрфакса была гордая осанка, но, тем не менее, я чувствовал в его поведении какую-то печаль.

— Дебора, — сказал он, — ты должна запомнить это событие в твоей жизни — день, когда ты встретила таких знаменитых людей.

— Конечно, запомню, папа, — с торжественной серьезностью ответила девчушка. Хотя я был совершенно уверен, что она не слышала ни о ком из нас.

Завершив обмен любезностями, Холмс сказал:

— Мы явились, ваша светлость, чтобы вернуть этот футляр герцогу Ширскому, поскольку считали, что это его собственность.

— И выяснили, что ошиблись.

— Совершенно верно. Его светлость решил, что набор, скорее всего, принадлежал вашему покойному брату Майклу Осборну.

— Покойному? — удивленно переспросил он.

— Во всяком случае, нам ясно дали понять.

На лице лорда Кэрфакса появилась неподдельная грусть.

— Может, это правда, а может, и нет. Мой отец, мистер Холмс, человек суровый и непреклонный, что вы, без сомнения, заметили. Для него выше всего — доброе имя Осборнов. Он одержим идеей чистоты фамильного герба. Примерно шесть месяцев назад он отрекся от моего младшего брата и объявил, что Майкл умер. — Молчание, вздох. — Боюсь, что Майкл в глазах отца действительно умер, даже если он жив.

— А вы в курсе, — спросил Холмс, — жив ваш брат или умер?

Лорд Кэрфакс нахмурился, разительно напомнив герцога. Когда он заговорил, мне показалось, что я уловил уклончивость в его голосе.

— Скажем так, сэр: у меня нет весомых доказательств его смерти.

— Понимаю, — ответил Холмс и, опустив глаза на Дебору Осборн, улыбнулся.

Девочка подошла и взяла Холмса за руку.

— Вы мне очень нравитесь, — серьезно сказала малышка.

Это был трогательный момент. По-видимому, Холмс был смущен таким признанием, сделанным от всего сердца. Ее маленькая ручка все еще лежала в его ладони, когда он сказал:

— Я согласен, лорд Кэрфакс, что ваш отец — очень жесткий человек. Надо же, отречься от сына! Такое решение нелегко принять. Должно быть, ваш брат в самом деле совершил серьезный проступок.

— Майкл женился против желания отца. — Лорд Кэрфакс пожал плечами. — Я не привык, мистер Холмс, обсуждать семейные дела с чужими людьми, но… — он коснулся белокурой головки дочери, — отношение Деборы к людям служит для меня барометром.

Я подумал, что лорд Кэрфакс сейчас спросит, чем объясняется интерес Холмса к Майклу Осборну, но вопроса не последовало. Холмс тоже явно ждал этого. Помолчав немного, он протянул лорду футляр с хирургическими инструментами:

— Может быть, вы возьмете их, ваша светлость.

Молча поклонившись, лорд Кэрфакс взял футляр.

— А теперь — едва ли поезд будет нас ждать — мы должны покинуть вас. — С высоты своего роста Холмс посмотрел на девочку: — До свидания, Дебора. Встреча с вами, юная леди, — самое приятное событие, что случилось со мной и доктором Ватсоном за очень долгое время.

— Надеюсь, что вы еще приедете, сэр, — ответила девочка. — Мне тут так одиноко, когда нет папы.

За всю дорогу к деревне Холмс оборонил лишь несколько слов и почти не отвечал на мои замечания. Только в поезде он пригласил меня к разговору. С невозмутимой миной, так хорошо мне знакомой, он сказал:

— Интересная личность, Ватсон.

— Возможно, — кисло ответил я. — Но в то же время мне не приходилось встречать более отвратительной. Именно такие типы — слава богу, их немного! — и пятнают репутацию британского дворянства.

Мое негодование развеселило Холмса.

— Я-то имел в виду скорее filius, чем pater.

— Сына? Согласен. Я был тронут откровенной любовью лорда Кэрфакса к своей дочери…

— А вы почувствовали, как много он нам сообщил?

— У меня именно такое впечатление, хотя не понимаю, что вас обеспокоило. Я же не вступал в разговор.

— Ваше лицо подобно зеркалу, мой дорогой Ватсон, — сказал он.

— Он даже признал, что слишком свободно говорит о личных семейных делах, — напомнил я.

— Первым делом следует допустить, что человек он не очень умный. Да, он любящий отец, но не умеет держать язык за зубами.

— А если приложить усилие и допустить, что он вовсе не так глуп?

— Значит, он создал именно тот образ, какой и хотел. Вот этому я склонен поверить. Он знал мое имя и мою репутацию. Как и вас, Ватсон. Я крепко сомневаюсь, что он воспринял нас всего лишь как простых добрых самаритян, которые проделали такой путь только для того, чтобы вручить старый хирургический набор его законному владельцу.

— Обязательно ли было ему откровенничать?

— Мой дорогой друг, он не сообщил нам ничего такого, чего я не знал или не мог бы легко выяснить, просмотрев архив любой лондонской газеты.

— И чего он нам не сказал?

— Жив или умер его брат Майкл, и если жив, то поддерживают ли они контакты.

— Исходя из его слов, я предполагаю, что он ничего о нем не знает.

— Вполне возможно, Ватсон, что он хотел, чтобы вы сделали именно такой вывод. — Холмс продолжал, не дав мне ответить: — Прежде чем отправиться в дорогу, я собрал информацию о герцогах Ширских. У Кеннета Осборна, нынешнего обладателя фамильного титула, два сына. Майкл, младший, конечно, не может унаследовать титул. Я не знаю, по какой причине, — возможно, из ревности, из чувства протеста против такого порядка вещей, но он лез из кожи вон, чтобы заработать в среде лондонских журналистов кличку Дикарь. Вы обратили внимание на непреклонную строгость его отца, Ватсон. А вот все данные, наоборот, говорят, что герцог проявлял удивительную снисходительность к младшему сыну. Но мальчишка слишком далеко зашел, испытывая терпение отца, — женился на женщине древнейшей профессии. Грубо говоря, на проститутке.

— Начинаю понимать, — пробормотал я. — То ли назло, то ли из ревности, но он опорочил титул, который не мог унаследовать.

— Не исключено, — сказал Холмс. — Во всяком случае, едва ли герцог мог прийти к иному выводу.

— Я ничего не знал, — смиренно согласился я.

— Это так по-человечески, мой дорогой Ватсон, — принять сторону униженных и оскорбленных. Но куда умнее предварительно выяснить, кто же они такие. В случае с нашим герцогом я признаю, что он тяжелый человек, но он несет свой крест.

Я впал в уныние:

— Значит, моя оценка лорда Кэрфакса тоже ошибочна.

— Не знаю, Ватсон. У нас слишком мало данных. Тем не менее он ошибся дважды.

— Я не заметил.

— Он тоже.

Но в голове у меня рисовалась более широкая картина.

— Холмс, — сказал я, — вообще все это дело вызывает у меня подозрение. Конечно же с вашей стороны резоном для этой поездки было не только желание вернуть человеку потерянное имущество? Это лишь предлог, верно?

Холмс смотрел в окно купе.

— Хирургический набор доставили прямо к нашим дверям. Я сомневаюсь, что кто-то по ошибке принял нас за бюро потерянных вещей.

— И кто же его послал?

— Тот, кто хотел, чтобы он оказался у нас.

— То есть нам остается только ждать.

— Знаете, Ватсон… не сказать, чтобы я тут почувствовал божественное предначертание, — это было бы чересчур. Но попахивает сильно. Может быть, ваше желание и будет удовлетворено.

— Какое желание?

— Припоминаю, еще недавно вы настаивали, чтобы я оказал Ярду хоть какую-то помощь в деле Джека-потрошителя.

— Холмс!

— Конечно, нет никаких доказательств связи Джека-потрошителя с хирургическим набором. Но скальпель для вскрытия пропал.

— Этот подтекст тоже не укрылся от меня. Господи, а может, в это самое время он погружается в тело какого-то несчастного!