Шерхан (СИ) - Страница 66

Мы смотрим друг другу в глаза, мне совсем не жаль этого немолодого человека, который жил по не понятным для меня правилам, создавал проблемы самым любимым людям.

— Ваша выходка, ваша самоуверенность в правильности поступков стоила Лере нервов, слез, отчаянья и бог знает еще чего. Вы ее чуть не угробили своим липовым диагнозом. Я не буду говорить ей, какую роль сыграл родной отец, пусть думает, что диагноз неправильно поставили по халатности врачей, но доверия у меня к вам совершенно нет.

— Когда у тебя появятся собственные дети, ты меня поймешь! — голос Виктора Владимировича дрожит, я усмехаюсь.

— Не надо свою роль примерять на меня, начнем с того, что мне и в голову такая ересь бы не пришла. И своей дочери бы желал только счастья, видя ее живые глаза, скрепя сердце благословил, даже если ее выбор мне до печенок бы не понравился. Я умею ценить родных, любимых людей! — еще раз взглянув на отца Леры, направился на кухню, где выпил стакан воды. Возвращаясь, в коридоре уже было темно, поэтому пришлось на ощупь подниматься на второй этаж. Имела ли эффект наша беседа? Надеялся, что да, я больше хотел обратить внимание отца на Вику, чтобы отстал от Леры с чрезмерной опекой, которую тщательно прятал. Только уважение к Лере, к ее искренней вере, что ее семья не идеальная, но это семья, удерживали меня от радикальных мер по отношению к своему тестю.

— Где ты был? — сонно бормочет Лера, когда я ныряю в теплую кровать и прижимаюсь к телу своей жены. Утыкаюсь носом в ее волосы, жадно вдыхая клубничный аромат.

— Пить захотел.

— Аааа, — протянула Лера, устроившись удобно под моим боком, моментально заснула, а еще долгое время лежал, не шевелясь, вслушиваясь в ее спокойное дыхание.

Губы растянулись в улыбке, на мгновение представив, что теперь у нас впереди еще много таких совместных ночей, не только страстных, но и спокойных, когда она просто спала в моих объятиях, а я просто стерег ее сон.

— Ты уверен, что хочешь пойти один? — Лера с беспокойством всматривается мне в лицо, вздохнула, когда я качнул головой, давая ей понять, что уверен. Мне это нужно.

— Хорошо. Только звони. Я так поняла, ты сегодня решил раздать последние долги перед отъездом, — смотрит на меня с пониманием, я осознаю окончательно за что ее люблю. За чуткость, за деликатность и за то, что не нужно тратить время на не нужные объяснения. Она перегибается через подлокотник, целует в губы, улыбается, нежно погладив меня по щеке.

— Люблю тебя. — еще один нежный поцелуй, выходит из машины, махнув мне рукой. Провожаю глазами ее худенькую фигурку до кафе, где она встречалась с Викой и с местными подружками, трогаюсь с места.

Ехал недолго, чуть больше получаса с учетом пробок. Заглушил машину, несколько минут сидел в салоне и не решался выйти. Меня одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, мне хотелось развернуться и никогда не узнавать, где находится ее могила, с другой стороны, меня тянуло хоть раз побывать рядом с нею. Пусть в таком варианте. Да, я приехал на кладбище, с целью найти могилу матери. Тим мне примерно объяснил, где она находится, но до конца я не был уверен, что найду ее. Беру букет. Сегодня, если верить документам, у матери день рождение, по этому поводу были куплены сто одна красная роза. Банально, но ничего другого в голову не пришло. В цветочном магазине на меня заинтересованно косились, наверное, думали, что для девушки.

Иду между могил, всматриваюсь в памятники, ищу глазами знакомую фамилию. Торможу, увидев неподалеку мужичину, который спокойно убирается на могиле, ставит в кованую вазу тоже красные розы. Интуиция подсказывает мне идти в этом направлении, и, подойдя к оградке, читаю на памятнике: Рудова Татьяна Романовна. Мои поиски подошли к концу. Под ногами хрустнул гравий, мужчина оборачивается, удивленно рассматривает мое лицо, скользнув внимательным взглядом по букету и его губы трогает понимающая улыбка. Кажется, без каких-либо объяснений он понял, кто я такой.

Первое желание, как у маленького ребенка, развернуться и уйти от этого места. Далеко и подальше. Но пересилив себя, делаю шаг, прохожу мимо Рудова, а это был именно он, замираю перед могилой, жадно рассматривая изображение на черном граните. Она смотрит на меня с озорным блеском в глазах, с хитрой улыбкой. Наверное, такой была до встречи с Хищником. Он ее сломал, вряд ли после него Татьяна смотрела на мир с таким озорством, как на портрете памятника.

Кладу цветы возле светильника, в котором горела свеча, незаметно касаюсь пальцами золотых букв ее имени, чувствую, как по щеке скользит предательская слеза. Какой-то сентиментальный стал, мать его! Почти готов простить ее предательство, но обида не дает это сделать здесь и сейчас, во мне еще живет маленький Ярик, от которого мать отказалась сразу же после рождения. Тру ладонями лицо, выпрямляюсь. Нужно уходить, у меня не было цели присаживаться на скамейку и предаваться грусти, ибо никаких воспоминаний с этой женщиной у меня не было. «Спасибо, что родила», — шевелю губами, отворачиваясь от памятника, встречаюсь с глазами Рудова.

— Егор Вадимович, — он протягивает мне руку.

— Ярослав, — пожимаю широкую ладонь с огрубевшей кожей. — Спасибо.

— Она, конечно, совершила много ошибок, но некоторые были не по ее воле, — склоняет голову набок, задумчиво рассматривает мое лицо. — Когда я узнал, что ребенок жив, что он не от меня, я потребовал у Тани его забрать, — грустно усмехается, я иронично качаю головой. Наверное, он хороший мужик, возможно стал бы мне отличным отцом. Но это всего лишь предположения.

— Чеж не забрали?

— Она не хотела, боялась навредить, по-своему защищала тебя от родного отца, который имел репутацию тирана, — кажется о Хищнике он тоже был в курсе и о его характере, и о его деятельности.

— Понятно, — бросаю через плечо взгляд на памятник. — Защитила, — ирония жизни. Мать пыталась защитить, а в итоге я всю жизнь ненавидел своего отца, не зная, что он мне отец, а когда все стало известно, рука не поднялась его уничтожить. Хотя ведь было за что: за Полину, за мать.

Поспешно достаю из внутреннего кармана жилетки телефон, открываю банковское приложение.

— Егор Вадимович, я уезжаю из города, хотелось бы как-то финансово помогать вам в плане поддержания могилы в порядке…

— Не надо, — Рудов мягко улыбается, качает головой. — Ничего не надо, своими силами справимся, умершим все равно, какое надгробие стоит на их могиле, а живые не должны цепляться за значение атрибутов. Главное не таи на нее обиду в своем сердце, прости от души и иди с Богом.

На мгновение я теряю способность говорить, да и сказать нечего было, растерянно смотрю на мужчину. Киваю, но в душе не ощущаю легкости, с этой обидой мне еще предстоит разобраться, потом все уляжется и будет просто грустно. Сейчас обида напоминала мне старый зарубцевавшийся шрам, который давно пора удалить лазером, но ты настолько к нему привык, что морально не готов с ним навсегда расстаться.

Мы киваем друг другу на прощание, я последний раз смотрю на памятник, ухожу, ни разу не оглянувшись.

Дальше мой путь лежал на другое кладбище. Там я сразу иду на могилу к Грише, ему принес небольшой букет красных гвоздик, несколько минут сидел перед памятником, рассматривая счастливое выражение друга. Гриша…Как же мне тебя не хватает. Не хватает наших телефонных разговоров, плоских шуточек, не хватает наших общих воспоминаний.

— Надеюсь тебе там хорошо… — ком в горле не позволяет мне говорить дальше вслух, да и не хотелось быть услышанным кем-то. хотя вокруг не было ни души. Но почему-то в таких местах, где время словно останавливается, заставляет задуматься о смысле жизни, о ценности семьи, так много хочется сказать, и так бесстыдно мало слов, только голые эмоции, которые рвали душу на части, заставляли плакать, стыдясь и, в тоже время, не стыдясь этих слез. В моей жизни не будет больше такого друга, который протянет свой пирожок и на последние деньги купит молока. Гриша был такой один и его никто не заменит. Это как первая любовь. Один раз и навсегда.