Шепотом (СИ) - Страница 46

Слушаю молча. Джеки говорит неохотно, хмуро, как на исповеди.

Припечатываю:

– Мудак. Ага, стал бы я стоять как истукан, щас.

Неловко пожимает плечами:

– Мы столько не виделись.

– А почему раньше не сказал?

– А ты б согласился?

Не отвечаю, Джеки тоже молчит. Это его, наверно, самый крупный провал. По роже вижу – пытается придумать, как извернуться, отхватив от ублюдка кусок побольше.

Мои же мысли – далеко отсюда.

Да уж, прошла очередная гроза. Прямо как с Шуриком – налетела, закружила, наврала, потребовала, заставила расхлёбывать последствия и долго извинялась впоследствии. Почему-то некоторые думают, что мне проще сначала соврать. Нет, конечно, проще, но… Эх.

Скорее всего Сонька и Илья уже по потолку бегают. Моё дитё наверняка пособирало все шмотки и готово отчалить.

Эх… соскучился.

А ещё, хоть и дня не прошло, соскучился по одному настырному, упёртому созданию. И это чувство – как глоток воздуха на последнем издыхании.

И опять вопрос: откуда ж ты такой взялся?

…больно, чёрт побери.

Я так далеко гнал от себя эту мысль – что дорог – не стал же б я пинать всякого за его подростковые причуды.

И злиться не стал бы.

– Эй, ты там не дух испускаешь? – беспокоится вдруг Джеки.

Фыркаю, тут же морщась:

– А нас скоро, случайно, не прибьют? Просто чтобы не мешались.

Пауза. Неуверенный ответ:

– Не знаю. Не я главный. Если кое-кто уладит этот вопрос – не пристрелят.

– А если нет?

– Не знаю.

– Тогда почему такой спокойный?

– А ты?

Молчу, а Джеки вдруг в несвойственной ему мрачной, что ли, – не знаю, как её по-другому назвать, – убеждённости негромко говорит – почти шепчет:

– Я без тебя не уйду.

Смеюсь, хоть от этого боль увеличивается.

Вот такой он – неодинаковый. Глянешь раз – акула, аллигатор – дашь жвачку, руки не досчитаешься, глянешь два – прежний мистер подлость, а на третий раз рассеянно глаза скосишь: «Я без тебя не уйду». Вот придурок.

Хах.

Хоть я и тугодум – но то, что нас могут грохнуть в любой момент, – понимаю ясно. Правда, нет колющего, ноющего беспокойного чувства – страха, только назойливая мыслишка: отвратный из меня отец… да и «бойфренд», или как их называют, – тоже.

Пересохшие губы невольно расползаются в кривой ухмылке.

Джеки с подозрением хмурится:

– У тебя температура?

Но дотянуться, даже если захочет, – не сможет.

Смешно смотреть, два калеки: загипсованный раненый и раненый в квадрате.

Не знаю, сколько мы здесь сидим – у меня как рассудок помутился и перед глазами иногда испуганной истерзанной киноплёнкой – пара родных кадров.

И ещё реже, замеченный, тяжелый горячий выдох.

Так… нелепо.

*

– Мам, не волнуйся, я всё взял, – ты, не оборачиваясь, ответил на не успевший слететь с губ вопрос.

Худенькая женщина присела на корточки рядом и рассеянно погладила корешок одной из всё ещё лежащих в беспорядке книг. Большая часть уже была разобрана и поделена на две стопки, возвышающиеся огромными, готовыми вот-вот рухнуть башнями.

Нельзя сказать, что ты нашел свою точку равновесия – без Его присутствия, с Его исчезновением эта точка сначала совсем раскачалась, стала незаметнее, прозрачнее, но это лишь заставило тебя ещё упорнее наслепую нащупывать её, коля руки о шипы веток крыжовника, становясь на неё сначала одной ногой, затем второй, примериваясь, как начинающий атлет, и только после этого пытаться оторвать взгляд от собственных израненных ступней.

Но ты не лишился своей второй страсти – ведь именно она теперь влечёт тебя дальше, и именно из-за неё твоя мать сейчас обеспокоенно смотрит на твою красную дорожную сумку, кажется ещё не веря, что ты покидаешь родное гнездо.

Она так и не узнала.

Ты переглядываешься со стоящим на пороге отцом – и не узнает.

– Мам, мне бы поесть перед дорогой, насыплешь?

– Да, милый, – нежно поправляет начавшую лезть в глаза чёлку, торопливо поднимается, уходит.

Она в своих смешных оранжевых тапочках и тонком летнем платьице в цветочек кажется такой худенькой, лёгкой и хрупкой, что ты не в первый раз задаёшься вопросом – и как она смогла родить такую здоровую детину?

Отец замечает с порога:

– Ты ж даже не знаешь, где будешь жить?

– Тренер обещал пристроить, а на английском я худо-бедно болтаю.

– Но ты уверен, что у них всё законно? Эти твои гонки. Соревнования.

– Пап, – со смешливой укоризной вздыхаешь.

Хмыкает и скрывается в коридоре.

Не глядишь вслед, запечатлевая где-то внутри этот момент. Ты не помнишь времени, когда бы любил своих родителей больше. Таких… несовершенных, по-своему капризных, но умных, добрых – лучших.

Продолжаешь собирать вещи – почти не берёшь книг, еды, так – немного одежды, вещи первой необходимости.

Недалеко от сумки на газете сложена вся твоя обувь. Мыла её мама и жутко ругалась на изношенные поблёкшие гриндерсы. Берешь их в руки, будто не веря. Замечаешь рваную дыру на одном.

Как давно это было – подумать только. Затянувшаяся осенне-весенняя гроза. Безразличное ко всему, эгоистичное полудетское время.

Теперь даже образина беспокоит тебя куда меньше.

И вдруг на секунду тебе становится почти жаль, что ты так и не рассказал Ему о них. Но у тайн, кроме одного всем известного свойства, есть ещё одно – иногда быть не раскрытыми.

Поэтому – неважно.

Ведь если бы Он хотя бы раз спросил:

– Чего ты хочешь от меня?

Ты бы не раздумывая ответил:

– Тепла.

…и уверенность.

Тебе каждый раз так дорого доставалась уверенность…

Пришло время выбрасывать старые вещи.

Комментарий к Глава 26: Гроза

Советую не судить сразу и превратно. Остался только эпилог.

========== Эпилог ==========

Портретный очерк и пара строчек – о нём.

Тебе хватало, а остальное – гори огнём.

И… шепотом. Искать себе оправдание,

Если нет – подавлять желание.

Это было бы как нельзя кстати, но,

Задержав дыхание, опускаешься. На дно.

Там, где ты – неисправный брак.

Не жалея: и что же?

Пусть будет - так.

- …Господи, умереть так глупо… как и она. Сначала всё ничего, а потом раз – и новость из ниоткуда. Кто давал вам такое право? Почему ни у кого не получилось вправить вам мозги?! А Сонька? По родственникам? Да, примут, да, всё отдадут, чтобы воспитать, но разве ж этого хватит? Хреновые родители, таким детей рожать нельзя! – Мирослав выдохся и, глядя исподлобья, перевёл дыхание.

Он распекал меня не первый час и, кажется, не собирался останавливаться на достигнутом ещё ближайшие два часа.

Мне оставалось только выслушивать всё и притворяться глухим, глядя в потолок. Вот бы куда-нибудь смыться – с детства не люблю больницы.

- Ты меня слушаешь? – грозный оклик.

- Угу, - рассеянно.

По выбеленному потолку от одного из углов расползлась целая паутина трещин.

Не сказать, что эта больница вся из себя такая легальная, да и у всех «белых» ещё цела лицензия, зато никто не интересуется, откуда в туше данного гражданина несколько лишних отверстий. Ясно же, гражданин – никак не герой войны.

Шурик выполнила обещание и позвонила Мирославу, передав моё «послание» и поручение: если не отзвонюсь – труби тревогу.

- Я останусь, - приподнимаясь на локте, перебиваю Мира, пока он не высказал внеочередную глупость.

- Где? – сбивается с мысли.

Неловко, непривычно усмехаясь, перевожу взгляд на окно. Непогода, как-то я сбился с графика. Уже… осень?

Не знаю точно, сколько пробыл здесь.

- В том городе. Уже договорился насчёт работы – примет. Я и сейчас пару часов на неё трачу.

- Тебе же…

- Нельзя, я в курсе, - фыркаю. – Но раз одна рука у меня целая, второй надо себя кормить.

- Прав родительских тебя лишить надо - вот что, - недовольно скрещивает руки. Затем недоверчиво качает головой: - И ты уверен? Что останешься там?