Шёлковая тишина (ЛП) - Страница 31

Пикап Макса стоит под окнами квартиры, рядом с фонарем. Машина скорой помощи дожидается прямо около подъезда, и мы с Тимуром быстро садимся внутрь. В необычной машине сын окончательно просыпается и начинает с интересом всё разглядывать.

Мы едем очень быстро, на крыше воет сирена. А прямо за нами мчится Макс — как и мы проезжает на красный, не сбавляет скорость и игнорирует все знаки дорожного движения.

Дорога до больницы пролетает быстро, и вот меня уже ведут в кабинет к врачу. Тим остается с Максом, а я оборачиваюсь и я вижу, как мужчина берет ребёнка за руку. Вместе они смотрятся так гармонично, словно родные, что я прикусываю губу от этой картины.

Врач укладывает меня на кушетку и долго осматривает левый бок. Он отправляет меня на УЗИ и на рентген и потом снова долго ощупывает. Между делом он говорит о том, что домашнее насилие наказуемо и что можно вызвать наряд полиции прямо сюда. Я хмурюсь и не понимаю его логику, а потом меня осеняет. Он решил, что Макс меня ударил! То есть, так оно, конечно, и было, но обстоятельства совсем другие. Я мотаю головой и с улыбкой заверяю врача, что полиция не нужна и что это — не домашнее насилие. Медик качает головой и настаивает, что я не должна бояться. Тогда мне приходится вкратце рассказать всю историю, и лицо врача разглаживается, когда он всё понимает.

Он заканчивает осмотр и радует меня сообщением, что ушиб сильный, но внутри повреждений нет. На листе бумаги врач оставляет рекомендации по лекарствам и настаивает на постельном режиме.

Я прощаюсь с медиком и выхожу из кабинета. Неподалёку на лавочке сидит Макс и обнимает спящего ребёнка. Умиление согревает меня, а взгляд Макса подтверждает все мои мысли о нем. Он — моя опора. Пусть и весьма вспыльчивая, но от этого не менее крепкая.

Я тихо сажусь рядом с ним и кладу голову ему на плечо.

— Всё в порядке, — шепчу. — Просто сильный ушиб.

Макс вздыхает с облегчением и чуть расслабляет напряженное тело.

— Как ты узнал?

— О чем? — он мягко обнимает меня рукой.

— Что мне плохо и что я вызвала скорую.

— Увидел, — усмехается он. — Я стоял под твоими окнами. Думал, пустишь ты меня на порог или нет. Хотел дождаться пока ты заснёшь покрепче и взять внезапностью, — он снова хмыкает. — А потом у тебя свет зажегся, и вскоре приехала скорая. Один из врачей сказал номер твоей квартиры, и вот тут-то я по-настоящему запереживал.

Его рука на моем плече чуть сжимается, и я поднимаю лицо к нему. Тёмные глаза Макса давят сильными эмоциями той минуты — страх, тревога, волнение — и я скорее тянусь к нему губами, чтобы стереть эти отблески своим поцелуем.

— Прости меня, — шепчет он.

— Простила, как только увидела, — так же тихо отвечаю я.

Макс упирается лбом в мой лоб и закрывает глаза. Мы молчим, и тишина обволакивает нас, скрепляет наши сердца, склеивает наши души. Она выразительнее всех слов, сильнее всех прощений, нежнее всех признаний. Эта тишина — такая значительная, такая искренняя, такая наполненная — исцеляет нас. Она, словно бутон редкого цветка, распускается прямо здесь — в зеленоватом больничном коридоре, по-ночному спокойном и пустом — и заслоняет нас от всего холода мира, от всех обид мира и всех его тревог. И мы согреваемся — друг другом, тишиной, моментом — и, кажется, ещё сильнее переплетаемся мыслями и чувствами.

— Поехали домой? — шепотом предлагает Макс.

— Домой?

— Родители мне весь телефон оборвали, — улыбается он такой душевной улыбкой, что я киваю.

Пусть у моего подъезда не дежурят больше журналисты, пусть все вещи остаются в моей квартире — мы всё равно поедем домой. Туда, где нас ждут, туда, где нас поддержат.

Туда, где мы оба чувствуем себя как дома.

И мы вновь едем за город в большом пикапе. Тимур снова без автокресла, но он всё равно спит, развалившись на заднем сидении. В этот раз Макс не гонит, и нас не останавливает полицейский. Я смотрю на ночной город, зажимая ладонью бок — он всё ещё болит — и наслаждаюсь этой поездкой. Огни чужих домов такие жёлтые, но тёплый — только наш.

Двигатель пикапа урчит, подъезжая к участку, и нам на встречу почти сразу выходят Таня и Стас. Они рады видеть нас вместе, я чувствую это по тому, с какой нежностью они смотрят на нас. Я посылаю им ответную улыбку и выхожу из машины. Следом за мной выходит и Макс. Он осторожно берет на руки спящего сына, и мы тихо заходим в дом.

Соблюдать постельный режим в гостях легче легкого. Обо мне заботятся, как о родном человеке — приносят на второй этаж еду и книги, болтают со мной и развлекают Тимура. Я наслаждаюсь вынужденным нахождением в постели и пишу урывками, когда остаюсь одна.

В моём романе Пол всё сильнее вытесняет Джеда. Вероника предстаёт перед новым парнем в выгодном свете — почти без масок, почти искренняя, почти честная — и она безумно нравится ему такой. Он не готов делить ее с кем-то, не готов быть вторым и не желает быть с кем-то ещё, кроме неё. Пол даже немного ревнив, и это очаровывает Веронику. Никто раньше ее не ревновал и не пытался украсть ее у всего мира. Джед чувствует изменения в ней, но не придаёт им значения, полагая, что девушка всегда будет рядом с ним, всегда будет готова встречаться с ним в его свободное время. Но она уже пропускает его звонки и всё чаще думает о другом.

Мне немного стыдно перед Джедом за то, что ему ещё придётся пережить, за то, что он уже не сможет вернуть Веронику, за то, что даже их долгожданный поцелуй ни на что не повлияет. Джед хватится ее слишком поздно, и это будет серьезным ударом для него.

Макс проводит этот день дома, бесконечно созванивается с кем-то и решает проблемы по видео-связи. Мне нравится слышать его голос из соседней комнаты, нравится слышать его шаги, нравится знать, что он рядом. Раз в час он заботливо мажет мой левый бок каким-то новым гелем из рекомендаций врача, и я прилагаю усилия, чтобы не умолять его скользнуть ладонью дальше. Я помню про свой сильный ушиб, про родителей Макса и про Тимура где-то поблизости, но это томление, это оттягивание момента близости всё сильнее сжимает мою внутреннюю пружину самоконтроля.

Его кожа, его дыхание, его тепло — всё это так близко и так недоступно, что мое сердце учащается от одного лишь нашего случайного касания. И я вижу, что для Макса это тоже не легко. Он, словно дикий зверь на охоте, уже готов к прыжку, уже весь подобрался и нацелился и только ждёт удобного момента. Его глаза — и без того тёмные — затягивают меня своей чернотой каждый раз, когда мы пересекаемся взглядами. В них я вижу рьяную клятву любовника даровать мне все наслаждения мира, исполнить любую мою прихоть в обмен на полную отдачу. И я знаю, Макс видит мое молчаливое согласие — по моим глазам, по моим губам и по всему моему телу.

Он не выдерживает первым и с громким щелчком захлопывают тюбик с лекарством. Порывистые шаги в сторону — и вот между нами уже спасительные метры. В попытке отвлечься Макс смотрит на мой открытый ноутбук и замечает текст книги.

— Ого, а ты много написала, пока я был занят.

Он садится за стол и углубляется в чтение, а я тревожно поджимаю губы. Мы с ним не говорили о книге всё это время, и Макс пока не знает о новом сюжетном повороте. Возможно, ему не понравится, и я готовлюсь защищать своё творение. Готовлюсь отстаивать свою позицию, готовлюсь отбивать его атаки. Макс, наверняка, будет защищать Джеда — ведь он пишет от его лица, и ему будет обидно оставить своего героя в проигрыше в финале.

Я внимательно смотрю на своего соавтора и замечаю первые признаки неудовольствия — он хмурит брови, сжимает челюсть, поднимает голову и читает мой текст будто бы свысока. В глазах — холод, на губах — злость.

Макс ускоряется, быстрее проматывает текст мышкой, перескакивает со строчки на строчку и, дочитав до конца, резко вскакивает со стула. Он смотрит на меня — с негодованием, со всполохами гнева, с порицанием — но не говорит ни слова. Я выдерживаю его яростный взгляд — пусть это и не просто — и, кажется, побеждаю. Макс разворачивается и выходит из комнаты, громко хлопнув дверью.