Шелк аравийской ночи - Страница 21

– Я тоже.

Майя сухо сглотнула, отвернулась к окну и прижалась лбом к стеклу. Растерянный, Джонатан еще какое-то время неподвижно стоял у двери, не зная, что сказать, но внутренний голос подсказал ему: уходи! – и он тихо вышел из комнаты. Майя даже не услышала легкого щелчка, с которым захлопнулась дверь. Она не сразу заметила, что не переставая гладит большим пальцем письмо Ральфа.

…миссис Гринвуд любезно пригласила меня в марте на две недели в Блэкхолл. Я с удовольствием приму приглашение – разумеется, если вам тоже этого хочется. Вы хотите со мной увидеться, мисс Майя?

Она подышала на стекло и на туманном пятне, оставшемся от ее дыхания, нарисовала указательным пальцем сердце, вписав в него букву Р. И, хотя сама не успела понять, означал ли инициал «Ральф» или «Ричард», стерла пятно рукавом, разозлившись на себя за такое ребячество. Наверное, пусть это была и колкость, Ангелина невольно оказалась права тем декабрьским днем… Майя повзрослела и взяла судьбу в свои руки.

Было очень холодно, даже для начала марта, но вечерний чай в честь дня рождения Доры Дринкуотер традиционно происходил в саду. Тетя Дора уверяла, что в этот день не бывает дождя – насколько Майя помнила, это вполне соответствовало действительности, – и потому, несмотря на малоприятную температуру, закуски, столы и стулья устанавливали прямо на улице. Они ведь все-таки в Англии! Здесь не бывает неподходящей погоды, только традиции, и их нужно соблюдать. Чтобы несколько оживить голые ветви, на деревья повесили бумажные гирлянды, а на лужайке, которая, к облегчению тети Доры, уже позеленела, к подснежникам присоединились желтые, белые и сиреневые крокусы и ароматные гиацинты.

– Хочу торт с лимонным кремом! – Майя отвела растерянный взгляд от соблазнительных лакомств на столе и просияла. – Тетя Элизабет!

И сердечно обняла статную шестидесятилетнюю даму. Тетя Элизабет, как обычно, пахла фиалками и вот уже десять лет со дня смерти мужа носила черное траурное платье и вдовий чепчик на седой голове. «Так мне не будут досаждать всякие ветреники, готовые ухлестывать ради денег», – с фырканьем объявляла она, как будто собеседник ее о том спрашивал, и аргумент был разумным.

– Деточка, да ты меня задушишь, – задыхаясь, выдавила она, высвободилась из объятий, взяла племянницу за подбородок и принялась поворачивать ее лицо из стороны в сторону, чтобы разглядеть каждую черточку. – Боже мой, ты становишься все больше похожа на покойную бабушку, – пробормотала она и ласково потрепала Майю по щеке, разглядывая изумрудное платье и зеленый капор с лентами такого же цвета, дополненный перчатками в тон, вышитым ридикюлем и индийской шалью, ставшей у Майи любимой. – Прекрасно выглядишь! – Она подозрительно сощурилась. – Есть особый повод? Неужели наконец виноват мужчина?

Майя невольно скользнула взглядом в сторону Ральфа – тот стоял на некотором отдалении и с видимым усилием пытался из вежливости проявлять некоторый интерес к болтовне Ангелины. Он поймал ее взгляд и улыбнулся.

– Так и знала! – довольно проворчала тетя Элизабет. – Ну, во всяком случае на первый взгляд, ты проявила выдающийся вкус.

Она пристально изучила молодого человека своим еще острым взглядом. Он предпочитал привычные оттенки даже в штатском: песочный сюртук и светлые брюки контрастировали с бордовым жилетом и галстуком того же цвета.

– Как вы познакомились, чем он занимается?

– Ральф – друг Джонатана, гостит у нас около недели. Тоже военный, лейтенант. Долгое время служил в Индии, а теперь отправится на фронт.

– Так вот откуда подтянутая осанка! Вы уже целовались?

– Тетя! – Майя не знала: сделать страшные глаза или рассмеяться. Элизабет довольно посмотрела на нее и замахала черным веером, взятым скорее для полноты образа и расширения возможностей энергичной жестикуляции, ибо в саду виллы Дринкуотер в Саммертауне в эту субботу определенно было холодно.

– Ах да, совсем забыла, любезная Марта не слишком любит обсуждать подобные вещи. Насколько я знаю свою невестку, вам не предоставят ни единой возможности.

Тетя Элизабет оказалась права лишь наполовину. Потому что с тех пор как в Блэкхолле появился Ральф, за отсутствием компрометирующих ситуаций неусыпно следила вовсе не Марта – к Ральфу и Майе словно клещ прицепилась Ангелина. Майе и в голову не пришло бы пробраться в комнату Ральфа ночью, как к Ричарду. То, что казалось естественным с Ричардом, независимым бродягой, отрицающим любые законы, кроме собственных, было совершенно немыслимо с таким джентльменом, как Ральф. Она бы никогда не решилась на столь рискованный шаг, если бы заранее не была уверена в его реакции.

Долгие вечера они проводили в салоне, Майя читала вслух «Последний день Помпеи» Булвер-Литтона, пока джентльмены играли в шахматы, а Ангелина и Марта занимались рукоделием. Позднее Ангелина нередко садилась за фортепьяно (к которому располагала талантом, несомненно, бо́льшим, чем у сестры) и исполняла сонату Моцарта или вальс Шопена. Несмотря на все возражения и доводы дочерей, Марта не позволила им отправиться на один из вечеров в варьете. Так что Джонатан и Ральф посетили представление вдвоем и после визита в «Орел и дитя» с грохотом поднимались поздно вечером по лестнице, а наутро были весьма молчаливы за завтраком из-за головной боли. Пока шли дожди, они играли после обеда в карты и настольные игры, а когда погода улучшилась, начали выбираться на прогулки по полям с другой стороны Блэкхолл-роуд или к средневековым городским стенам в южной части Оксфорда, а иногда бродили по универмагу «Эллистон и Кэвелл» на Магдален-стрит, где Ангелина издавала тоскливые стоны и откуда ее было почти невозможно вытащить. Они говорили лишь на малозначительные и безобидные темы, но, казалось, Майе и Ральфу слова были и не нужны, с помощью жестов и интонаций они придавали сказанному особое, глубокое значение – и каждый понимал, что имеет в виду собеседник.

– Ужас, как его пожирает взглядом твоя сестра, – прошептала тетя Элизабет, размахивая сложенным веером, словно шпагой, и нанося удары по воздуху в такт словам. – Вот это, – она нажала на «это», – действительно неприлично, и за этим, – опять нажим, – стоит проследить вашей матушке! Но не буду брюзжать насчет приличий – Марта всегда была превосходной женой моему младшему брату и вполне сносной матерью. Для Бентхэм уже немало. Но я очень рада, что вы с Джонатаном пошли в нас, в Гринвудов. Я, упаси Бог, не имею ничего против его родной матери, упокой Господь ее душу, но все-таки она Бэйли! А мы, Гринвуды, из особого теста. Где этот болван?

Она огляделась, высматривая племянника среди многочисленных гостей – они стояли парами и группами, пили чай или шампанское, наслаждались кофейным кремом или марципановым тортом, болтали и смеялись. Помимо основных тем – выступления французских войск на восток и ультиматума, поставленного Францией и Англией России, чтобы заставить ее отступить от Молдавского княжества и Валахии, – обсуждалось множество повседневных вещей: кто с кем, кто против кого. Кто умер, кто женился, кто родил ребенка. Разговор шел о плохом экономическом положении (как и положено, о нем сокрушались скорее из тактических соображений, чем из вежливости) и, конечно же, о всеми любимом предмете: погоде. Как и каждый год, зять Джеральда Гринвуда Эдвард Дринкуотер ни в чем себе не отказывал и созвал чуть ли не весь Оксфорд. Очевидно, с целью укрепить и расширить клиентуру своей винной лавки, как язвительно отметила Марта Гринвуд. По ее мнению, Дора, дочь врача и сестра профессора, вышла замуж за человека более низкого сословия, но нехотя признавала, что большой дом у ворот Оксфорда был оформлен со вкусом. Майя наконец углядела брата и указала в глубину просторного сада, по сравнению с которым сад Блэкхолла казался цветочной клумбой.

– Вон, между беседкой и фонтаном. Серый сюртук.

Тетя вытянула шею.