Шекспир и его смуглая леди - Страница 54

— Ах! — воскликнул Саутгемптон, пораженный, видимо, в самое сердце.

— Вот тебе и раз, — очень озадаченно произнес Эссекс, тоже пораженный, но в какую-то другую часть организма.

А Рэтленд спросил сердито и даже грозно, что было странно для столь тонкой и чувственной натуры: — Ты-то что здесь делаешь, Бриджет?

Занавес. Антракт.

Смотритель опоздал.

Слишком долго оттягивал он выяснение, скажем казенно, личности Елизаветы, не предполагал даже, что она может оказаться кем-то, кто не просто бродит где-то неподалеку от «игрового поля»…

(это-то он как раз предполагал)…

на котором Игроки пока еще только разминаются, еще не заиграли всерьез, хотя мяч уже вброшен, но сама она — из их общества, из их круга, а если учесть все, что она делала и делает для Игры…

(или для Проекта — по терминологии Службы)…

то получается — она и есть Главный Игрок.

И сам себя спросил (это уже в обычай у него вошло: с самим собой разговаривать): а кто ж тогда Уилл?

Елизавета, оказавшаяся Бриджет, стояла перед тремя Игроками…

(четвертый и пятый, то есть Смотритель и Шекспир, — не в счет, потому что они не могли принять участие в мизансцене, они оказались зрителями, или если уж Игра — то запасными)…

стояла внезапно раскрасневшаяся, но не от замешательства или, не дай бог, стеснения, а единственно от злости: как это в ее адрес (в ее!) какие-то молодые идиоты позволяют высказывать недовольство? И не важно, что недовольство — и то опосредованно, всего лишь повышенным тоном — высказал один Рэтленд. Остальные-то не одернули зарвавшегося… а собственно, кого — зарвавшегося?., выходит, что братца единоутробного, выходит, что не Елизавета она никакая, а истинно Бриджет, которая совсем недавно, полгода не минуло, отказала явившемуся к ней с предложением руки и сердца Саутгемптону, отчего его «Ах!» и произросло только что. И Бедфорду тоже отказала. Но он сюда не явился, а то было бы два «Ах!».

— Какое тебе дело, где и с кем я провожу свое время? — Тон у Елизаветы, то есть у Бриджет, был не ниже (если не выше), чем у брата. — Я достаточно взрослый человек, чтобы самостоятельно выбирать себе круг общения.

— Это вот это — круг? — не слишком литературно, но зато язвительно спросил Рэтленд.

Тут уже граф Монфсрье счел просто необходимым для себя — вмешаться и одернуть юнца.

— Я что-то неправильно расслышал, граф? — Он даже на «вы» перешел с милым дружком Роджером, в английском этот переход интонационно очень заметен. — По-моему, вы усомнились в том, что мое общество достойно вашей сестры. Я правильно вас понял?

Ну и в голосе — металл, ну и рука — к не существующей в данный момент на боку шпаге.

— Я не вас имел в виду, — очень гордо и тоже — на «вы».

— Люди, которых я имею честь принимать у себя в доме, принадлежат к моему кругу, и, сомневаясь в них, вы сомневаетесь во мне.

— Стоп! — вмешался Эссекс. — Шпаги — в перевязи. Дуэль отменяется. Роджер, извинись немедленно, тебя и вправду куда-то занесло.

— Извини, Франсуа, — сказал Рэтленд, — меня действительно занесло. И ты, Уилл, не держи зла. Но мне в самом деле хочется знать, что здесь делает моя сестра.

— И мне тоже хочется, — тихонько произнес Саутгемптон.

Вроде как в никуда произнес. Но желание высказал. И то понятно: отвергнутый претендент на руку и сердце дамы вправе хотя бы знать, кого она ему предпочла. А Уилл, до сих пор молчавший, тоже подал голос, и голос его был абсолютно убитым — как из могилы звучал.

— Так значит, ты — не Елизавета, тебя зовут Бриджет… Почему ты мне сказала неправду?

Театр — он везде театр. Даже в доме Смотрителя. И если до сих пор на сцене действовали второстепенные лица (родственники героев, друзья, заезжий иностранец, отвергнутый жених), то теперь реплику подал наконец главный герой, обманутый и оскорбленный в самых святых чувствах, а история немедленно потекла по привычному для елизаветинского театра мелодраматическому руслу.

Елизавета, то есть Бриджет…

(по аналогии со «Смотритель, то есть граф Монферье»)…

это почувствовала.

— Господи, — взмолилась она тоже в доброй театральной традиции — с надрывом. Но — естественным на слух. — Хоть ты бы не усугублял идиотизм ситуации. Ну не Елизавета я, не Елизавета, но что это меняет? Я стала противной? Глупой? Некрасивой? Ты, Уилл, изменил ко мне отношение?.. Если все это зависит только от моего имени, то, прости, пенни цена нашим отношениям!.. И вообще я не понимаю, чем Бриджет хуже Елизаветы?

— Надеюсь, дорогая, — хитро улыбнулся Эссекс, — вы имеете в виду лишь имя — и не более того…

— Я не сравниваю себя с Ее Величеством, если вы подумали о ней, у меня нет мании величия, — сухо сказала Елизавета, то есть Бриджет.

Но Шекспир не удовольствовался надрывным выступлением девушки.

— Ты не Елизавета… — скорбно констатировал он всем уже известное. — Что это меняет? Наверно, ничего. И все же ответь: почему ты сразу не назвалась мне своим настоящим именем? Разве это — тайна, которую я недостоин знать? Или ты опасалась, что я проговорюсь? Но разве я хоть что-нибудь хоть кому-нибудь хоть когда-нибудь сказал о тебе? О том, что ты есть… — помолчал, подыскивая слова, завершил: — в моем творчестве?

А ведь хотел, наверно, сказать «в моей жизни», подумал Смотритель. И еще подумал: насколько Уилл, актер на третьих ролях из театра лорда-камергера, сын мастера-перчаточника из захудалого городишки Страдфорд, насколько он тактичнее и мягче, чем его сановные приятели. Но это — так, между прочим…

— Неужели ты не понял, что я не могла, не имела права назваться своим именем? — с горечью спросила Бриджет. — Я верила тебе, я верю тебе, я буду верить тебе, и я сказала бы рано или поздно — кто я, но я боялась, что, сказав, потеряю, все… и дружбу с тобой… и этот кабинет… и наше совместное сочинительство…

— Какое такое сочинительство? — мгновенно поймал информацию Эссекс и задал снайперски точный вопрос.

И в самом деле: Елизавета или Бриджет — разве в этом суть дела? Разве суть его в том, что она отказала двум графам и предпочла артиста? Разве суть в ее излишней, на взгляд брата, самостоятельности? Нет, конечно! Суть — в Игре, потому что ничего больше не может и не должно быть интересным для Игроков, а уж более важного и искать не надо. Так что Эссекс ждал-ждал и дождался: сделал ход. Или выпад. Кому что нравится.

И этот ход-выпад принял на себя Смотритель. Раз уж происходящее в его кабинете названо театром, то почему бы ему не выйти на реплику Эссекса и не отбить ее на ходу встречной и тоже точной.

— В том самом, — сказал он. — Я обещал вам, господа, предъявить доказательства авторства Уилла? Извольте. Полагаю, мы поставили точку в бессмысленном обсуждении высоконаучной проблемы: какое имя лучше — Елизавета или Бриджет? Оба прекрасны, но их обладательница прекрасна сама по себе — вне имени… Так что перейдем к делу. Но прошу вас ничему не удивляться, господа. Игра есть Игра, она тем и хороша, что ее повороты непредсказуемы для Игроков.

— Даже для тебя, Франсуа? — спросил все еще грустный, но на глазах оживающий Саутгемптон.

А чего б не ожить? Бриджет уже отказала, рана зажила, если была рана. А скорее всего не было. Имел место акт сватовства, продиктованный межродовыми традициями. А грусть в голосе — так театр же кругом, театр!

— Даже для меня, — ответил Смотритель. — Я ведь и придумал Игру только потому, что знал больше вас. А потому, что знал больше, позвал в Игру вас, понимая, что одному мне не справиться. Сейчас вы узнаете все, что знаю я. А что будет завтра, знает лишь Всевышний. Но он не склонен делиться знаниями со смертными… — Он посмотрел на все еще стоящую Бриджет — уже не Елизавету, забыли. — Вы успокоились?

— Я и не волновалась, — бросила она и взглянула на Уилла. И ты не волнуйся — вот что Смотритель прочел во взгляде.

Не исключено, что и Уилл оказался грамотным, потому что он вдруг улыбнулся. Чуть-чуть. Краешками губ. Тогда и Бриджет позволила себе улыбку. — Я так понимаю, что сейчас состоится показательный акт сочинения пьесы?