Шейх - Страница 40
— Нет! — уверенность в том, что лучше притвориться заложницей, росла в Барбаре каждую секунду.
Он рывком сдернул её с топчана и поволок на улицу.
— Мерзкая свинья! — ругалась Барбара, отчаянно сопротивляясь в тщетной попытке вырваться из его сжавшейся в замок руки.
Наверху раздался чей-то тоскливый визг-плач — так плачет маленькая, посаженная на цепь собачонка, но это была не собака, это взвыл потерявший последнего брата Аслан Бикмерзоев. Шедшая с горы волна страха окутала сопротивляющуюся Барбару. Смертельно раненый в душу Аслан взвыл вновь. Взрыв гранаты, подкатившейся ему под ноги, остановил вой на полуноте. И этот взрыв, и этот жуткий, прервавшийся вой заставили Барбару испугаться окончательно, испугаться до умопомрачения. Страх полностью сковал её тело. Сковал настолько, что она уже не могла сопротивляться. Тем более, Идрис уже больше не раздумывал: он стукнул её в морду ещё раз, перебросил через плечо и, не оглядываясь, поспешил прочь.
«Рабыня!» — решил он. — «Собственная рабыня. Рабыня — это гораздо лучше жены. Её можно и убить, и отдать другому, или, в конце концов, потребовать за неё выкуп. Хотя выкуп — это по нынешним временам хлопотно и опасно».
Итак, Идрис убегал от ставшей слишком ненадёжной базы, убегал по склону вдоль хребта, вдоль текущего вдаль ручья, до тропы, а затем вверх, и всё дальше и дальше от гремящих взрывов, от убивающих выстрелов.
И вдруг его начали вновь душить слёзы: брат — его родной брат — находился там, наверху, под чужими безжалостными пулями. Он остался умирать там… умирать, прикрывая его — Идриса — отход. Надо было бы вернуться и помочь брату, но Ибрагим сказал, что у отца и матери должен остаться хоть один сын. Идрис сглотнул подступивший к горлу комок и, сдержав слёзы, ступил на ведущую в глубину леса тропинку.
Сидевшему на правом фланге тыловой тройки Лёньке Чибисову ужасно хотелось пострелять. Неважно куда, неважно зачем. Он бы и сам не мог объяснить этого своего хотения. Может, это происходило потому, что он остался в тылу, когда все остальные ушли громить банду?! Может и так, но Лёха этого не знал. Он лежал в одном из откопанных противником окопов и с тоскливым видом пялился в окружающее пространство. За спиной гремел бой, а в Лёхиной душе царило полное равнодушие. Он то смотрел вперёд, то поворачивал голову направо, в сторону бегущей где-то там под ногами речушки.
— Вот скотина! — в сердцах воскликнул Лёнька, когда ему совершенно случайно попалась на глаза уже почти ускользнувшая, мелькающая среди деревьев фигура боевика. Сгорбившись, тот тащил на спине своего совершенно неподвижного товарища. — Щас я тебя, щас! — пообещал Лёня и, используя небольшой сук в качестве упора, начал целиться в убегающего бандита. Короткая очередь Лёниного автомата ничем не отличалась от десятков других очередей, звучавших неподалёку. Так что никто не обратил на неё внимания. Пули улетели вдаль, а боевик продолжал убегать. Лёнька вновь выругался, опять прицелился и снова нажал на спуск…
Нечто тёплое, почти горячее потекло по спине Идриса, заставив передёрнуть плечами от накатившего отвращения.
— Ах ты, сука! — взревел младший Келоев. — Обоссалась, блядь!
Он хотел скинуть Барбару на землю и погнать дальше пинками, но тут вдруг сообразил, что нижняя часть её туловища находится здесь — спереди. Страшная догадка всплыла в глубинах мозга бегущего, всплыла, чтобы уже через мгновение вылететь оттуда вместе с тем же самым мозгом, только теперь уже мёртвым и окровавленным, разбрызгиваемым по сторонам стремительно вращающейся пулей. Третья, хлестнувшая сзади, очередь догнала беглеца уже в падении. Пули вошли в бок и поясницу, впрочем, Идрис этого уже не почувствовал.
Крушинин не стал останавливаться на отдых, только ушёл с тропы вправо в лес и скомандовал перейти на шаг. Бой впереди подходил к концу, это было слышно и по постепенно затухающим, и по передаваемым сообщениям — голос Романова — радиста из группы капитана Гуревича, время от времени с радостью сообщал, что они ещё немного продвинулись вперёд, добивая отступающего противника, заставляя его откатываться к ручью.
Поэтому появление небольшой группы боевиков, спускающихся вниз по склону, стало для Крушинина полной неожиданностью. Хорошо, что такой же неожиданностью это явилось и для противника.
Шедший первым Довыдкин высадил в ближайшего боевика очередь раньше, чем тот успел выпустить из рук чьё-то безвольное тело и схватить оружие.
— К бою! — скомандовал Крушинин, впрочем, вполне понимая, что это уже совершенно необязательно, то есть практически бессмысленно — его спецы привычным образом уже рассыпались в разные стороны, короткими прицельными очередями прижимая к земле и охватывая полукругом растерявшегося противника.
К удивлению и пущей радости старшего лейтенанта всё было кончено быстро и как-то даже неинтересно — сам он только и успел, что выпустить пару не слишком прицельных очередей в мечущегося между деревьями бандита, как вдруг оказалось, что стрелять больше не в кого.
— Прекратить огонь! — впрочем, и этот его приказ, кажется, немного запоздал. — Досмотровая группа — вперёд!
Подчиняясь поступившей команде, бойцы головного разведдозора, подстраховывая друг друга, не спеша двинулись вперёд. Лишь один раз рыкнула короткая автоматная очередь, добивая пошевелившегося бандита (или это, может, кому-то из бойцов показалось, что он шевелится?), и вот разведчики начали стаскивать найденные трупы в одно место. В итоге образовалась куча из девяти мёртвых тел, но только пять из них ещё продолжали истекать собственной кровью. Остальные, судя по их виду, были убиты намного раньше. На рукаве одного из этих «свеженьких» жмуриков красовалась окровавленная повязка, а в распотрошённой выстрелами разгрузке оказалась на удивление целая, маленькая радиостанция «Кенвуд». Когда старший лейтенант подошёл к трупу — тот вдруг слегка пошевелился и открыл глаза — на мгновение в них отразился страх, а затем его тело конвульсивно дёрнулось и застыло. В мёртвых глазах Усы Умарова теперь отражалось лишь тёмное небо, скованное тяжёлыми, ползущими по нему тучами.
Презрительно сплюнув, Крушинин отошёл в сторону, быстро окинул взглядом окрестности, но так и не углядев среди кустов своего старшего радиста, окликнул его голосом:
— Лисицын!
— Иду! — лениво отозвался радист, поднимаясь из старой, заросшей травой и потому почти сливающейся с местностью воронки.
— Давай, готовь шарманку…
Прежде чем продолжить движение, следовало войти в связь с другими группами и сообщить о своём появлении…
Назвать отходом это поспешно начавшееся бегство было нельзя. Ибрагим пытался хоть как-то организовать своих людей, но ничего не получалось, Лечо не отзывался, Ваха отвечал что-то непонятное, Ильяз с простреленной головой валялся на окраине леса, большая часть его подчинённых лежала там же.
Старшему Келоеву ещё повезло, что сам он в момент нападения оказался на левом, ближнем к базе фланге. Нападение оказалось столь неожиданным, что… что его прозевали все…
Ибрагим едва ли не кусал губы. В этой неожиданности была и его вина — в круговерти, в хаосе кровавого боя он потерял счёт времени. На его месте уже давно было пора бросить затею с добиванием противника и спешно уходить прочь. Нет же, тупое желание отомстить за убитых соплеменников… Нет, это, пожалуй, неправда. Желание насладиться местью? Но месть должна подаваться холодной. Скорее всего, его вело желание осознать своё превосходство… — течение мыслей было прервано стебанувшей под ноги очередью. Ибрагим сцепил зубы и прижался к прохладно-освежающей поверхности дерева.
— Стоять! — рявкнул он на пробегающую мимо небольшую группу моджахедов — трое из пяти послушно остановились и юркнули за деревья. Двое побежали дальше, впрочем, один почти тут же упал, сражённый пулемётной очередью.