Шейх - Страница 36
— Сдавайся, и ты умрёшь легко! — похоже, говоривший уже понял, что сдаваться никто не собирается.
Эх, если бы у Сергея были лишние патроны, он бы ответил длинной очередью, а так приходилось выжидать удобного момента. Пользуясь укрытием, Ефимов сместился вправо и ещё к тому же повернул вправо и ствол пулемёта. И он угадал: выскочивших во фланг боевиков смело градом ударивших им навстречу пуль, но и Сергей почувствовал, как его предплечье обожгло болью. Рукав начал заполняться кровью. Взгляд опять коснулся ленты — кургузого отрезка — в пятнадцать — двадцать патронов. Рука непроизвольно снова потянулась к гранате.
— Какого шайтана ты всё ещё возишься? — радиостанция Вахи ожила голосом Ибрагима. — Добей сукина сына! Попинай его труп, — Ибрагим позволил себе шутку, — и возьми мне, наконец, остальных. — Последние слова Келоев буквально проорал в едва выдержавший такой напор микрофон.
— Сделаем! — Ваха даже самому себе не признался бы, что обрадовался такому приказу. В злобе появившаяся мысль взять русского живьём уже обошлась его моджахедам в три трупа, а спец всё ещё продолжал сопротивляться. Но отмена собственных приказов — это проявление слабости, а проявлять слабость Ваха не собирался. Так что команда Ибрагима поскорее покончить с наглым спецом поступила как нельзя вовремя: — ВОГами огонь!
Из всех криков, раздававшихся в лесу, Сергей смог вычленить и понять только одно слово — «ВОГи». И почти тут же вокруг залопались разрывы, брызнули мелкие осколки и понеслись во все стороны, срубая остатки небольшого кустарника, вминаясь в неподатливую древесину деревьев, впиваясь своими рваными краями в мягкую человеческую плоть. Под прикрытием плотного огня противник подбирался всё ближе. Терять стало нечего…
«Олеся, прости! — прошептали потрескавшиеся губы, перед глазами возник улыбающийся сынишка, а вот навстречу, распахнув ручонки для объятий, бежит дочурка…. Не увидеть… никогда… никогда больше… — нет, так неправильно, так не должно быть!»
А враги всё ближе.
Сергей выдернул кольцо гранаты…
В какой-то момент Ваха понял, что им удалось сломить сопротивление русского. Залповый огонь из подствольников принёс свои плоды. Вот только жаль, что и у его моджахедов почти не осталось этого боеприпаса. Но бой подходил к концу, а потом боекомплект легко можно было пополнить. Благо проблем с поставками оружия пока у их отряда не существовало.
— Ты — туда, ты — туда, ты — обходи оттуда! — кричал Ваха, размахивая руками и заставляя своих воинов охватывать цепью столь удивительно удачливого противника. Сам же Ваха тоже постепенно приближался к уже давно умолкшему спецу. «Может, он уже мёртв?» — с надеждой подумалось боевику, но что-то подсказывало ему, что это не так. И потому он не стал торопиться. Теперь, как ему думалось, лишняя минута не играла никакой роли.
Алексей слышал стрельбу, слышал прорывающиеся сквозь неё крики, слышал, как кто-то спешно оттаскивает раненых и ждал, что каждую последующую секунду придут они. Ствол по-прежнему в подбородок, и палец на спусковом крючке то чуть сжимался, выбирая холостой ход, заставляя внутренне содрогнуться и замереть в ожидании страшного, то снова расслаблялся, словно разрешая выпить ещё один глоток воздуха. Этими движениями Алексей как бы подготавливал себя к тому, что в следующий раз палец должен будет сжаться сильнее. На бледном, обескровленном лице отчётливо проступили сжатые до предела скулы.
— Было бы легче сделать ЭТО, если бы он был не один. Вдвоём проще… Никто не захочет показать своей слабости… Вот бы командир был рядом… Хотя, если бы командир был рядом, этого, может быть, делать и не пришлось?
А там, где мог сейчас находиться командир группы старший прапорщик Ефимов, раздавалась трескотня выстрелов и грохот многочисленных разрывов.
Ефимов выдернул кольцо гранаты… «Так не должно быть, ты сам учил другому!» — не мысль, а всего лишь искра мысли, разжёгшая костёр протеста. — «Так не должно быть!» — уже как клятву повторил Сергей, сразу же вслед за очередными разрывами вскочил на ноги и, размахнувшись, изо всех сил бросил гранату в сторону противника, затем нагнулся, подхватил пулемёт и, начав стрелять, рванулся в направлении ставших уже своими окопов.
«Хрен вам, не дождётесь! — приготовленная для самого себя граната взорвалась, изрешетив осколками спину неудачно спрятавшегося от неё бандита. — Зубами буду… — короткая очередь. — Сволочи! — палец на спуск; очередь, убывающая с неимоверной быстротой лента. — Сколько там? Семь, десять патронов? Две очереди, но чтобы наверняка. А там… там попробуйте взять!» — что-то липкое пропитало горку на спине, стекало по груди, и со лба по лицу тоже тёк пот, только странный — тёмный, оставляющий за собой такие же тёмные полосы. Сергей увидел стреляющего с колен моджахеда — короткий рык пулемёта, и бандит упал. Полыхнувшая со стороны леса очередь, и ногу Сергея пронзила боль. Скорость его бега замедлилась. В ленте — бронзово-матовых цилиндров на одно нажатие пальца. Ещё три долгих шага вперёд, и радующаяся неистовости своего полёта пуля ударила Ефимова в район разгрузки. Острая боль разламывающихся костей, и Сергей, потеряв равновесие, повалился вниз, на сломанные, иссеченные пулями и осколками ветки, на невообразимую мишуру перемолотых войной листьев. Крик и радостные завывания уверовавшего в свою победу врага сопроводили это падение.
И почти в этот же миг в тыл боевикам ударила подошедшая группа Гуревича.
У Идриса возникло ощущение, что про него все забыли. Время шло, наверху уже давно шёл бой, а до него словно никому не было ни какого дела. Устав лежать, он встал и, схватив автомат, выскочил на улицу. Вначале дневной свет показался ему ослепительно ярким, затем, когда глаза, наконец, привыкли, Идрис понял, что и без того пасмурный день стал ещё пасмурнее; тучи, ползшие по небу, казались совершенно непроницаемыми. А с отрогов начали расползаться пока ещё разрозненные и едва заметные клочья тумана. До ушей донеслась барабанная дробь разрывающихся ВОГов. Зло глянув в направлении разрывов, Идрис выплюнул зелёную жвачку насвая и решительной походкой двинулся к землянке, занимаемой репортёршей.
«Брат сказал охранять, значит, буду охранять», — решил Идрис, хотя только Аллах ведал, зачем на самом деле младший Келоев отправился к отнюдь не жаждущей продолжения общения Барбаре.
Алёшке снова послышались шаги. Он обнял винтовку, крепко притянул её к груди и плотно прижал к подбородку ствол, большой палец правой руки коснулся спускового крючка и потянул его вниз. Всё же сколь ни был длинён холостой ход «Винтореза», он всё равно кончился. Ещё одно маленькое незначительное усилие — и смерть, как избавление от всех страхов. Ещё чуть-чуть, и металл ударит о металл, порождая гнев взбесившейся энергии, рвущейся на волю и толкающей впереди себя девятимиллиметровую вытянутую, тяжёлую и такую смертоносную пулю. Пулю, несущую покой и успокоение. И не станет ничего, ни страха, ни боли, только покой и темнота. Темнота и покой. Нет, не будет даже темноты, ничего не будет, совсем ничего. Ни травы, ни запаха опадающих листьев. Даже этого въевшегося в лёгкие смрада сгоревшей взрывчатки и пороха. Не будет ничего совсем: ни папы, ни мамы, ни маленькой сестрёнки. НИЧЕГО!!! БОЖЕ! И пусть… ведь всё равно… скоро… только, возможно, больнее и страшнее… Возможно… Сознание ухватилось за это сказанное слово. Возможно, значит ещё ничего не решено, где-то там, справа, ещё бьётся командир группы, а здесь неподвижно лежат раненые ребята. Если он умрёт, то это «ещё более страшное» придёт для них. Алексей зажмурил глаза, мышцы пальца напряглись в последнем усилии, и вдруг неожиданно из глубины сознания, словно искры вспыхнувшего костра мелькнули и сложились отчётливой светящейся лентой не раз слышанные слова командира группы: «Последнюю пулю оставь для врага, убей его, завладей его оружием, а там будь что будет! Бей его прикладом, ногами, руками, грызи зубами, но не сдавайся. Последнюю пулю — врагу, а там будь что будет!»