Щвейцар - Страница 18
Хуан порывался что-то сказать, вероятно, желая пообещать, что исправится, но его настолько сбили с толку письма жильцов, что он совсем смешался. Тем не менее он уже открыл рот, чтобы высказаться, однако облако пыли, перемещающееся по квартире, позволило ему разве что чихнуть.
— Я вижу, вам нечего сказать в свое оправдание, — с победным видом заключил сеньор Пьетри.
Когда Хуан чихнул во второй раз, сеньора Пьетри взглянула на него слишком грозно, и швейцар подумал, что, если сейчас же не откланяется, она того и гляди, стукнет его курицей, которую как раз закончила ощипывать.
Уже у двери управляющий пригрозил:
— И впредь не вздумайте отвлекать меня по пустякам. Да, и что касается «дверей», которые вы якобы собираетесь установить, то запомните: единственным плотником здесь являюсь я.
Глубоко опечаленный Хуан вернулся на свое место у входа. Конечно, он не считал себя вправе требовать от жильцов объяснений по поводу их жалоб, хотя и был абсолютно убежден, что они возвели на него напраслину. Любому из них он будет все так же предупредительно открывать дверь. Ему казалось, что если он перейдет на более сдержанный тон, они воспримут это как непочтительность или неожиданный перепад настроения, который швейцар позволить себе не может. Даже когда сеньорита Рейнольдс попросила у него уже не двугривенный и не один доллар, а целых три, наш швейцар, у которого имелась только одна пятидолларовая банкнота, вручил ее с улыбкой, хотя и с некоторой опаской: а ну, как Мисс Рейнольдс, увидев, что он дал больше, чем она просила, сочтет это проявлением неуважения… Последним вернулся с прогулки со своими тремя собачками, обладательницами белоснежных и совершенных зубов, сеньор Джозеф Роузман, который, как всегда в знак приветствия одарил швейцара широкой улыбкой — точно такой же, как и собачки.
Памятуя о том, что мистер Роузман ставил ему в вину неприятный запах изо рта, Хуан, не до конца уверенный в беспочвенности жалоб сеньора Роузмана, постарался не слишком широко открывать рот, отвечая на приветствие выдающегося одонтолога. Мы же убеждены в их полной безосновательности, поскольку у нашего швейцара не было и намека на плохой запах изо рта. Мистер Роузман выступил с вышеприведенным заявлением исключительно из корыстных соображений. Он уже давно предлагал Хуану удалить все зубы и поставить постоянный протез из серебра и фарфора, который «подойдет ему гораздо лучше, чем собственные зубы». Однако, так как швейцар не решался принять предложение, которое стоило пять тысяч долларов (ведь их у него попросту не было), господин Роузман, ломавший голову над тем, куда пристроить опытный протез, который он уже определил для нашего швейцара, начал оказывать на Хуана давление и действовать через управляющего, чтобы склонить Хуана к решению принять его услуги. Вот почему, сделав прощальный жест, который ему самому казался элегантным, он наградил молодого человека широчайшей улыбкой во весь рот, полный длинных и ровных зубов, и, многозначительно глядя на него, сообщил, что вечером останется работать в кабинете допоздна, и если у Хуана будет желание, он может прийти и посмотреть на его «особые изделия».
Швейцару не оставалось ничего другого, как принять приглашение.
После двенадцати ночи Хуан постучал в дверь мистера Роузмана, и тот пригласил его пройти в так называемую «лабораторию» — огромную мастерскую, приспособленную для изготовления всевозможных протезов.
Сеньор Роузман взял швейцара под руку и повел по помещению, демонстрируя кукол в человеческий рост, олицетворявших людей, которым он изготавливал, как он сам ее окрестил, «улыбку счастья». Мистер Роузман подходил к фигуре очередного клиента с металлическим ящиком в руках, доставал и вставлял ему пронумерованный протез — в то же мгновение в манекене происходило некое изменение, благодаря которому он, будто бы совершенно очнувшись, внезапно настолько оживал, что его можно было принять за настоящего человека. Мы должны заметить, что манекены, или дубликаты, имели точь-в-точь ту же одежду, которую обычно носили их прообразы, иногда даже с большим вкусом и изяществом, и благодаря этому стоило только установить протез, как достигалось такое сходство, что порой они превосходили, можно сказать, подлинность оригинала.
Мимоходом, прежде чем продолжать наш правдивый рассказ, мы должны сообщить, что многие члены нашего преуспевающего сообщества настолько удачно воспользовались услугами сеньора Роузмана, что некоторые даже стали президентами международных банков, директорами железнодорожных компаний, ректорами госуниверситетов, мэрами американских городов и даже послами в странах, играющих ключевую роль на мировой арене. Они последовали мудрому совету мистера Роузмана: «Красивая улыбка может спасти не только ваше будущее, но будущее всего человечества»… Чтобы произвести еще большее впечатление на потенциальных клиентов, мистер Роузман оставил в своей мастерской дубликаты протезов некоторых великих или известных людей, которым он в свое время изготовил «улыбку для вечности». Теперь они с запасным протезом во рту — его в обязательном порядке изготавливал на всякий случай предусмотрительный дантист — сияли ослепительными рядами фарфоровых или жемчужных зубов в зависимости от финансовых возможностей клиента.
Дантист — далеко не молодой, но, конечно же, далеко не бедный — железной хваткой вцепившись в руку Хуана, тащил его за собой, предлагая полюбоваться результатами своей работы: сияющей счастливой улыбкой, не сходившей с лица Марии Шелл; крупными, вызывающими и чувственными зубами Софии Лорен; ровными и обольстительными — Ингрид Бергман (первый большой успех мистера Роузмана); слегка непропорциональными зубами — так они выглядели более естественно — Рока Хадсона; зубками грызуна (в них таился секрет успеха у публики), принадлежавшими сеньору Коху, и неизменно бесстрастной победной улыбкой Рональда Рейгана; даже его смерти, случившейся всего год назад, в 1991 году, оказалось не под силу стереть эту улыбку с ссохшегося лица… Однако следует заметить, правды ради, что сеньор Роузман тоже обладал чувством собственного достоинства или профессиональной гордости. И, бывало, даже за миллионы не соглашался изготовить протез заинтересованному лицу, если находил физиономию клиента настолько уродливой, что его работа не исправила бы положения, поскольку при такой внешности даже самые красивые жемчужные зубы бессильны помочь делу. Именно так и получилось с Джеральдиной Чаплин. Несмотря на астрономическую сумму, предложенную мистеру Роузману, он неоднократно отвергал предложение, ссылаясь на избыток заказов, а, наедине с собой громко повторял, что на столь ужасной физиономии его произведение окончательно проиграет и даже нанесет ущерб его устоявшейся репутации.
Вместе с тем, будучи неутомимым изобретателем, выдающийся зубной техник специализировался также на изготовлении протезов для животных, чьим хозяевам это было по карману. Тут-то Хуан и узнал, что кошка Бренды Хилл недавно обзавелась фарфоровыми зубами, которые обошлись хозяйке в пятнадцать тысяч долларов. А у некоторых попугаев сеньора Джона Локпеса оказались фаянсовые клювы, и даже медведь Касандры Левинсон (у мистера Роузмана стоял манекен) щеголял коралловыми резцами: к этим полипам Левинсон питала слабость, после того как где-то вычитала, что знаменитый поэт-марксист Пабло Неруда коллекционировал их наряду с прочей морской живностью. Затем мистер Роузман продемонстрировал Хуану копию орангутанга сеньора Макадама: его платиновые и на вид грозные зубы имели затупленные концы.
— По крайней мере, — пояснил сеньор Роузман, — если животное вырвется на свободу, оно не сможет причинить никакого вреда…
После того как Хуан увидел специальные клыки для собак — они оказались больше обычных, — ему уже не составило труда понять, почему собачки сеньора Роузмана все время улыбались: оказывается, хозяева заказали им огромные протезы, которые и вынуждали животных постоянно скалить зубы.
Впрочем, если выставка зубов и двойников произвела на Хуана огромное впечатление, то еще большее изумление он испытал в тот момент, когда сеньор Роузман, отпустив локоть швейцара, театральным жестом отдернул черную занавеску, продемонстрировав Хуану его собственное изображение.