Щит побережья. Книга 2: Блуждающий огонь - Страница 2

Хельга была так откровенно счастлива этим событием, нарушившим мирное и довольно серое течение будней усадьбы Тингваль, что Даг вздохнул, не собравшись с силами для упрека. Невысокая ростом, Хельга затылком едва доставала ему до плеча, но поскольку не умела стоять спокойно, а все время подпрыгивала и порывалась куда-то бежать, то занимала в пространстве как бы больше места, чем на самом деле. Сейчас, рядом с неподвижно стоявшим братом, она казалась ручейком, вьющимся вокруг кремневого утеса. Лицом брат и сестра очень походили друг на друга – с правильными чертами, серо-голубыми глазами, свежим румянцем на щеках и прямыми носами, бодро устремленными вперед. При этом подвижное лицо Хельги часто меняло выражение: от любопытства к изумлению, от недолгой задумчивости к немедленной готовности куда-то бежать и что-то сделать. Даг держался гораздо спокойнее: он умел решать быстро, но предпочитал не принимать поспешных решений, каждый вопрос обдумывая заранее. Он был старше сестры всего на два года, но порою смотрел на нее, как на маленького ребенка.

– Тебе сколько лет? – после легкого вздоха спросил он, когда Хельга, изложив свои новости, ждала ответа.

– Шестнадцать, – осторожно ответила она, с подозрением косясь на его спокойное, чуть удрученное лицо.

– Когда нашей бабушке было шестнадцать, она уже была замужем и вела хозяйство большой усадьбы, – наставительно напомнил Даг. – А у деда в дружине тогда было уже сорок человек, да два корабля, да стадо… Ну, не помню, сколько всего, но много. А ты на себя посмотри. Где какая птица зачирикает, ты сразу подхватываешь. Ну, сама подумай, какие у нас тут тролли?

Хельга смущенно отвела глаза. Упреки в легкомыслии она слышала не впервые, но что же можно с собой поделать? Никто сам себе не творец, как сказала бы бабушка Мальгерд…

– А бабушка сказала, что из-за этой войны все может быть! – Обрадованная новой мыслью, Хельга вскинула глаза на брата. – Что война все перевернула вверх дном и теперь вся нечисть пойдет на нас.

– Хельга, не болтай! – серьезно, даже с досадой попросил Даг. Стараясь не подавать вида, он порядком измучился мыслями о близкой войне. – Нечисть, конечно, никакая на нас не пойдет, но не надо болтать. В мире достаточно много настоящих бед, не стоит их выдумывать.

Хельга вздохнула. Переменчивая, как тени на воде, она тонко чувствовала настроение других, особенно Дага. С самого рождения они были неразлучны, и Хельга привыкла воспринимать Дага как неотъемлемую, умнейшую и лучшую часть себя самой. Видя, что он серьезен и мысли его улетели к чему-то далекому и не слишком приятному, она погрустнела, вздохнула несколько раз, словно сожалея о своем легкомыслии и молчаливо обещая исправиться. Обещать это вслух не позволяла совесть – все равно не выйдет.

– А что отец сказал? – нарушил молчание Даг.

– А… а я не знаю! – Хельга казалась удивленной, что не знает такой важной вещи, и тут же, стряхнув грусть, страшно заторопилась и несколько раз дернула брата за край широкой шерстяной накидки. – Пойдем узнаем. Наверное, ему уже рассказали. Пойдем!

Подпрыгивая на месте от нетерпения, она побуждала брата ускорить шаг, и Даг повиновался, пряча снисходительную улыбку. Девушке, годной в жены, не повредило бы немного побольше строгости и рассудительности (какое там побольше – хоть бы сколько-нибудь!), но Даг любил Хельгу такой, какая она есть, и безо всяких к тому поводов испытывал теплое чувство благодарности к богам, не оставившим его единственным ребенком у отца.

В маленькой охотничьей избушке, притаившейся, как в засаде, на западном склоне Седловой горы, было тесно, темно и холодно. В щель приоткрытой двери падал узкий лучик бледного зимнего света, позволяя разглядеть старый, почти черный стол, изрезанный ножами, ветхие лавки и выложенный камнями очаг в земляном полу. И разный сор по углам, но кому охота его разглядывать? Атла уже убедилась, что единственная пригодная вещь здесь – помятый железный котелок, но эта находка только раздражала, потому что положить в котелок нечего. Теперь Атлу занимало только одно: скоро ли вернется Вальгард с обещанными дровами.

Сидя на краешке шатучей лавки, Атла куталась в облезлую и засаленную меховую накидку, которую попросту стащила в одной усадьбе, куда их с Вальгардом пустили ночевать. А что делать – отдать хозяева не отдали бы, а купить не на что. Атла была слишком упряма, чтобы жаловаться, и упрямство придавало ей сил, но сейчас ей казалось, что вся ее жизнь состояла из блужданий по промозглому зимнему лесу, из ночевок в продымленных кухнях чужих усадеб, в нетопленых сенных сараях, с которых Вальгард без смущения срывал замки. Еще хорошо, что она встретила Вальгарда. А что она делала бы одна?

Прислушиваясь к звукам леса за стенами избушки, Атла ждала Вальгарда и злилась, что он все не идет. Стука топора тоже не раздавалось – значит, он ушел далеко. «Да где же он бродит, тролли его взяли, что ли?» – раздраженно думала Атла и потирала сжатые под накидкой руки. Можно поискать хвороста вокруг избушки, развести огонь и погреться, пока проклятый берсерк* принесет дров. Но Атла вспомнила мокрый снег, резкий холодный ветер с моря и осталась сидеть. Руки, ноги, кончик носа у нее стыли, и казалось, что без движения удастся сохранить чуть-чуть тепла хотя бы в самой глубине. Эта избушка была такой же холодной, как елки и гранитные валуны в лесу, и сама себе Атла казалась елкой или валуном. Теперь у нее в жилах не кровь, а холодные капли зимнего дождя. А каким еще станет тот, у кого нет больше никакого дома?

Со времени гибели старой усадьбы Перекресток не прошло еще и месяца, но Атле казалось, что она с тех пор обошла пешком весь Морской Путь. Ей повезло, что, когда рауды подошли к усадьбе, она оказалась на пастбище. А по дороге домой увидела над лесом густые клубы дыма и сразу догадалась, что они означают. Раудов ждали, и хозяин (не стоит попусту тревожить имя мертвеца) пожелал геройски погибнуть в битве, но не отступить. Пусть бы себе погибал, но домочадцев мог бы заранее отослать на юг. Атла никого в усадьбе Перекресток особенно не любила, но испытывала досадливую злость при мысли, что вместе с хозяином погибли или попали в плен много людей, которые могли бы остаться в живых и на свободе. И сама она спаслась только по недосмотру злой судьбы! Но для чего спаслась? Чтобы замерзнуть где-нибудь под елкой?

Сначала она без памяти бросилась бежать, растерянная и не верящая, что ожидаемое несчастье действительно пришло. Мелькали смутные мысли о соседских усадьбах, куда рауды еще не успели подойти, но по пути туда она боялась выйти на открытое пространство, петляла по перелескам и увидела с опушки, как дружина раудов, опередив ее, скачет к усадьбе Ари Длинноносого. Атла брела по лесу не зная куда, чувствуя себя уже пропавшей, как вдруг встретила Вальгарда с рассеченным лбом, в лохмотьями висящей одежде, залитого своей и чужой кровью, закопченного дымом – в общем, похожего на беглого мертвеца. Он-то был дома во время нападения, но прорвался и ушел в лес. И они пошли на юг вдвоем, хирдман и служанка, два человека, оставшиеся в живых и на свободе из целой усадьбы.

Усадеб и дворов они поначалу избегали: спать у огня приятнее, чем на холодной земле, но лучше проснуться от холода, чем от звона оружия. Пробираясь лесами, Атла и Вальгард не раз видели позади себя дымные столбы, не раз замечали следы вражеских дружин. Они убегали от войны, но она догоняла их. Не раз бывало так, что Вальгард, оглядываясь назад, невнятно бормотал:

– Скорее, скорее! Старик идет! Старик догоняет!

Раньше, услышав подобное, Атла подумала бы, что от того удара по голове Вальгард повредился рассудком. Но сейчас она верила, что он видит шагающую над землей исполинскую фигуру Одина* – старика в серой облачной одежде, с копьем, на которое Бог Битв опирается вместо посоха. И единственный глаз Старика зорко шарит по земле, выискивая новую добычу… От него не скрыться, не убежать. И часто Атле даже во сне слышалось предостерегающее: