Щенки и псы Войны - Страница 9

Шилов примчался, как только узнал о трагедии, разыгравшейся под Герзель-Аулом.

– Миша, Лене не говори… – шептал капитан Терентьев, с трудом разлепляя потрескавшиеся бледные губы.

– Коля, все будет хорошо, – успокаивал Шилов друга, держа его черные от гари пальцы в своих сильных ладонях и вглядываясь в серые неподвижные глаза с опаленными ресницами.

Николая увезли в операционную. Капитан, расстегнув отсыревший бушлат, подошел к окну в конце коридора, где курила группа раненых. Прикурил. До погруженного в горькие думы Шилова долетали обрывки разговора.

– Под станицей Степной во время разведки боевики накрыли его группу минометным огнем…

– Ну, думаю, кранты! Не знаю, каким чудом тогда вырвались из той передряги…

– Надо было каким-то образом вернуть тела погибших. Обратились к местным старейшинам. На переговоры выезжал сам «батя», полковник Лавров. Сошлись на том, что погибших ребят обменяют на четырех убитых чеченцев…

– Из носа и ушей течет кровь, бля! Башка трещит как грецкий орех! Вот-вот гляди треснет! Ничего не соображаю…

– Во время зачистки в подвале одного из домов наткнулись на солдатские останки. Вонища страшная, тела разложившиеся. Человек восемь. Жетонов, документов нет. Судя по всему, контрактники…

– Да контрактники гибнут пачками, их бросают в самые опасные места. В самое пекло.

– Командование за них никакой ответственности не несет.

– Ему плевать на них, – согласился скрюченный солдат с загипсованной рукой.

– Оно отвечает только за солдат «срочников», за них голову снимут, а на «контрактников» всем насрать…

– Контрабасов, мне один штабист говорил, даже в списки боевых потерь не включают.

– Послушать генерала Ванилова, так получается, что у нас…

– Наверняка числятся пропавшими без вести, – говорил невысокий веснусчатый парень с забинтованной грудью.

– Потери в частях «федералов» жуткие, – донеслось до Шилова. Он, прохаживаясь по длинному коридору, сжимал до хруста кулаки. Госпиталь был буквально набит ранеными. Было довольно много солдат, получивших осколочные ранения от своей же артиллерии и авиации.

«Да что же это творится? Полководцы Жуковы, твою мать! Когда же этому бардаку будет конец?» – лезли в голову мысли.

– Доктор, как он? – метнулся он к молодому высокому хирургу в забрызганном кровью клеенчатом фартуке, наконец-то появившемуся из операционной.

– Безнадежен. До утра, боюсь, не протянет! – глубоко затягиваясь сигаретой, устало ответил тот. Шилов в отчаянии нахлобучил шапку и направился к выходу.

– Погоди, капитан! – окликнул его хирург и исчез в операционной. Через пару минут появился и протянул капитану полстакана спирта. Выпив залпом спирт, мрачный Шилов вышел на крыльцо госпиталя.

Попытался зажечь спичку. Не получилось. Сломалась. Следущая тоже. Наконец прикурил. Начало смеркаться. На соседней улице с облезлой мечети заголосил мулла. На душе было погано как никогда.

Хотелось вдрызг нажраться вонючего спирта, взять в руки «калашников» и крушить, крушить, крушить все вокруг. Стрелять эту мразь! Рвать зубами погань! Сколько можно терпеть это дерьмо! Ему вспомнилась последняя «зачистка», которую проводили вместе с СОБРом из Екатерингурга в Курчали. Благодаря овчарке Гоби во дворе одного из домов, под деревянным щитом, обнаружили сырой глубокий зиндан. А в нем четверых заложников. Троих военных и парнишку-дагестанца. Все изможденные, оборванные, избитые. Худые заросшие лица. Животный испуганный взгляд. Больно смотреть. Особенно на «старлея». У него были отстреляны фаланги указательных пальцев. Седой весь. Передние зубы выбиты. Вместо левого глаза сплошной кровоподтек! Когда нас увидел, затрясся как осиновый лист, заплакал навзрыд. Говорить не мог. Рыдая, заикался. Дрожал всем телом, как загнанный зверь. Вцепился в разгрузку «собровца» Юркова изуродованными руками и боялся отпустить. Повезло хозяевам-гнидам, что смылись! А то бы мы такую зачистку бы этим ублюдкам устроили! За яйца бы подвесили, гадов! И подсоединили бы полевой телефон, нашу маленькую шарманочку! Вот это была бы пляска, похлеще твоей ламбады! Сраная Чечня! Тут каждая двенадцатилетняя сопля может жахнуть тебе в спину из «мухи» или «эрпэгэшки». Оружия у «черных скотов», хоть жопой ешь. Почти в каждом доме арсенал имеется. Ни какие-нибудь тебе кремневые ружьишки ермоловских времен, а новейших систем гранатометы, минометы, снайперские винтовки с «забугорной» оптикой, тротиловые шашки и прочая хрень. В одном месте даже зенитно-ракетный переносной комплекс обнаружили. После зачисток, можно сказать, трофеи вагонами вывозим. В глазах у всех неприкрытая ненависть, вслед плевки и проклятия. Проезжаешь мимо кладбища, а там над могилами неотомщенных боевиков лес копий торчит с тряпками. Значит, будут мстить, будут резать, безжалостно кромсать нашего брата. Значит, какой-нибудь пацан из русской глубинки, как пить дать, найдет здесь себе погибель. Сколько еще наших ребят сложат свои головы в долбаной Ичкерии!

Шилов в сердцах двинул со всего размаху по железным перилам кулаком, они жалобно задребезжали, заходили ходуном.

Обидно! Конец командировки! И на тебе! Подарочек! Падлы черножопые! Если бы не «вертушки» и не Уральский СОБР, подоспевшие на выручку из Ножай-Юрта, полегла бы вся колонна. Вот и нас не миновала беда. Постигла незавидная участь «калачевской» и «софринской» бригад. Угодили-таки, в засаду басаевских головорезов. Не обошла смертушка стороной пацанов-дембелей. Не пожалела. Лучше бы они на заставе в горах продолжали замерзать сверх срока, так нет же, дождались на свою головушку плановой замены. Выкосила мерзкая старуха почти всех безжалостной косой по дороге домой.

– Эх, Николай! Коля! Что я теперь, Ленке скажу? – Шилов шмыгнув носом, снова со всего маха двинул кулаком по перилам. – Как я в ее серые глаза посмотрю?

Дверь распахнулась настежь, двое санитаров, задевая дверные косяки, выносили покрытые рваной окровавленной простыней носилки. Капитан посторонился, пропуская их. С носилок свешивалась закопченная рука убитого с ободранными в кровь пальцами. На указательном тускло поблескивала знакомая серебряная печатка с изображением боксерской перчатки. За ношение этого кольца он неоднократно гонял сержанта Широкова в наряды.

Вечер. Военный городок. Лена, жена капитана Шилова, после новостей по РТР, погладив детское белье и уложив детей спать, вновь включила телевизор. В программе «Время» шел репортаж из Чечни, который вел репортер Александр Сладков. Показывали генерала Трошина, который заявлял, что боевики наголову разбиты, что контртеррористическая операция закончена. Что остались мелкие группки бандитов, которые попрятались по пещерам.

Потом показали Ястребова, который, хмуря лоб, рассказывал об успехах ОГВ.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Лена подбежала и в волнении подняла трубку. Звонила подруга, Сафронова Людмила, жена комбата.

– Леночка, милая! Здравствуй! Как у тебя дела? Как детишки? У меня хорошая новость, дорогушка! Только что, звонил Максим. Говорит, что у них все хорошо, спокойно. Так что не волнуйся! Ты, кстати, смотрела сегодня программу «Время»?

– Да, только что! Ястребов говорит, что контртеррористическая операция уже практически завершена. Боевиков жалкая горстка осталась. Но я все равно страшно переживаю.

– Макс такой веселый! Все шутит, ты же его знаешь! Привет передает от твоего Миши! Так что не волнуйся, голубушка!

После телефонного разговора Лена прошла в детскую. Поправила одеяло у Сережки, поцеловала спящую Натальюшку в макушку. Подошла к окну. За окном горели уличные фонари, медленно падал редкий пушистый снег.

Вчера она была в церкви. Огоньки горящих свечей сквозь навернувшиеся на глаза слезы казались светлыми расплывчатыми пятнами. Через витражи окон косо падали длинные узкие лучи света, которые словно живые играли в полумраке храма. Среди молящихся было немало молодых лиц. Вот тонкая женская рука поставила потрескивающую горящую свечку. Лена узнала впереди стоящую молодую женщину, это была несчастная Таня Бутакова, муж которой пропал в Чечне без вести. Чуть дальше, с другой стороны – две женщины в трауре. Рядом с ними боевые друзья убитого. Звучали слова молитвы по погибшим воинам: